Судебно-следственная комиссия Петроградского революционного трибунала проверила личность Шнеура. Был допрошен бывший директор департамента полиции Белецкий, который подтвердил, что Шнеур работал в царской охранке Шнеур сейчас же был арестован и под сильным конвоем доставлен в Петроград, где и заключен в Петропавловскую крепость»
Раз генералы утекли из Быхова и Могилева, их можно и нужно догнать и уничтожитьименно такое распоряжение отдает Ленин. Из красного Петрограда спешно отбывает вооруженный отряд; крупный отряд формируется ревкомом Западного фронта. В погоне за Корниловым пожирает километры и бронепоезд. Не дать золотопогонным тварям прорваться на юг!
25 ноября 1917 годапервый бой у станции Тамаровка (это в двадцати восьми верстах от Белгорода). Общее руководство красными войсками осуществляет прапорщик М. К. Тер-Арутюнянц, комиссар революционного полевого штаба по борьбе с контрреволюцией. Бой дает представление о составе корниловцевприблизительно одну треть отряда Корнилова составляли юнкера и офицеры.
26 ноября красные отряды под командой Пролыгина настигают у станции Унеча Текинский полк во главе с Корниловым. Пролыгин доносил о результатах боя:
«Полк (Текинский. Ю. В.) быстро отступил в разных направлениях в ближайшие леса и деревни. Под Корниловым убита лошадь. Вместе с комендантом по охране, многими без вести пропавшими офицерами и всадниками исчез и генерал Корнилов».
19 декабря советские газеты поместили сообщение о том, что под Белгородом разбиты корниловцы.
Итак, началось преследование «контры».
Вот отчет о боевых действиях:
«Отряд корниловцев в составе одного ударного полка, 2-го и 8-го Оренбургских ударных батальонов и 5-го отдельного ударного батальона, численностью в 56 тыс. человек при 200 пулеметах, нами стерт в порошок. После боя у станции Тамаровка наш отряд преследовал противника на протяжении ста верст и уничтожил его как организованную боевую величину».
Журнал описывает и последующие события.
«Потерпев поражение, бросив текинцев и георгиевцев, Корнилов переоделся в солдатское обмундирование и в таком виде прибыл 6 декабря 1917 года в Новочеркасск. Генерал Корнилов, писала газета «Известия», прибыл в Новочеркасск в форме солдата одного из пехотных полков. Всю дорогу проделал в качестве солдата-большевика, самовольно оставившего фронт. Ехал без документов в вагоне 2-го класса. Генерал Марков приехал в Новочеркасск с двумя офицерами и пятью-шестью солдатами за день до генерала Корнилова».
Остается лишь гадать, кто брал интервью у генералов для красной газеты «Известия», ведь красная и белая версии данных событий заметно разнятся.
Из протокола Совета Народных Комиссаров от 7(20) декабря 1917 г.:
«Назвать комиссиюВсероссийской Чрезвычайной Комиссией при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажеми утвердить ее
Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действует Ликвидационная комиссия ВРК»
Не менее пятисот-шестисот человек в день умерщвляли в Москве в переполненные горячей кровью и мукой годы: 1937-й, 1938-й, 1939-й
Случались неделивалили по тысяче в день и больше. На четырех городских кладбищах только и успевали рыть братские могилыров за рвом
Но и в эти цифры мы не верим. Убивали миллион за миллионом (не считая тех, что сморили голодом). Какая уж тут тысяча людей в день! Счет шел на несколько тысяч
В сполохах Огненного Креста отчетливо проступает: две правды выстраивают свои слова. И каждая для каждойприговор.
Никто не должен противиться белой правде.
Никто не должен противиться красной правде.
Потому уже издревле тотемный знак Россиитрупы.
Две правды сталкиваются:
Ленина, классовая: уничтожить всех угнетателей-кровососов и установить справедливый порядок;
белая (Алексеева, Корнилова, Деникина, Шульгина, Милюкова, Колчака): отстоять Россию от немцев, укрепить армию, сохранить революцию по Февральскому образцучтобы Россия сама диктовала законы своему вечу.
Правда Ленинаисчерпывающе справедлива, если бы она не предполагала под собой кровь и принуждение (и отнюдь не только в Гражданскую войну).
Одна часть русских, и очень значительная, преследовала и казнила другуюне очень значительную, а вместе представляли почти всю Россию. Винтовочным дулом приставлен был ко лбу вопрос: «В кого веруешь, русский?»
При историческом, то есть временном сравнении, уже зная, чем что обернулось (ленинская революция и строительство высшей мечты человечествасоциализма), иначе предстают и программы партий, и революция, и Гражданская война.
Все это позволяет иначе рассматривать события первых лет революциивсю ее программную жестокость, теперь уже очевидно бессмысленную (а какой ужас был бы, увенчайся эта жестокость сытым завтрахоть этого и не могло быть!), ибо она не добывала и не приближала свободу, а, наоборот, ее отнимала. Одна несправедливость постепенно замещалась другой. И между этими несправедливостями благодаря преступно-смелой фантазии Ленина и следующего за ним большевизмагоры трупов, нужда, насилия, безгласность и счастье, которое тебе старательно вбивают в глотку: дышать нечем, в глазах темно, от усталости подламываются ноги, а в тебя заколачивают «счастье». Это именно оносчастье. Ленин же назвал его
Огненный Крест высвечивает из темноты все лица: ни одно не скрыто. Все лица дающих счастье каждая черточка впрогляд Они!
И Огненный Крест.
И муки, провидчество других!..
От революции Ленина Александр Федорович Керенский устремляется поначалу в Псковтам штаб Северного фронта, и вообще городок смирный, почитай как его Иван Грозный пустил на разграбление, так одна покорность.
А по этой самой смирности исстрадался Александр Федорович. Ну точь-в-точь повторяется тот бессильный рывок государя императора! Только встречает бывшего министра-председателя не Рузский, а Черемисовновый главнокомандующий войск фронта.
Много общего в их положении, бывшего министра-председателя и государя императора (пока Николай Александрович ехал в Псковон еще не отрекался от скипетра и державы, онцарь): образование пустотыпочти поголовное отступничество всех, в том числе и тех, кто прямо извлекал ту или иную выгоду из близости к верховной власти.
Существует и разница, пусть внешняя: Николай Второй ни на миг не был клоуном, не пытался скрыться под пол крысой, мученически принял смерть за идеюдля него священную и полную смысла. Несомненно, гибелью своей он искупил вину перед Россией. На Голгофу взошел как мученик.
И еще у него хватило понимания того, что, в общем, время его в прошлом.
Керенский же начисто оказался лишенным всякого чувства времени. И пожалуй, до самого 1970 г. года своей кончиныАлександр Федорович не сознавал, что он политический мертвец с того самого ноября 1917 г., когда гнал автомобиль в Псков, к своему протеже и любимцу генералу Черемисову.
Александр Федорович не был жалок: с первого и до последнего дня политической деятельности после Февраля 1917-го он был карикатурен.
Владимиру Андреевичу Черемисову в те беспокойно-головорезные дни уже перевалило за сорок пять. Все было: и военное детство, и юнкерство, и Академия Генерального штаба, и служба на козырных должностях, и позор провала боевой операции, и ссылка на штабную работу. Настроен генерал был определенно демократически и при знакомстве очень приглянулся министру-председателю. Решил он продвинуть Владимира Андреевича в главнокомандующие фронта, а вот, поди, Верховный, то бишь генерал Корнилов, отказался утвердить назначение. Не по душе был Корнилову этот Владимир Андреевич, влюбленный во Временное правительство, мать его со всеми «заслугами»! Да ведь провалил боевую операцию! Интриган, а не генерал!..
Отыгрался министр-председатель после ареста Корнилова: как новый Верховный незамедлительно утвердил Черемисова главнокомандующим Северного фронтанадежные надобны генералы, свои
В общем, в те ноябрьские дни семнадцатого не смог Владимир Андреевич пособить благодетелю, и даже более того, почти тотчас сорвался за ним в эмиграциюну как выдуло из России! А и впрямь, демократия демократией, но что ж это, простите, за порядки при большевиках? Совесть надо иметь.
А вот и портрет Владимира Андреевича:
«Во время обеда прибыл вновь назначенный командующим армией, герой Галича, генерал Черемисов, вспоминает генерал Врангель. Маленький, худенький, с бегающими черными глазками и приятным, несколько вкрадчивым голосом, генерал Черемисов произвел на меня впечатление живого, неглупого человека. Разговор за обедом велся на общие темы. Генерал Корнилов вспоминал о своей службе в Туркестане, генерал Черемисов рассказывал о последних боях своего корпуса. Вопросы политические совсем не затрагивались».
На Александре Федоровиче так и отсвечивала кровь царского семейства. Весьма поспособствовал его гибели. После Февраля семнадцатого был глубоко убежден, что царь и царица находились в преступной связи с неприятелем.
Когда следственная комиссия представила свой доклад, убедился в полнейшей чистоте Романовых. По такому случаю Александр Федорович изменил свое отношение к бывшей императорской чете, но время для выезда за границу было упущено. Большевики уже в открытую собирали силы для переворота. Но и тогда еще все можно было изменить. Для этого следовало сделать сущую малость: переместить бывшего императора с семьей в места, более близкие к границе. Ведь все, кто находился поблизости от границы, спаслись, если очень хотели
Александр Федорович же стремился угождать всем
Попытка свергнуть оружием ленинское правительство проваливается. Александр Федоровичв Гатчине. Командир 3-го Конного корпуса генерал Краснов (сменил застрелившегося Крымова) на переговорах с революционными матросами. Ясно, речь там о выдаче его, бывшего министра-председателя. Казаки Краснова единодушны: они в распри между большевиками и «кадетскими» генералами не встрянут, да по дурости класть головы, пущай сами себя и кушают
Александр Федорович добывает матросскую форму, прячется за темные очкии укатывает на авто к Луге. Попробуй ссади, даже коли узнал. Автомобилей в ту поруэто ж по перстам счесть
Ушел, унес ноги Александр Федорович, не достать, не ухватить!..
В деревне Ляпунов Двор искрометный Александр Федорович целых 40 суток отсиживается у мужа и жены Болотовыхродни «матроса Вани», помогшего разжиться форменкой. Усы, борода совершенно изменяют внешность. Свято бережет он свою жизнь, но не для утробного благоденствия. Верит в демократию, а без него этой самой демократии в России и быть не может, вот истинный крест!
От Болотовых Александр Федорович налаживает кое-какие связи, изрядно пишет, строит планы: пора ссаживать большевиков! Словом, опять примеривает председательские штаны.
Вторая половина декабря мятежного семнадцатого для бывшего министра-председателяпора опасных переездов. Сначала друзья перевозят его на хутор Заплотье, а потомв Щелкалов, потомв психиатрическую лечебницу под Новгород и, наконец, в имение Лядно.
Под первый советский Новый год Александр Федорович с превеликой осторожностью и бережением возвращается в Петроград, из Петрограда перебирается в Финляндиюу него паспорт шведского гражданина и надежный грим. По части изменения наружности и конспирации Александр Федорович не уступит самому Ленину.
В Финляндии Керенский скрывается в имении Франкенгейзера, а позжев доме офицера Бойе. С началом революционных беспорядков в Финляндии Александр Федорович во второй раз проникает в Петроград, у него уже прочные и обширные связи с руководством эсеровской партии. Ни минуты не сомневается в скором крушении большевизма: да он этого Ленина знает как облупленноготиран, должен от него отшатнуться народ, вот тут и подхватит он, Керенский, власть, и не подхватит, а вернет законному владельцу. Ведь ждет его Россия, чуток ошиблась с ним, пнув, но протрезвеет. У него свой расчет: еще маленькои объестся народ ленинскими дарами. Посему он, Александр Керенский, в любой миг может понадобиться истории. А он уже все обдумал, вь'шосил. Не с пустыми руками примет власть
О том Петрограде многие оставили воспоминания, вернемся к свидетельствам Шостаковского.
«В городе понемногу исчезали лошади, собаки, кошки, крысы, даже воробьи. Голод вымел из Петрограда мастеров и ремесленников, и интеллигенты стали заменять, и иногда с успехом, сапожников и портных, ювелиров и часовых дел мастеров, механиков и слесарей, пекарей и даже ресторанную прислугу»
Зимы с 1918-го на 1919-й и с 1919-го на 1920-й оказались еще суровей, если подобное слово применимо, ибо это был ужас, мор, запустение из безмерного голода, холода, бандитизма и террора.
К тому времени «женевская» уродина окончательно встала на ноги. Это уже был взматеревший хищник, не ведающий колебаний, пощады и вообще каких-либо моральных ограничений.
ВЧК Ленина и Дзержинского постепенно замораживала мысль и волю России. Уже ледяной глыбой большевизма возвышалась над миром прежде сметливая, озорная, песенно-работная Русь
С майским теплом 1918 г. Александр Федоровичв Москве (живет под фамилией Лебедев), а в июне уже с сербским паспортом на имя Милутина Марковича отправляется в Мурманск. Что-то происходит с народом и жаждой свободы. И вообще, это уже не борьба за демократию и не доброе старое подполье с филерамипочти каждого знал в лицо, а сплошное хождение по крови.
Избави и оборони!
Паспорт для бегства Александру Федоровичу оформит мистер Локкарт.
«Итак, я взял сербский паспорт, которым заручился Керенский, поставил визу и приложил к своей подписи штампованную печать, которая должна была сойти за нашу официальную печать. В тот же вечер Керенский, переодетый сербским солдатом, отправился в Мурманск. Только через три дня, когда можно было быть уверенным в его безопасности, я телеграфировал в Лондон о своем поступке и руководивших мною мотивах. Я боялся, что у большевиков был ключ к нашему шифру».
20 июня 1918 г. Александр Федорович прибывает в Лондон на английском крейсере «Адмирал Об».
Был он, Александр Федорович, на одиннадцать лет младше Ленина и упокоился на девяностом году, невозможно далеко пережив всех вождей семнадцатого года, кроме, пожалуй, Василия Витальевича Шульгина. А ведь при всем шутовстве, позерстве и каком-то грошовом политиканстве был и в Александре Федоровиче кусочек правды, и что-то от России нашло в нем выражение.
А этот кусочек правды и не такой уж махонький, чтобы не заметить и втоптать в навоз. Пытался Александр Федорович вывести Россию к новой жизни меж двух берегов из огня
«Прошло семь месяцев с тех пор, как я в последний раз видел Керенского, писал Набоков в мае 1918 г., но мне не стоит никакого труда вызвать в памяти его внешний облик Его внешний виднекоторая франтоватость почти постоянно прищуренные глаза, неприятная улыбка, как-то особенно открыто обнажавшая верхний ряд зубов Он был недурным оратором, порою даже очень ярким При всем том настоящего, большого, общепризнанного успеха он никогда не имел. Никому бы не пришло в голову поставить его как оратора рядом с Маклаковым или Родичевым или сравнить его авторитет как парламентария с авторитетом Милюкова или Шингарева При всей болезненной гипертрофии своего самомнения он не мог не сознавать, что между ним и Милюковымдистанция огромного размера. Милюков вообще был несоизмерим с прочими своими товарищами по кабинету как умственная сила, как человек огромных, почти неисчерпаемых знаний и широкого ума
С упомянутым сейчас болезненным тщеславием в Керенском соединялось еще одно неприятное свойство: актерство, любовь к позе и, вместе с тем, ко всякой пышности и помпе. Актерство его, я помню, проявлялось даже в тесном кругу Вр. правительства, где, казалось бы, оно было особенно бесполезно и нелепо
«По-своему» он любил Родинуон в самом деле горел революционным пафосом, и бывали случаи, когда из-под маски актера пробивалось подлинное чувство. Вспомним его речь о взбунтовавшихся рабах, его вопль отчаяния, когда он почуял ту пропасть, в которую влечет Россию разнузданная демагогия Он органически не мог действовать прямо и смело, и, при всем его самомнении и самолюбии, у него не было той спокойной и непреклонной уверенности, которая свойственна действительно сильным людям»
Небезыинтересны показания генерала Спиридовича.
«Керенский, как социалист-революционер, был проведен в IV Государственную думу Центральным комитетом трудовой группы с условием, чтобы в Думе он вошел во фракцию трудовиков, что им и было выполнено. Находясь всегда в оппозиции к правительству и ведя с ним энергичную борьбу с думской трибуны, Керенский в годы войны начал бороться с правительством также и путем подпольным.