И на какие же такие, по-вашему, особые условия вы имеете право? интересуется он.
Сдать экзамен.
Вы считаете, что Закон о защите прав граждан с ограниченными возможностями придумали для тех, кто списывает?
Тогда переписать сочинение.
Так какое же у вас все-таки нарушение?
Я же вам сказала, ему еще не дали названия.
Кто не дал?
Ученые.
И они не могут понять, что же это такое.
Именно.
В чем же проявляется ваше нарушение?
Ой, да это вообще ужас что такое. Каждый день живешь как в аду?
И все-таки какие у него симптомы?
Ну, например, я отвлекаюсь через три минуты после начала занятия и не могу сосредоточиться, вообще никогда не делаю, что мне говорят, никогда ничего не записываю, не запоминаю имена, иногда, дочитав до конца страницы, не помню, о чем шла речь. Все время теряю, где читала, перескакиваю строчки через четыре и даже не замечаю, не понимаю большинства графиков и схем, сроду не решила ни одной головоломки, а иногда говорю совсем не то, что хотела сказать. Еще у меня отвратительный почерк, я ни разу в жизни не написала правильно слово алюминий, иногда обещаю соседке, что уберу свою половину комнаты, хотя даже не собираюсь этим заниматься. На улице я не могу правильно определить расстояние и, хоть убейте, не знаю, где север. Я понятия не имею, что значит пословица лучше синица в руке, чем журавль в небе. В прошлом году я раз восемь теряла мобильный. Я десять раз попадала в аварию на машине. А когда играю в волейбол, мяч то и дело попадает мне в лицо, хотя мне это и неприятно.
Видите ли, Лора, произносит Сэмюэл, чувствуя, что минута настала, оскорбление созрело и готово сорваться с его губ, нет у вас никакого нарушения обучаемости.
Нет, есть.
Нет, отвечает Сэмюэл и делает театральную паузу. Следующую фразу он намерен произнести медленно и внятно, так чтобы до Лоры дошло: Просто вы не очень умны.
Argumentum ad baculum (или аргумент к силе)
Как вы можете так говорить? восклицает Лора, вскакивает и хватает сумку, готовая в негодовании выйти из кабинета.
Но это правда, не сдается Сэмюэл. Вы не очень умны, да и человек вы не очень хороший.
Вы не имеете права так говорить!
Нет у вас никакого нарушения обучаемости.
Я добьюсь, чтобы вас уволили!
Вы обязаны это знать. Кто-то же должен был вам об этом сказать.
Да вы просто хам!
Тут Сэмюэл замечает, что крики Лоры привлекли внимание других преподавателей. Тут и там приоткрываются двери, и коллеги выглядывают в коридор. Трое студентов, сидящих на полу среди сумок с книгами (наверно, работали над каким-нибудь групповым проектом), изумленно смотрят на Сэмюэла. Ему тут же становится стыдно, и с него слетает весь кураж. Он произносит с опаской, децибел на тридцать тише прежнего:
Вам пора.
Argumentam ad crumenam (или аргумент к богатству)
Лора вихрем вылетает из кабинета в коридор, резко разворачивается и кричит:
Я, между прочим, плачу за обучение! И очень неплохо! Я плачу вам зарплату, и вы не имеете права так со мной обращаться! Мой отец дает этому университету кучу бабок! Больше, чем вы получаете за год! Он адвокат, он вас всех засудит! Сами напросились, теперь пеняйте на себя! Вы у меня попляшете!
С этими словами она снова разворачивается, стремительно шагает прочь и скрывается за углом.
Сэмюэл закрывает дверь. Садится. Смотрит на растение в горшке милую маленькую гардению, которая что-то подвяла. Берет пульверизатор и несколько раз спрыскивает растение. Пульверизатор тихонько покрякивает, как уточка.
О чем он думает? Пожалуй, о том, что, скорее всего, сейчас расплачется. А Лора Потсдам наверняка добьется, чтобы его уволили. В кабинете у него до сих пор воняет. Жизнь прожита зря. И как же его бесит слово бабки.
5
Алло!
Добрый день! Я бы хотел поговорить с мистером Сэмюэлом Андресеном-Андерсоном.
Это я.
Профессор Андресен-Андерсон, сэр, как хорошо, что я до вас дозвонился. Это Саймон Роджерс
Можно просто Андерсон.
Что?
Сэмюэл Андерсон, и все. Двойную фамилию трудно выговаривать.
Как скажете, сэр.
А кто это?
Как я уже говорил, сэр, это Саймон Роджерс из адвокатской фирмы Роджерс и Роджерс. Мы находимся в Вашингтоне, округ Колумбия. Может, слышали о нас? Мы занимаемся в основном громкими политическими преступлениями. Я звоню по поводу вашей матери.
Что?
Громкими политическими преступлениями, которые обычно совершают из благородных побуждений сторонники левых взглядов. Ну вы понимаете. Может, слышали про людей, которые приковывают себя к деревьям? Это наши клиенты. Или когда нападают на китобойные суда, а потом по телевизору показывают об этом репортаж все это как раз наши случаи. Или, к примеру, стычка с чиновником-республиканцем, ролик с которым в интернете посмотрели миллионы, если вы понимаете, куда я клоню. Мы защищаем фигурантов политических дел, при условии, конечно, что ими интересуются СМИ.
Вы, кажется, говорили о моей матери?
Да, о вашей матери, сэр. Я ее адвокат по делу о государственном иске. Принял его от общественного защитника Чикаго.
Какой еще государственный иск? Какое дело?
Я буду представлять ее интересы как в суде, так и в СМИ, по крайней мере пока хватит средств, но это мы с вами лучше обсудим потом, сэр, не сегодня, было бы невежливо начинать общение с разговора о деньгах.
Ничего не понимаю. Каких средств? При чем тут СМИ? Это мать попросила вас позвонить?
С какого вопроса мне начать?
Что происходит?
Как вы, должно быть, уже знаете, сэр, вашу матушку обвиняют в нападении с применением физического насилия. А поскольку, что уж греха таить, все улики свидетельствуют против нее, скорее всего, ей придется признать свою вину, то есть пойти на сделку со следствием.
Моя мать на кого-то напала?
Эээ давайте с самого начала. Я думал, вы уже знаете.
Что знаю?
Про мать.
Откуда мне что-то знать про нее?
Так в новостях же передавали.
Я не смотрю новости.
Об этом рассказывали по местным, кабельным, федеральным каналам, писали в газетах, в новостных рассылках, упоминали в ток-шоу и юмористических передачах.
Ничего себе.
Ну и в интернете. Ролик про нападение ходит по сети. Вы разве не заходили ни на какие сайты?
А когда это было?
Позавчера. Ролик с вашей матушкой, не побоюсь этого слова, стал вирусным. Превратился в мем.
На кого она напала?
На Шелдона Пэкера. Губернатора Вайоминга Шелдона Пэкера. Бросила в него камнем. Точнее, камнями.
Не может этого быть.
Впрочем, пока идет следствие, я не стал бы называть орудие нападение камнями. Скорее, мелкие камешки, галька или даже, пожалуй, гравий.
Это ложь. Кто вы?
Как я уже сказал, Саймон Роджерс из Роджерс и Роджерс, сэр, а вашу матушку будут судить.
За нападение на кандидата в президенты.
Ну, формально он еще не кандидат, но в целом вы правы. Ролик в буквальном смысле круглые сутки крутят по всем новостным каналам. Неужели вы ничего об этом не слышали?
Я был занят.
Вы преподаете Введение в литературу. Занятия дважды в неделю по часу. Надеюсь, сэр, вы не сочтете меня слишком назойливым или бестактным за то, что я это разузнал: информация есть на сайте университета.
Понятно.
Чем же таким вы занимались остальные без малого сорок часов с тех пор, как произошло нападение?
Сидел за компьютером.
И этот компьютер наверняка подключен к интернету?
Как вам сказать в общем, я писал. Я писатель.
Потому что вся страна сейчас думает примерно одно: Давайте уже поговорим о чем-то другом, кроме Фэй Андресен-Андерсон. Новость у всех на устах, сэр, поэтому я и удивился, что вы об этом ни сном ни духом, учитывая, что речь идет о вашей матери.
Видите ли, мы с ней не общаемся.
Этой истории сочинили броское заглавие: Щебень для Шелдона. Ваша матушка произвела сенсацию.
Вы уверены, что это моя мать? Вообще-то это на нее не похоже.
Вы Сэмюэл Андресен-Андерсон? Это ваше полное имя по документам?
Да.
А вашу маму зовут Фэй Андресен-Андерсон?
Да.
Она живет в Чикаго, штат Иллинойс?
Нет, не в Чикаго.
А где же?
Откуда мне знать. Я с ней двадцать лет не общался!
То есть вы не знаете, где она проживает в настоящий момент. Я вас правильно понял?
Да.
Следовательно, она может жить в Чикаго, штат Иллинойс, просто вы об этом не знаете.
Верно.
Значит, женщина, которая сейчас в тюрьме, вероятнее всего, ваша матушка. Вот что я хочу сказать. Независимо от того, каков ее нынешний адрес.
И она напала на губернатора
Мы предпочитаем более мягкие термины. Не напала. Скорее, воспользовалась правом, которое обеспечивает Первая поправка к Конституции, посредством символического жеста: бросила в губернатора гравием. Судя по щелканью клавиатуры, вы проверяете эти сведения с помощью поисковой системы?
О господи, да тут миллионы результатов!
Так точно, сэр.
И ролик есть?
Набрал несколько миллионов просмотров. А еще с ним сделали ремикс и наложили на него забавную хип-хоп-песню.
Глазам своим не верю.
Лучше вам эту песню не слушать, сэр, по крайней мере, пока рана не заживет.
Тут в одной статье мою мать сравнивают с боевиками Аль-Каиды.
Да, сэр. Ужасные гадости. Несут что попало. В новостях. Кошмар.
Что еще о ней пишут?
Лучше вы сами почитайте.
Ну хотя бы намекните.
Видите ли, сэр, ситуация напряженная. Страсти накалились. Все, разумеется, считают, что это политический жест.
Так что о ней говорят?
Что она террористка, хиппи, радикалка и проститутка, сэр. Вот вам лишь один пример гадкий, но очень показательный.
Проститутка?
Террористка, хиппи, радикалка, и да, вы не ослышались, сэр, проститутка. Вашу матушку, с позволения сказать, поносят последними словами.
Но почему ее называют проституткой?
Ее задерживали за проституцию, сэр. В Чикаго.
Что-что?
Задержали, но обвинение так и не предъявили. Считаю важным дополнить.
В Чикаго.
Да, сэр, в Чикаго, в шестьдесят восьмом. За несколько лет до вашего рождения, так что она вполне могла изменить свое поведение и прийти к Богу, и я об этом непременно упомяну, если дойдет до суда. Да, мы, разумеется, говорим о сексуальной проституции.
Ну вот, видите? Это невозможно, в шестьдесят восьмом ее не было в Чикаго. Она была дома, в Айове.
Наши документы свидетельствуют о том, что она провела в Чикаго месяц в конце шестьдесят восьмого года, сэр, когда училась в университете.
Моя мать не училась в университете.
Ваша мать его не закончила. Но она была в списке студентов Иллинойсского университета в Чикаго в осеннем семестре шестьдесят восьмого года.
Неправда, мать выросла в Айове, там же закончила школу, а потом ждала, когда отец вернется из армии. Она никогда не уезжала из родного города.
Наши документы свидетельствуют об обратном.
Она впервые уехала из Айовы только в восьмидесятых годах.
Наши документы, сэр, свидетельствуют о том, что она принимала активное участие в антивоенных демонстрациях шестьдесят восьмого года.
Это решительно невозможно. Мама сроду не стала бы протестовать против чего бы то ни было не такой она человек.
Повторяю вам, сэр: это правда. Есть фотография. То есть фотодоказательство.
Значит, вы обознались. Спутали ее с кем-то другим.
Фэй, девичья фамилия Андресен, родилась в тысяча девятьсот пятидесятом году в Айове. Хотите, продиктую девять цифр ее номера социального страхования?
Нет.
А то у меня есть номер ее страховки.
Нет.
В общем, скорее всего, это она, сэр. Если только улики не докажут обратное и не выяснится, что это чудовищное совпадение, женщина в тюрьме, скорее всего, ваша мать.
Ну ладно.
Вероятность очень высока. Девяносто девять процентов. Ни малейших причин сомневаться. Скорее всего, это она, как бы вам ни хотелось верить в обратное.
Понятно.
Значит, отныне я называю женщину, которая сидит в тюрьме, вашей матерью. Мы ведь не будем больше об этом спорить?
Нет.
Как я уже говорил, едва ли вашу мать признают невиновной, поскольку против нее свидетельствуют, можно сказать, неопровержимые улики. Нам остается лишь уповать на снисхождение суда и мягкий приговор.
Ну а я-то здесь при чем?
Вы можете дать показания о характере и моральном облике вашей матери. Напишете судье письмо, объясните, что ваша матушка ничем не заслужила того, чтобы ее посадили в тюрьму.
С какой статьи судья должен мне верить?
Скорее всего, он и не поверит. Тем более этот. Судья Чарльз Браун. Он же Чарли. Я не шучу, сэр, его действительно так зовут. В следующем месяце он должен был выйти на пенсию, но решил с этим повременить, чтобы участвовать в процессе над вашей матерью. Видимо, потому что дело громкое. Шум на всю страну. А еще почтенный Чарли Браун славится нелюбовью к делам, связанным с Первой поправкой. Он не очень-то терпим к инакомыслию, вот что я вам скажу.
Но если он меня не послушает, к чему вообще писать ему письмо? Зачем вы мне позвонили?
Потому что вы занимаете в некотором смысле почетную должность, вы довольно известны, и пока в фонде есть деньги, я испробую все возможные средства. Я своей репутацией дорожу.
Что еще за фонд?
Видите ли, сэр, в определенных кругах губернатор Шелдон Пэкер пользуется дурной славой. Некоторые считают вашу матушку героиней, которая подрывает существующие политические устои.
Из-за того, что она кинула камнем в губернатора.
На одном из чеков, который я обналичил, было написано: Отважному борцу с республиканским фашизмом. Деньги на ее защиту текут рекой. Хватит на оплату моих услуг за четыре месяца.
А что потом?
Я верю, что нам удастся достичь соглашения раньше этого. Вы ведь нам поможете?
С какой стати? Почему я должен ей помогать? Как это на нее похоже!
Что именно, сэр?
Вся эта страшная тайна: то, что она училась в университете, ходила на демонстрации протеста, попала под арест, все, о чем я ни сном ни духом. Еще один секрет, о котором она мне не рассказывала.
Наверняка у нее были на то свои причины, сэр.
Мне нет до них никакого дела.
Должен сказать, что ваша матушка отчаянно нуждается в вашей помощи.
Я не буду писать письмо, и мне плевать, посадят ее или нет.
Но это же ваша мать! Она вас родила и, как говорится, вскормила.
Она бросила нас с отцом. Ушла, не сказав ни слова. И я считаю, что с тех пор она мне больше не мать.
И вы в глубине души никогда не надеялись с ней помириться? Не тосковали по маме, жизнь без которой так пуста и никчемна?
Мне пора.
Она вас родила. Целовала ваши бо-бо. Резала вам бутерброды на маленькие кусочки. Неужели вам не хочется, чтобы в вашей жизни был человек, который помнит день вашего рождения?
Я кладу трубку. Прощайте.
6
Сэмюэл слушает, как свистит кофемашина в кафе аэропорта, взбивая пену для капучино, когда ему приходит первое письмо о Лоре Потсдам. От декана, той самой исследовательницы чумы. Ко мне приходила ваша студентка, пишет она, с какими-то странными обвинениями. Это правда, что вы обозвали ее дурой? Остаток письма Сэмюэл просматривает по диагонали, чувствуя, как его буквально засасывает в кресло. Поражаюсь вашей бесцеремонности. Мне мисс Потсдам вовсе не показалась глупой. Я разрешила ей переписать работу, чтобы получить положительную оценку. Нам необходимо как можно скорее обсудить эту ситуацию.
Он сидит в кофейне напротив того выхода, у которого примерно через пятнадцать минут начнется посадка на полуденный рейс в Лос-Анджелес. Сэмюэл встречается здесь с Гаем Перивинклом, своим редактором и издателем. По телевизору, который висит у Сэмюэла над головой, без звука крутят новости, где показывают, как его мать бросает камнями в губернатора Пэкера.
Он старается не смотреть на экран. Слушает звуки аэропорта: в кофейне выкрикивают имена посетителей, чей заказ готов, по громкой связи сообщают об угрозе террористических актов и о том, что нельзя оставлять вещи без присмотра, плачут дети, свистит пар, булькает молоко. Рядом с кофейней чистка обуви: два высоких, как троны, кресла, у подножия которых сидит чистильщик, чернокожий паренек, и читает книгу. На чистильщике униформа сообразно его занятию: подтяжки, бейсболка, кепка газетчика условный ансамбль начала двадцатого века. Сэмюэл ждет Перивинкла, который хочет почистить обувь, но не решается.