Никто ничего здесь не поймет без разъяснений самого Евгения Александровича, хотя некоторые, и очень важные, выводы напрашиваются сами.
Вот такая маленькая новость, просто с ноготок новость.
Сообщение о Гнедине имеется в работе немецкого историка Ингеборы Фляйшхауэр «Пакт ГитлерСталин и инициатива германской дипломатии. 19381939».
Гнедин (Парвус-Гельфанд-младший) все же был арестован в начале 1939 г. почти одновременно с группой высокопоставленных советских дипломатов еврейского происхождения. Сталин мастерил процесс над бывшим наркомом иностранных дел М. М. Литвиновым-Финкельштейном (18761951). Большевизм открывал новую страницу в своей историиантисемитскую. Однако мгновенно меняющаяся обстановка в канун Великой Отечественной войны заставила Сталина пересмотреть планы. К их претворению он приступит в последние годы своей жизни.
Но уже только один арест кремлевских врачей (почти все евреи) вызовет за рубежом бурю протестов. Эта кампания возмущения возьмет новую силу теперь уже у нас и после XX съезда КПСС.
Мучить и убивать недопустимо вообще. Это главное установление в жизни людей. Это то, за что шла тысячелетняя борьба и что вошло незыблемыми законами в жизнь человечества.
Но почему мир откликнулся болью только на насилия над советскими евреями?
Что истребляли русских десятками миллионов аж с самого семнадцатого, казалось вполне уместным и даже естественным (чем меньше русских на свете, тем лучше). И это ровным счетом никого не беспокоило. И взаправду, экая невидаль! Русских валили без всяких возражений «мировой общественности»валили без жалости, при общем постыдном молчании. Вот и вся правда о страсти народов к справедливости
После окончания мировой войны для сближения советской России и веймарской Германии появились веские причины.
В марте 1923 г. уже умирающий Ленин в статье «Лучше меньше, да лучше» пишет:
«Система международных отношений сложилась теперь такая, что в Европе одно из государств порабощено государствами-победителямиэто Германия Все капиталистические державы так называемого Запада клюют ее и не дают ей подняться».
Проводником данной политики становится граф Брокдорф-Ранцау. Он подчеркивал, что задачи именно германского посольства в Москве имеют «ярко выраженный хозяйственный характер и без позитивного выполнения этих задач не могут быть достигнуты поставленные политические цели».
В личной жизни графа выделяла совершенная непохожесть не только на людей своего круга, но и на своих коллег дипломатов. На службу в Москву граф пригласил своих людей. Свою резиденцию в Обуховском переулке он украсил произведениями искусства и никогда не покидал ее, даже летом в жару. Именно в этом особняке проходили беседы германского посла и Чичерина. Посол передвигался только в автомобиле, и злые языки утверждали, что за все время службы в Москве он не сделал ни одного шага вне автомобиля. В свой особняк он перевел даже шифровальное бюро и никогда не прибегал к услугам других сотрудников посольства, презрительно не замечая их. За шесть лет службы в Москре он ни разу не посетил здание германского посольства. Он отменно стрелял, фехтовал, но не любил охоту, решительно отвергая убийство безоружных существ.
За годы жизни в Петербурге в начале века и за время службы послом в Москве он не научился русскому языку.
9 января 1924 г. Чичерин пишет Ранцау:
«Высокоуважаемый господин посол, сегодня я позволю себе обратиться к Вам с особой просьбой о том, чтобы обеспечить дальнейшее нахождение проф. Фёрстера в Москве. В то время как здоровье тов. Ленина совершенно неожиданно быстро улучшается, а единственным действительным руководителем его врачебного наблюдения является проф. Фёрстер, пребывание последнего в Москве оказывается совершенно необходимым. Чрезвычайная важность этого дела очевидна. Я прошу Вас, господин посол, совершенно особо предпринять необходимые для этого шаги».
На другой день после кончины Ленина Ранцау писал в Берлин, что протокольный отдел НКИД СССР просил его взять на себя переговоры с дипкорпусом относительно церемонии соболезнования. При этом Ранцау подчеркнул, что просьба обращена к нему, «хотя я и не дуайен». Германский посол добивался того, чтобы члены дипкорпуса как представители глав своих правительств следовали в похоронной процессии непосредственно за членами советского правительства (см. статью А. А. Ахтмазяна «Профили рапалльской дипломатии» в журнале «Вопросы истории», 1974, 12).
В конце 1927 г. Ранцау известил брата об ухудшении своего здоровья: у него появились необратимые нарушения речи. В июле 1928 г. он выезжает в Берлин. Диагноз врачейрак горла. Ранцау до последней минуты сохранял ясность мышления.
За несколько дней до смерти, сидя в кресле, он говорит брату: «Я умираю охотно, потому что не достиг ничего, чего хотел».
Накануне смерти он до глубокой ночи читает и пишет за письменным столом. Затем по старой привычке спит до часу дня. В два часа пополудни он говорит брату: «Мне думается, что сегодня вечером мы расстанемся».
Германская сторона скрывала финансовую связь с Лениным и большевиками в годы мировой войны и в период между Февральской и Октябрьской революциями, как мне представляется, по одной-единственной причине: Ленин и его соратники погубили царскую семью. Для Вильгельма Второго это создавало невыносимое положение. Получалось, он, германский кайзер, отыскал убийц и они, большевики, убили царя (его, кайзера, родственника), царицу (немецкую принцессу) с детьми. На Вильгельма падала страшная винакак бы соучастие в убийстве родственника и его детей. И немцы как могли скрывали этот факт связи с Лениным, уничтожив какие бы то ни было документы, однако кое-что все же уцелело. Ведь еще весной и летом семнадцатого года разведка Антанты нащупала запрятанные связи Германии с русской революцией. О связи Ленина с немцами рассказал Керенскому французский министр-социалист Альбер Тома во время визита в Россию.
Иначе не объяснить происхождение тех огромных средств, которые были истрачены большевиками на массовую пропаганду и агитацию после Февраля 1917 г. Размах пропаганды и агитации оказался настолько великобъяснить его какими-либо частными пожертвования или «эксами» не представляется возможным. На данные средства строилась не только печатная работа партии, но и вся ее деятельность в то время. Ведь по Ленинуэтично все, что может послужить делу революции. А мировая революция все уравняет.
Правда требует признать Октябрьскую революцию волей народа. В тот исторический миг она явилась ответом на устремления большинства простого люда бывшей Российской империи. Этот миг подготавливался энергией и талантом Ленина, совершил же переворот народ.
«Важно понять, что с самого начала революция в России была революцией народа, писал Брюс Локкарт. С первого момента ее ни Дума, ни интеллигенция ни в коей мере не контролировали положение. Кроме того, эта революция была революцией за землю, за хлеб и за мир, и в первую очередьза мир. Керенский пал именно потому, что он не собирался заключать мир. Ленин пришел к власти именно потому, что обещал прекратить войну».
Ленин пообещали народ повернул за ним.
«Мы не можем не считаться с тем, что власть большевистская все же власть, помазанная народным безумием"», говорил лидер эссеров Чернов.
Надо признать, что сама большевистская партия не многого стоила с точки зрения настроенности на революцию социалистическую. Она вообще немногого стоила без своего вождя.
«В газетах того времени нашло отражение то странное и неожиданное впечатление, вспоминал В. Д. Набоков, которое произвели приезд Ленина и его первые выступления. Даже Стеклов (Нахамкис) нашел нужным заявить, что Ленин, по-видимому, потерял контакт с русской действительностью. «Правда» не сразу сумела подняться до уровня своего идейного вождя Но колоссальную настойчивость и самоуверенность Ленина нельзя было, конечно, победить так просто. Все последующее показало, до какой степени глубоко, даже в деталях, был продуман план. Он немедленно, шаг за шагом, начал осуществляться, причем главным рычагом было утомление армии войной и начавшееся на фронте, под прямым влиянием Петербургского переворота, быстроеможно сказать, катастрофическоеразложение.
По своим воспоминаниям мне приходится констатировать, что Вр. правительство с изумительной пассивностью относилось к этой гибельной работе. О Ленине почти никогда не говорили. Помню, Керенский уже в апреле, через некоторое время после приезда Ленина, как-то сказал, что он хочет побывать у Ленина и побеседовать с ним, и в ответ на недоуменные вопросы пояснил, что «ведь он (Ленин. Ю. В.) живет в совершенно изолированной атмосфере, он ничего не знает, видит все через очки своего фанатизма, около него нет никого, кто бы хоть сколько-нибудь помог ему ориентироваться в том, что происходит». Визит, сколько мне известно, не состоялся
Нет, Александр Федорович был глубоко не прав. Нет опасней ошибки, чем недооценка противника. Около Ленина был человек. Ленин не сохнул в одиночестве, рядом стоял Ленин и обоих Лениных подпирала финансовая помощь воюющей Германии. Но не эти деньги укрепляют убеждения вождя большевизма. Их родила, скрепила намертво глубочайшая, фанатичная уверенность в правоте дела. Деньги из Германии лишь помогали вести главное доказательство жизни. Были бы это деньги от «Союза палачей всех народов» (существуй такой) он и их бы взял. Ведь этично все, что служит революции. Он взял бы любые деньги, даже из огня и крови, расплавленного металла и стонов миллионов людей, эти деньги пошли бы на то, чтобы навсегда смыть слезы, горе, несправедливость, угнетение. В святость своих целей он верил непоколебимо. Как взошел на эшафот его старший брат, не отрекшись от убеждений, так и он готов был отправиться на эшафот, в пыточную, в лед любой могилы.
О том, взял ли Ленин кайзеровские деньги или нет, вести спор нелепоконечно, взял, потому что они шли на революцию. Это не была продажа убежденийэто был всего лишь шахматный ход. Когда победит революция в России, она перекинется на весь мири какое значение будет иметь, откуда были взяты деньги. Все правительства капиталистов ответят. И эти золотые рубли фактически отданы врагом на свою же погибель. Взять их, чтобы после убить того, кто дал: германский империализм.
Капитализм Ленин ненавидел люто. Эта ненависть даже исказила в нем многие человеческие черты. Но очевидно, таковой была природа борьбы: среди всемогущего буржуазного порядка, в одиночестве, в эмиграции, в забвении, в ярости риска, среди недостойной грызни в партии и вообще революционном лагере. Ленин был сработан из огня ненависти и непримиримости. Именно здесь трагедия революции. Для продвижения к целипобеде социализмадопустимы любые жертвы, важно достижение цели. Цель поставлена перед человекоми свершилась подмена ценностей, бойня стала целью нового государства, ибо служила человеку
И все потонуло в крови и проклятиях
Имя профессора Фёрстера всплывет еще разв истории с ядом. В 1967 г. писатель Александр Бек беседовал с личными секретарями Ленина Фотиевой и Володичевой. Из этих бесед как бы «выпадет» история еще одной безнравственности, теперь уже направленной не по привычной схеме от Ленина на весь мир, а на Ленина, и не от всего мира, а от самых доверенных его лиц. Диктатора предавали те, кого он считал своими верными помощниками.
«Меня предупредили, что Ленину разрешено диктовать не более пяти минут, делится своим позором Володичева. Надежда Константиновна провела меня в комнату, где на кровати лежал Ильич. Вид у него был болезненный. Он неловко подал мне левую руку, правая была парализована. Это меня сильно поразило. Я не предполагала, что ему до такой степени плохо. Когда мы остались, я села за стол рядом с кроватью. Ленин сказал: Я хочу продиктовать письмо к съезду. Запишите!14»
А спустя какое-то время после диктовки Мария Акимовна уже на квартире Сталина и передает ему расшифрованный текст ленинской диктовки. Сталин вместе с Орджоникидзе и Бухариным удаляются в кабинет, откуда «примерно через четверть часа вышел Сталин. Шаги его на этот раз были тяжелыми, лицо озабочено. Он пригласил меня в другую комнату «Сожгите письмо», сказал он мне. Это распоряжение Сталина я выполнила».
А Ленин на другой день наивно предупреждает своего секретаря, то есть все ту же Марию Акимовну:
«Я буду диктовать вам свой дневник. Он абсолютно секретен Кончив диктовать, Ильич еще раз напомнил: «Продиктованное вчера, 23 декабря, и сегодня, 24 декабря (1922 г. Ю. В.), является абсолютно секретным». Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте, под особой ответственностью»
Но нет, Мария Акимовна тут же направила свои стопы в дом к Сталину. Не отстала от нее и Лидия Александровна Фотиева, даже больше твердости проявила в предательстве, даже какую-то идейную пламенность.
Эти признания-самообличения, выжатые талантом Бека вести беседу, воздействия на людей, вызывают омерзение и даже некоторое чувство обиды за разящего всех и каждого вождя революции. Обессиленный неизлечимой болезнью, уже безопасный для всех, он становится объектом нечистоплотных манипуляций;
Фотиева до конца своих дней оставалась «закрытым» человеком, то бишь отказывалась с кем-либо встречаться и беседовать. По словам историка Владлена Логинова («Московские новости», 17, 23 апреля 1989 г.), Фотиева была уверена (и говорила об этом Логинову), что еще в 30-е годы во время ремонта в ее квартире в «доме на набережной» (дом, из которого на пытки и смерть постепенно увезли почти всю верхушку партии, Красной Армии и государства), не таясь, установили подслушивающие устройства. И десятки лет она жила в твердом убеждении, что любое слово, даже сказанное шепотом, фиксируется. И уцелеть можно только ценой молчания.
Из беседы Бека с Фотиевой 20 марта 1967 г.:
Однако же Володичева в своей записи (в дневнике дежурных секретарей. Ю. В.) прямо говорит, что она передала письмо в руки Сталину.
Нет, это неверно. Погодите, дайте-ка вспомнить. Я два раза была в это время у Сталина. Первый раз насчет яда. Но об этом писать нельзя. А второй раз Да-да, вспомнила. Я сама передала письмо Ленина о национальностях.
То есть сразу после того, как он продиктовал?
Да. Могу вам рассказать. Только не записывайте. И если вздумаете опубликовать, то отрекусь.
Да что вы, какая публикация? Мне это необходимо просто уяснить.
Так вот. Сначала о яде. Еще летом (1922 г. А. Б.) в Горках Ленин попросил у Сталина прислать ему ядцианистый калий. Сказал так: «Если дело дойдет до того, что я потеряю речь, то прибегну к яду. Хочу его иметь у себя» (Ленин собирался последовать примеру Поля Лафарга и его жены, дочери МарксаЛауры, которые отравили себя в 1911 г., чтобы не мучиться наступающей старостью. Ю. В.). Сталин согласился. Сказал: «Хорошо». Однако об этом разговоре узнала Мария Ильинична и категорически воспротивилась. Доказывала, что в этой болезни бывают всяческие повороты, даже потерянная речь может вернуться В общем, яд Владимир Ильич не получил. Но после нового удара он в декабре под строгим секретом опять послал меня к Сталину за ядом. Я позвонила по телефону, пришла к нему домой. Выслушав, Сталин сказал:
Профессор Фёрстер написал мне так: «У меня нет оснований полагать, что работоспособность не вернется к Владимиру Ильичу». И заявил, что дать яд после такого заключения не может.
Я вернулась к Владимиру Ильичу ни с чем. Рассказала о разговоре со Сталиным.
Владимир Ильич вспылил, раскричался. Во время болезни он часто вспыхивал даже по мелким поводам: например, испорчен лифт (он был вспыльчив смолоду, но боролся с этим. А. Б.).
Ваш Фёрстершарлатан, кричал он. Укрывается за уклончивыми фразами.
И еще помню слова Ленина:
Что он написал? Вы это сами видели?
Нет, Владимир Ильич. Не видела.
И наконец, бросил мне:
Идите вон!
Я ушла, но напоследок все же возразила:
Фёрстер не шарлатан, а всемирно известный ученый
Что нам добавить? Великий утопист верил, что совокупность материальных факторов преобразует человекастоит лишь изменить характер собственности. Вышло же все наоборот.
Только нельзя уже вернуть назад миллионы жизней и благородную мощь Российского государства.
Он был беспредельно жесток в следовании предначертаниям планасоздать свободное и счастливое общество. Судьбы людей, их страдания, кровьэто были лишь безликие величины в его расчетах. Как живые люди они отсутствовали. Была предназначенность общества к свершению. Все прочее не имело ни ценности, ни значения, ни смысла.