Как член IV Государственной думы Григорий Иванович произнес тридцать две речи; в 1912 г. кооптирован в члены ЦК РСДРП(б). За отказ голосовать за военные кредиты в феврале 1915-го сослан на вечное поселение в Туруханский край.
С ноября 1917-го и по март 1919 г. он нарком внутренних дел РСФСР, наряду с Дзержинскимсамый непосредственный распорядитель «женевского» механизма, так сказать, гроза классовых врагов. В общем, не одну тысячу людей отправил в братские могилы.
С марта 1919-го и по самый 1939 г. Григорий Ивановичпредседатель Всеукраинского ЦИК, один из председателей ЦИК СССР, с 1926 и по 1939 г. кандидат в члены политбюро ЦК ВКП(б). В общем, подпирал плечом Сталина, не перечил. Гибель скольких товарищей одобрили не счесть.
«Петровский без всяких оснований был отозван с Украины, сообщает Советская историческая энциклопедия, и фактически в течение пятнадцати лет отстранен от всякой активной политической деятельности, работая заместителем директора Музея Революции СССР Похоронен на Красной площади»
Мы по данному поводу не будем лить слезы. Лучше склоним голову в память о его старшем сынекомкоре Л. Г. Петровском. Командуя 63-м стрелковым корпусом, погиб в бою с гитлеровцами в сентябре 1941 г. в Смоленском сражении.
Чижиков каким-то чудом не послал Григория Ивановича на «женевскую» потеху. Скорее всего, заместительство при музее, эта несоразмерность с его истинным масштабом всей прошлой деятельности, это унижение (ведь даже не директор) и тешили алмазного диктатора, тем более он предал Григория Ивановича прочному забвению. Хоть запечатанные бутылки с весточками кидай из форточки: жив, мол, бывший нарком Петровский и вовсе не иссяк в силе. Авось прочтут, встрепенутся, вспомнятвсе не в такой глухоте пропадать.
Автор книги помнит то скудное на мысль время. Григорий Иванович являл собой некий исторический реликт. Всем было ясно, что он в жестокой опале, но допускали и неспособность Григория Ивановича к новой жизни. В революцию оказался на месте, а в мирное время, в сложную эпоху социалистического строительства и всяческого созидания, не потянул, не та эрудиция и широта. Случилось же такое, скажем, с Ворошиловым, Буденным, Тимошенко какие фигуры!
Правда, ни Ворошилову, ни Буденному, ни Тимошенко, ни всем другим не к чему было кидать бутылки в шумное людское море. Занимали они почетно-бесполезные должности, в основном служили «маяками» подрастающему поколению и вообще молодым воинам.
А вот бывший нарком Петровский даже «маяком» не служил. Не называли его имя при Сталине ни в докладах, ни в фильмах, ни в газетах, чуть-чуть прописывали в редкоотважных работах по чижи-ковской истории революции и Гражданской войны. В общем, революцию Ленин делал, но без Сталина с места не сдвинулся бы. И Гражданскую войну выиграл Сталин, ему в разных местах пособляли Котовский, Пархоменко, Щорс, Чапаев и Лазо
Ну как на необитаемом острове оказался Григорий Иванович, мог бы и разучиться говорить. Словом, самое время в бутылку послание втискивать и окуривать сургучом.
На живых душах была мозоль. Набили ее годы радостного социалистического строительства и очищения. Кто не сумел набить, кому не легла короста на душусам ложился в землю.
Нет, не попало бы в живые руки послание Григория Ивановича. Поскольку сам творил этот миртот и воздал ему. При чем тут Сталин и культ личности? На волчью завязь крепилась жизнь.
Но и то правда: Григорий Иванович превосходно сознавал свое положениеотчего оно и с кем он имеет делои вел себя смирно, даже примерно. Ничем не гневил вождяну тень тенью (по самой бровочке ходил, вовсе места не занимал), каковой и являлся в своей первородной сущности: трус, признавший за палачом право творить жизнь, то бишь произвол. Сам похожее творил. Вот и положил себя под сталинский шагсохранней так
Беспощадный нарком внутренних дел.
Творец новой жизни.
Воистину так: за что боролисьна то и напоролись.
В Брест-Литовске Георгию Васильевичу Чичеринуплемяннику известного русского историка и философа Бориса Николаевича Чичеринабыло сорок пять. Георгий Васильевич окончил историко-филологический факультет Петербургского университета и с 1897 г. служил в архиве Министерства иностранных дел. Интеллигент из рафинированных: обожал музыку, литературу, общество. Однако с 1904 г. эмигрировал в Германию, примкнув к меньшевикам. За границей арестовывался и высылался из различных стран: хлопотное проживание для родовитого и воспитанного дворянина. Чичерины ведь состояли в тесном родстве с первыми дворянскими семьями России. Таким родовитым дворянином на советской службе будет, пожалуй, еще только граф Игнатьев.
С 30 мая 1918 г. Георгий Васильевичнарком иностранных дел и не мог не участвовать в игре, затеянной после убийства царя и его семьи.
После убийства посла графа Мирбаха германское правительство потребовало введения немецкого батальона в Москву для охраны посольства. Едва отговорились
18 июля (может, несколькими днями позже) Свердлов сообщил германскому правительству о том, что императрица и наследник Алексей живы. Опять отговорились.
Ленин и Свердлов все знали о казни Романовыхи лгали. За ними лгал и Чичерин. Он служил революции самозабвенно и страстно, изводил себя работой до изнеможения. Только и жил делом. Вплотную с кабинетом комнаткатам отдыхал и спал. Прочие радости и не прельщали, гордился все новыми и новыми признаниями советской власти, выгодными договорами. Усаживался иной раз за инструмент и наигрывал любимейшего Моцарта; многие его сочинения, если не большинство, знал на памятьвот и весь досуг.
Колоритен Чичерин в описании Локкарта, который виделся с ним десятки и десятки раз.
«Только глаза, маленькие и окруженные красной каемкой, как у хорька, проявляли признаки жизни. Его узкие плечи склонялись над заваленным работой письменным столом Идеалист, лояльность которого по отношению к партии была непоколебима, он с исключительным недоверием относился ко всем, кто не входил в нее.
Позднее, когда я ближе познакомился с Чичериным, я узнал, что он никогда не принимал решения, не посоветовавшись предварительно с Лениным».
Что еще? Бажанов упоминает о мужеложестве наркома. Да пусть, это дело личное, хотя и гадкое.
Глубоко страдал Георгий Васильевич от неослабных преследований Сталина, а пуще всегоот постепенного отстранения от политической жизни и унизительного пренебрежения им.
Во время последнего лечения за границей, в Германии, вознамерился не возвращаться в новое социалистическое Отечество: одни пинки, обиды и вообще коренное расхождение с идеалами чижиков-ской революции. Революцию Георгий Васильевич видел чистой и служил только чисто, идеалом представлял Отечество без угнетения, свободное, с великой и достойной демократией. Георгия Васильевича уговаривали, он возвращаться отказывался.
Это вызвало едва ли не потрясение у Чижикова (а он вообще «не потрясался»; насколько известно, всего еще только раз испытал потрясениев июне 1941 г., и опять «закаменел»). Мало того, Чичерин слишком много знает, и что вообще могут подумать о нем, Чижикове, если отворачиваются и уходят вот такие люди. Одно делоон убивает, а другое делоот него за границу уходят. Тут сплошные «мальчики кровавые в глазах» Уж одного Троцкого на свободе более чем достаточно, а тут из Висбадена, с лечения, уходит в эмиграцию сам нарком иностранных дел! Автору книги рассказывал о тех событиях очевидец. Очень переживал вождь. Шутки ли: к Троцкому, Бажанову уйдет еще и Чичерин! Что пристрелимсомнений быть не может, но сам факт!..
Дело держалось в величайшем секрете. Были предприняты все мерыи уговорили. Чичерин дрогнул и вернулся. А через год, в 1930-м, он был освобожден от должности по личной просьбе. Нет, не по болезни, а по принуждению.
Дни свои Георгий Васильевич закончил в почти тюремной изоляции, в похожей закончит свои дни и Горький, заколодят они по-своему и Луначарского, и еще кое-кого.
Местью сына сапожника оказалось и захоронение Георгия Васильевича не на Красной площади или в Кремлевской стене, а на Новодевичьем кладбище, кое пребывало при Сталине (и аж до самого 1955 г.) в запущенности и убожестве: полусорванные, кривые громады ворот со стороны монастыря, бурьянные могилы, полное презрение к ушедшим жизням, хотя покоилась там и жена самого Сталина, правда, сжитая им со свету. Я наведывался на это кладбище тогда особенно часто: в сентябре 1953 г. лег в ту землю мой отецВласов Петр Парфенович, мученически умер за преданность делу и Родине.
Из беседы писателя Александра Бека с личным секретарем Ленина Фотиевой 20 марта 1967 г.:
Я вообще не была в подчинении у Надежды Константиновны и не спрашивала ее разрешений.
Но ведь письмо Ленина («К вопросу о национальностях или об «автономизации». А. Б.) было направлено против Сталина?
Не только против него. Также и против Орджоникидзе и Дзержинского (и без признаний Фотиевой и Володичевой вся история этого дела достаточно проясняется при чтении 45-го тома сочинений Ленина. Ю. В.).
Да-да, главным был все-таки Сталин. И вы передаете ему. То есть заблаговременно вооружаете его (эта помощь Фотиевой и Володичевой весьма поспособствовала Сталину в установлении полного контроля над партией. Ю. В.).
Ах, вы не понимаете того времени. Не понимаете, какое значение имел Сталин. Большой Сталин. (Она не сказала «великий», сказала «большой». А. Б.)
Это я понимаю. Но хоть бы посоветовались с Марией Ильиничной.
А Мария Ильинична вообще ничем не распоряжалась. Все предоставляла Надежде Константиновне. Однажды Мария Ильинична, еще при жизни Владимира Ильича, сказала мне: «После Ленина в партии самый умный человекСталин».
Хороша же была эта партия, ежели самый умный человек в ней после ЛенинаСталин, узость мышления которого буквально ломится из всех его поступков и слов. Нет, он был отмечен «гениальностью»в коварстве, вероломстве, бездушии. Все качества, сопутствующие жестокости, у него находились, как говорится, на высоте.
Но ум?
Тут семинария так и осталась «зияющей» вершиной его интеллектуальных достижений. И это совсем не насмешка или пристрастность, которая заставляет изменять чувствам справедливости и объективности. Почитайте Сталина (уже, кстати, подчищенного и «причесанного» редакторами) серая, убогая речь. Этот язык отражает его умственную организацию. Это мещанин, освоивший грамоту, не больше. Ошибочно путать энергию палача, тирана с энергией ума.
А тут: «После Ленина в партии самый умный человекСталин». Уже одно это сравнение должно унижать, умалять достоинства главного вождя большевизма. Кто ж тогда он сам?
Из воспоминаний Н. К. Крупской:
«Дешевизна в этом Шушенском (месте сибирской ссылки Ленина. Ю. В.) была поразительная. Например, Владимир Ильич за свое «жалованье» (казенное содержание для ссыльных. Ю. В.) восьмирублевое пособиеимел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку белья (ну и языккак булыжная мостовая. Ю. В.), и то считалось, что дорого платит. Правда, обед и ужин был простоват.
Одну неделю для Владимира Ильича убивали барана (так все семь дней и убивали? Ю. В.), которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест. Потом на неделю покупали мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. А молока и шанег было вдоволь и для Владимира Ильича, и для его собаки.
Вскоре мы перебрались на другую квартируполдома с огородом наняли за 4 рубля»
Вся эта поразительная дешевизна навсегда исчезла из России с победой Октябрьской революции. Ну, а как поступали и поступают у нас с инакомыслящими и вообще заключенными и ссыльнымиписать не стоит
Иоффе, Сокольников, Радек, Карахан, Петровский, Чичерин и, наконец, Троцкий и Каменев (без «спецов») Делегацию в Брест-Литовске в разное время представляли выдающиеся люди, даже по высшим меркам большевизма. И с точки зрения «женевских» маховиков, это тоже были достойнейшие личности.
Словом, истинные доктринеры людского горя и лжи.
Это они накладывали запрет на духовную самостоятельность. Это они выбрили всем без исключения лбы, как окрещенным в одну обязательную веру. Это они заставляли всех твердить только назначенные слова и тропить жизнь лишь в строго означенных пределах: в сторонупуля.
Им даже невдомек простая истинаправда, за которую люди бились и страдали испокон веку. Еще теолог Бальдассарре Кастиль-оне говорил в XVI веке: «правда и состоит в том, чтобы говорить что думаешь, даже если заблуждаешься» Сказать было жутко, а уж заблуждаться!..
Ни словечка сверх назначенногоиначе гонения, сумасшедший дом, арест, глумления и насилия уголовников в камере и уголовников с Лубянки, что при синих петлицах. Жизнь как параша
Им и невдомек высокая истина: «Я лучше отдам свою кровь, чем запятнаю себя кровью человека».
Не укладывается она в формулы классовой борьбы даже частным и разнесчастным случаемну нет ей места. И вообще, зачем же своей кровью пятнать, коли под руками сколько угодно чужой, так сказать, классово чуждой
И верно, для этих людей, что произвели себя в учители и вожди, кровь людейта животворная вода, которая вращает жернова историиих истории.
У них много крови запланировано и просто для слива: надо пульс и давление общества держать на заданном уровне. Их уровне.
Ни Каменев, ни тем более Зиновьев (тип преотвратительный), как и почти все из окружения главного вождя, не идут ни в какое с ним сравнение: Ленин гораздо шире и ужё в одной этой широте крупный.
Искренность, широта, доброжелательностьсвойство натур одаренных, сильных.
Ленина выделяла определенная широта.
Лишь Троцкий, Сокольников да, пожалуй, Рыков возвышались над всей этой мелкотней, жадно грудящейся вокруг вождя. Троцкий же вообще обращает внимание независимостью и силой характера. Если говорить о Троцком до 1924 г., то проглядывает в нем самолюбование и позерствоигра в этакую мрачную значительность, явное осознание себя личностью исторической. И даже на расстоянии более чем полвека это производит несколько комичное впечатление.
В Ленине это отсутствовало начисто. Зато хватало искренней убежденности (временами просто святой простоты) в праве распоряжаться судьбами народа и каждым человеком в отдельности. При всей демократичности обращения нечто мессианское руководило его поведением. И он это сознавал: он не живет, а исполняет историческую миссию.
К величайшему горю великого множества людей (я не пишу: всего человечестваэто было бы неправдой), эта почти религиозная уверенность замыкалась на священном праве распоряжаться жизнями, в том числе и убивать. Убийства обосновывались исторической неизбежностью и необходимостью всеобщего счастья и процветания и облекались в форму диктатуры пролетариата.
И надо признать, пролетариат подпер своим плечом вождя, тоже отчасти проникнувшись мессианской идеей.
Большевики, казалось бы, прирожденные диалектики, а приняли учение Маркса как догму. Все, что не умещается, не втискивается в догму, не хочет быть втиснутым, отсечь. Это не имеет права на жизнь.
Но Сталин громоздил расправы прежде всего во имя неприкосновенности и неограниченности своей власти: до предела отжать все лишнее, а лишнее и лишниевсе, что не есть Сталин.
Все эти так называемые оппозиции, заговоры, перерождения, гнусные опалы за какие-то прегрешения являлись в подавляющем большинстве чистейшим вымысломистребить всех, кто имел какое-то значение в партии, особенно в прошлом, ибо это прошлое стремительно переписывалось и перекраивалось. Из этой кровавой свары все выше и выше вздымалась фигура Сталина. Во всех его действиях присутствовала ограниченность, неразвитость духовная, художническая. Он так и не сумел преодолеть примитивные представления о мире.
Как страсть всякого примитивного существа, жажда власти превосходила в нем все прочие инстинкты (нет, не чувства, а именно инстинкты: животное в нем было выражено ярче и больше всего).
Для Ленина власть сама по себе не имела столь важного значения. Власть давала ему возможность воплощать в действительность догмы, которые составляли каркас его убеждений. Через эти догмы он брался осчастливить человечество. Власть для негонечто побочное. Для Чижиковажгучая страсть, смысл бытия, и уже в этом вся примитивность его натуры, обедненность чувствами
Останься в миру большевики с заметными заслугами и хотя бы толикой самостоятельности, Чижиков состряпал бы новые процессы под какими угодно ярлыками. Для этого под рукой томились в неизбывном рвении министр Берия, прокурор и министр Вышинг ский, идеологи Жданов, Молотов, Митин, Юдин, Аристов, Поспелов и запуганное, оболваненное общество, гордо именующее себя «самыми свободными людьми на земле». Его постепенно озаряла любовь к очередному богочеловекутретьему после Ленина и тоже избавителю, коли принять во внимание революционное вознесение Троцкого, тоже под стать иконному.