Заветная цель «женевской» гадиныпревратить каждого в человеко-муравья; собственно, ради этого и все старания, и вообще заглоты на миллионы жизней.
Малость человека, его микроскопические размеры в новой жизни вполне по нраву «женевской» гадинену в самую строку социалистического общества, где долголетие не зависит от генов, диет, бега трусцой и разных прочих оздоровительных мер, а является прямым следствием умения казаться несравненно меньше, нежели ты на самом деле, и заявлять о себе лишь заданными наборами слов. Впрочем, не все способны отречься от брата, отца или жены, уже не говоря о столь «пошлых понятиях», как прошлое своего рода и Отечества. Но те, кто за долголетие любой ценой наловчился оплевывать и презирать все согласно доктрине и капризам генеральных секретарей (особливо предковза несмышленость, дикость и политическую несознательность: ну не разглядели выдающейся роли пролетариата, смели соображать немарксистскими категориями и вообще поимели наглость родиться), так вот эти довольно успешно принимались и принимаются на новой почве. Каждый росток под надзором «синего» воинства.
Новое государство, новые отношения, новый человек всходят из мрази преступлений, лжи и оголтелых насилий. Но согласно все той же логике, это никак не может означать, будто государствонасильное и обманное. Это так не взятьтут только сокрушительность новейших диалектических приемов расчищает завалы мещанских предрассудков и небылиц.
Преступление по природе своей понятие относительное. В советском обществе разные там принуждения насилием или подлостиэто не преступления и не низости, это даже не может быть ими.
И общество тоже совершенно спокойно, при чем тут закон, справедливость, право, если речь идет об интересах социализма, в таком разе все годится и все дозволено. Тут со школьной скамьи идет выработка правового сознания, так сказать, сознания с гуманистически-убойным креном.
И даже в лагерях при полной невиновности настоящие советские люди не ропщут, а уж при всяких там бытовых и правовых ограничениях и подавно. Для социализма надои молчат. Их еще с нежных детских лет на такую жизнь нацеливали. И каждый помнит, что отцам и дедам куда как худо было, разве так с ними обходились А потому люди не только молчат, а всячески высказывают одобрение поведением и речами, поскольку есть еще у каждого и гордость за свое новое Отечество. Для этого нужно иметь новый, советский взгляд на вещи. Затылочное зрениепредмет особой гордости и заслуг «женевской» твари, потому что настоящая демократия должна быть убойной. Это основа основ затылочного зрения.
В. Д. Бонч-Бруевич писал, что вопрос о необходимости переезда выявил тех, «кто в гибели правительства диктатуры пролетариата видел единственное средство для спасения своего мещанского благополучия».
Это верно, «женевская» тварь позаботится о таких: так сказать, ее материален. Разве только мещанское благополучие останется, точнее, переместится по преимуществу в верхи партийной бюрократии, а вот все те, кто имел наглость мечтать о мещанском благополучии, расстанутся с жизнью.
Правда, через полвека после революции (с конца 60-х годов) к идеалу мещанского благополучия начнет причаливать и все новое советское общество, во всяком случае в своем служило-казнокрадном выражениина миллионы «благополучий». Оно не будет задаваться вопросом, отчего прежде изводили людей на сотни тысяч и миллионы. Ведь при нынешнем отношении к благам и собственности все это, выходит, затевалось понапрасну.
Нет, не взволнует это общество, не пробудит декабристско-разночинно-большевистскую нетерпимость к несправедливостям и палачеству. Ведь в кино, книгах и школьных учебниках на все есть ответы. При чем тут какая-то ответственность, преступления и тому подобное? А издержки развития, необходимость борьбы, враждебное окружениену тысячи слов над миллионами трупов и загубленных жизней.
И тут опять диалектика. Ведь ежели о благополучии, то ведь оно теперь вовсе не мещанское и не собственническое, а это«рост благополучия трудящихся». Только не совсем ясно, отчего оно у одних за счет других. Тут диалектика еще не пробила себе достаточно просторные лазы
Через уполномоченных ревкома нажимает Косухин на Блага-жа: не вернете золотовстанут эшелоны, ни один легионер не выберется во Владивосток, и трогать не станем, само сгниет чехо-войско.
Нажимает Косухин, а легионерам и впрямь не по себе: да вся связь с миром эта ниточка путей. Нет без нее ни Чехии, ни Словакии, ни приятной жизни после сибирских хлопот
Шурке Косухину подчиняется сам Ширямов, а уж он и по партийному стажу, можно сказать, в отцы годится. Вопрос о золоте держит под контролем лично товарищ Ленин. Совнарком им занимается, секретари ЦК, наркомвоенмор Троцкий и председатель ВЧК Дзержинский. Есть секретное решение ревкома разнести пути вдребезги, коли союзники решатся на угон золота. Да неужто отважатся и погонят эшелон?! Выберут ночь поглушеи тронут, а спереди-сзадибронепоезда! Ох, угонят!..
Таким образом, является товарищ Косухин как бы представителем самого Ленина, а ежели мыслить масштабнои всего трудового народа. Это делает его указания и мнения обязательными к исполнению.
Молчит генерал Сыровы. Ни цифр не дает о золотом запасе, ни каких-либо предложений, молчит, вражина, и все тут
О себе Александр Константинович Воронский рассказывает в книге «За живой и мертвой водой». Естественно, он не мог рассказать о своем конце. Его застрелили на Лубянке как троцкиста. Он и в самом деле был близок с Троцким.
Лев Давидович был изрядно начитан, достаточно чувствовал живопись.
«Я только не знаю, почему исправником не займется серьезно литература, почему она предпочитает изображать только идеалистов, героев, ведущих страстную, чаще всего неравную и трагическую борьбу с пошлостью, с косностью, со звериным тупоумием и жестокостью во имя благороднейших мечтаний Поверьте, для человечества более показательны: палач, который из-за четвертной кредитки для себя, чтобы жавкать, мочить сладострастной слюной вонючую бабищу, с пафосом, с энтузиазмомнепременно с энтузиазмомнамыливает петлю, вышибает табурет и виснетдля прочностина ногах осужденного; какой-нибудь изверг, душегуб, который отважно полосует и свежует ножом человека Знаете, что замечательно в Великом Инквизиторе Достоевского? То, что он не прочь растоптать человечество, Христа, свободное произволение людей во имя торжества, в сущности, куцей, убогой, дрянной и нисколько не умной идейкр. И он не пожалеет, нет, не пожалеет ни себя, ни другихбудьте покойны. Из Чингисхана, Наполеона, Аттилы человечество сделало, сочинило великих и страшных героев, гениев, людей своего долга Возвышенно, приятно, что и говорить, а ведь на самом-то деле они были маленькие, ничтожные себялюбцы, хотя, разумеется, по-своему храбрые и даже подвижники. Какая ирония, какая нечеловеческая, губительная ирониямученически погибать из-за взятки, быть возвышенным душегубом, святым палачом!..»
Так говорит товарищ Воронского по ссылке.
Святой палач!
Как это все близко к Льву Толстому. Угол зрения оценки в человеке человеческого один и тот же. И разговор об общей болезнижизни без души.
Святой палач!
Вы считаете естественным, когда одному человеку принадлежит все, а другомутолько право работать на других людей, обрывает Александра Васильевича председатель губчека.
Я не считаю убийства нормальным средством приближения к справедливости. Я не о Гражданской войне. Как вы можете диктатуру пролетариата провозглашать принципом государственного правления вообще? Ведь диктатураэто чугунная плита на весь народ, все под ней заглохнет: правда, жалоба, справедливость, честность
Вы защищали паразитов и насильниковвот и вся правда белого движения!..
Товарищ Попов слушает Чудновского и кивает: пора унять золотопогонного говоруна. Попов готовился к допросам обстоятельно, составляя подробный перечень вопросов, уточнений, требований назвать документы, имена, даты. Все, не стесняясь, зачитывает по бумажке. И без устали делает выписки: слушает адмирала и нет-нет да черкнет для памяти.
Что-нибудь личное, от себя, вот как Чудновский, в допросы не вносил. По тетрадным листкам видно: вопросы обдумывал загодя, так сказать, основательно (скорее всего, на каких-то других заседаниях). Предполагаемые вопросы, уточнения соединяются в тетради стрелками, разными кривыми, а уж потом выстраиваются в аккуратные столбцы. Вопросы Денике к адмиралу сносил сбоку и обозначал буквой Д
Вы не даете говорить, тогда зачем спрашиваете, говорит Александр Васильевич, подавляя вдруг нахлынувшее раздражение и желание выругаться. Вы провозглашаете диктатуру самым надежным и справедливым решением всех вопросовэто ваше правление на столетие вперед. Поймите, взойдет одно лихо, один сорняк и горе. Без доступа света, воздуха разовьется гниениедругого быть не может. Вы себя и народ превратите в червей
Отвечайте следователю, адмирал. Денике, продолжайте. Председатель губчека перемещается на краешек столаэто его любимое место, тогда не столь заметен рост.
Еще до получения власти ревкомом засел товарищ Чудновский за бумаги Колчака, приказы, письма, записки. В незаменимого помощника вырос его секретарьСережка Мосин, высокой сознательности работник, беззаветной преданности мировой революции, а оборотист!
«Настоящий революционер не должен ни перед чем пасовать, наставлял подчиненных председатель губчека. Нет для него запретов и преград, коли дело о светлом будущем народа». И всегда считал нелишним присовокупить: «,Яэто последняя буква в русском алфавите. «Мы»вот наш принцип и наша сила»
Я не могу согласиться с вами, господин чекист. Александр Васильевич ничем не выдает Чудновскому своей неприязни, а она порой петлей перехватывает горло. Почему мыантинародная сила? В мое правительство входили кадеты, эсеры, меньшевики, беспартийные, то есть представители всех основных политических сил, кроме большевиков и анархистов. Мы наметили раздачу земли крестьянам. Всем в России и без вашей резни становилось ясно, что дворянство должно уступить крестьянствуэтой истинной опоре государства. На каких условияхэто определило бы Учредительное собрание. Мы за сохранение профсоюзов и за право рабочих на забастовки. В июне девятнадцатого я принял делегацию печатников и разъяснил позицию правительства. И вы извращаете факты: профсоюзы мы не распускали. При мне как Верховном Правителе России их по Сибири насчитывалось сто восемьдесят четыреи ни один не был запрещен. Мы преследовали те организации и союзы, в которых брали верх большевики. Такие организации переключались на подрывную работус этим мириться мы не могли, как не миритесь и вы с любой нашей организацией у себя в тылу. Что касается стачекпо условиям военного времени я не мог их допускать, но только по условиям военного времени. Само же право на стачки мы предполагаем за профсоюзами Так называемая контрреволюционность офицерства вызвана террором масс. Для вас офицерство являлось единственной серьезной контрсилой при захвате власти и, разумеется, после захвата. Поэтому первый, и самый свирепый, удар вы обрушили на офицерство. Оно должно исчезнуть, захлебнуться в кровитогда большевики могут делать с Россией все, что заблагорассудится. Поэтому офицерство обвинено во всех смертных грехах, его измазали во все грехи старого строя. Заслуги в этом прежде всего господ Ленина и Троцкого. После февраля офицерство занимало вполне лояльную позицию, оно не могло занять другую.
Большевики выступают монолитной силой, с отработанной программой на любые случаи жизни; они уже подготовились к схватке за много лет, еще в подполье и эмиграции: все обкатано, расписано, выверено. Какая же у офицерства могла быть активная роль? Оно только успевало хоронить близких. Его сживали со света пулей, расправами без суда, да прямо на улице! Была открыта самая настоящая охота по всей стране. Каждую минуту, каждый час большевики разжигали погромные настроения, благо причин для недовольства достаточно
Празднует победу председатель губчека: попал-таки, волчина, в сети! Отплясал свое адмирал!
Революция сокрушила всю тысячелетнюю культуру России, она объявила ее господской и вредной, говорит Александр Васильевич. Губится все накопленное веками. Вы сожгли сотни старинных усадеб, часто бесценной архитектуры, это ведь в конечном счете не барская собственность, а национальная гордость, труд народатого самого народа, ради которого вы якобы совершили революцию. В огне слепой ненависти гибнут бесценные памятники культуры, в том числе редчайшие библиотеки. Разграблены дворцы и храмы. Черный рынок кишит уникальными предметами искусства. Интеллигенция вымирает
Александр Васильевич и понятия не имел, что ровно два года назад в Тобольске, в бывшем губернаторском доме, были произнесены почти те же слова. Газеты не без растерянности оповестили о грабежах и бесчинствах в Петрограде: разгромлены не только винные склады, но и отдельные помещения Зимнегоэто уже вела отсчет послеоктябрьская эра. Бывший император России допытывался у комиссара охраны Панкратова: «Но зачем разорять дворец? Почему не остановить толпу?.. Зачем допускать грабежи и уничтожения богатств?..»
«Воскресенье, 9 декабря (1917 г. Ю. В.)
Прошедшей ночью «товарищи» разграбили винные погреба Зимнего дворца. Богатейшие погреба, где находились тысячи бутылок с коллекционными винами. Свою радость они подкрепили выстрелами из ружей. Правда, в конце концов удалось найти пожарных, которые разбили оставшиеся бутылки и затопили погреба, чтобы избежать дальнейшего разгула пьяных страстей. Несколько солдат остались в погребах и погибли там. Жаль, что пропало столько драгоценных вин: там был «токай» времен Екатерины Великой. Его пили из горла». (Из дневника графа Луи де Робьенаатташе посольства Франции в Петрограде.)
Это было лишь начало. Скоро столица великой славянской державы замрет, беззащитная и замерзшая, и познает не такие надругательства. Будет она разграблена и обесчещена.
Бывший царь внимательно читал газеты, его глубоко занимает все, что происходит в его бывшей империи. Известие о погромах в Зимнем отзовется в нем болью. Однако это не вырвет из него ругательств и проклятий. Он лишь с недоумением примется расспрашивать комиссара Панкратова, в чем смысл разрушения имущества. Ведь оно может послужить людям
Господи, какой же силы этот народ, если его грабят почти целый век. На корню все вывозят, губят людей и хапают, хапают И этот народ еще жив, не сгинул
Господи, кто только из него не сосал соки, не пил кровь, не вгонял его в землю!
Господи, кто только не обманывал!
Господи, кто только над ним не издевался!
Господи, кто только не называл народом-рабом, народом-слепцом!..
И никогда ни от кого ни слова ласки, ни пощадыодна мука, надрыв и погибель
Будьте вы все прокляты! это скажу за него и за всех я, Юрий Власов.
Будьте вы все прокляты!
Это не наша вина, гражданин Колчак, а ваша, не без назидания продолжает Чудновский. Всем своим прошлым эксплуататорские классы подготовили взрыв народного гнева. Рабочие Петрограда, Москвы и центра республики пухнут от голода. Может, не слыхали: вымирают семьями, а вы: интеллигенция! Нашли по ком слезы лить! Мыв блокаде! Рабочие центры без топлива, нет дров! Чудновский подолгу, вот как сейчас, останавливается напротив адмирала и разглядывает, ровно видит впервые. Чует, корежит это «его высокопревосходительство». Да по приказу этой адмиральской падлы вся Сибирь киснет кровью. Его бы, Чудновского, воля, да сейчас бы, без суда, и рука не дрогнет.
Мы не удушали голодом вашу красную республику. Вы сами с этим справляетесь успешно. Ваша крестьянская политика обрекает народ на голодмы тут с какого бока? Вы навязали продразверстку и пожалуйста, голод! Вы разоряете деревню поборамии она платит саботажем. Не повезут в город хлеб мужикине согласны. А вот скажите, почему в наших белых районах не бывает голода? Почему у нас хлеб всегда несравненно дешевле? Это факт, отмеченный всеми экономистами мира. Но заметьте, как только какая-нибудь часть нашей территории отходит к вам, цены сумасшедше подпрыгивают, продукты быстро исчезают и наступает голодмы, белые, тут при чем? Вы разоряете деревнюи ждете, чтобы она вас кормила. Так не бывает Декретом от 13 мая 1918 года вы декларировали продовольственную диктатуру. Это не мое, это ваше выражение. Вы публично заявили: все, что пожелаем, будем брать; кто не станет отдаватьуничтожим! Это ваше счастье В чем?.. Да в том, что толком не успели обобрать Сибирь. Не знает она вашей продразверстки. Тут бы такой Махно объявился! А топливо, дрова? Позвольте, мы-то при чем? Мы от вас не требуем топить у насэто мы сами должны делать, так, если вы не в состоянии наладить жизнь, мы-то при чем? Не валите с больной головы на здоровую. Разорили транспорт, постреляли людейи злобитесь на трудности. Лекарств нет? Откуда им быть? Не преследуйте, не экспроприируйте собственность аптекарей и производителей лекарств как врагов трудящихся. Если вы их лишаете всего, преследуете, а сами не в состоянии поставить дело, мы-то при чем, господин чекист?