До свидания, дети мои. Надеюсь, что мне еще доведется увидеть вас счастливыми. Может быть, приведется увидеть и ваших детишек. Буду играть с ними, усадив их на плечи
За порогом стояла лунная ночь, в которую и ушли, держась за руки, молодые муж и жена.
Луна ушла за Нуратинские горы, но темнее от этого не стало, потому что теперь посветлел уже не только один восточный край неба, но и все небо. Запели самые ранние птицы. Послышалось звучное «вак-вак». Это был голос кваквы, называемой в народе хаккум что значит «птица правды». Хатам прошептал про себя: «Сказывай, сказывай правду». Но голос кваквы, ее заунывные крики на заре похожи были на стенания, на звуки печали и скорби. От этих криков сердце Хатама невольно сжалось, как от дурного предчувствия.
Турсунташ дрожала и льнула к Хатаму. Она шептала время от времени:
Страшно. Хатам, мне страшно.
Чего ты боишься, успокаивал ее Хатам. Нуратинские горы я исходил вдоль и поперек, знаю все саи и пастбища, нет места, где не ступала бы моя нога. Волков, что ли, боишься ты?
Я боюсь не четвероногих волков, а двуногих. Они гораздо страшнее.
Давай разговаривать, чтобы дорога и ночь не показались такими длинными.
Ночь скоро кончится, видишь уже светает. Боюсь, не увидел бы нас кто-нибудь. Далеко ли нам добираться?
Да, мы должны идти быстрее, чтобы дойти до возвышенности, пока не совсем рассвело.
А потом?.. Что там, на возвышенности? Кто там у тебя? К кому мы идем?
Никого там у меня нет. Но там ущелье, промоины. В одном месте я знаю пещеру. Мы спрячемся в ней на целый день. Отдохнем. А с наступлением вечера снова пустимся в путь.
А дикие звери? Я боюсь.
Не бойся. Я уже не раз ночевал в этих ущельях. В пещере зимой тепло, а летом прохладно. И никому ту пещеру не отыскать.
Хорошо, что есть хоть такое место, где мы можем переночевать. Девушка тихо, но глубоко вздохнула.
В очень давние времена, оказывается, наши предки все время жили в пещерах, пошутил Хатам, и пробавлялись охотой А что у тебя в узелке, такой он тяжелый, уж не золото ли?
Золото, серьезно ответила девушка. Я, наверное, дура, неправильно поступила Когда состоялось это проклятое бракосочетание, Халпашша навешала на меня полпуда золотых и серебряных украшений, повела на салом к Додхудаю. Ну, а я поставила ему условие, что стану его женой только после настоящей свадьбы и большого плова для всех людей. Перехитрила его. А когда бабушка и Додхудай заснули, я сняла все украшения и сложила их в узелок.
Турсунташ видела, что Хатам нахмурился.
Или лучше мне было ждать тебя в этих украшениях?
То, что ты провела Додхудая, это хорошо. А вот украшения Ну да, что произошло, то произошло. Назад их теперь не понесешь. Значит, говоришь, там серебро и золото?
Если бы ты увидел, рот бы раскрыл.
Увижу, наверное. Ты сама наденешь их все и покажешься мне, как невеста. Пещера будет для нас как ичкари. Ты нарядишься там и выйдешь на площадку перед пещерой во всей красе ко мне на салом. Хорошо?
Значит, наша свадьба произойдет в безлюдной пещере? многозначительно спросила Турсунташ.
Если нам обоим будет там хорошо и радостно, то чем не свадьба? Только вот на салом, на погляденье лица невесты полагается мне дарить тебе дорогие подарки, а у меня ничего нет. Только вот сердце мое Хатам взял руку девушки и положил себе на грудь. Да, только любовь есть у меня, но зато на всю жизнь. Лишь бы ты не поставила мне каких-нибудь условий, как Додхудаю, не назначила каких-нибудь испытаний.
Испытания все впереди, сдвинув брови, ответила Турсунташ. А условие у меня есть
Тяжелое? Лишь бы не потерять мне надежды. Ну-ка, не мучай меня, скорее говори про свое условие.
Условие одно. Мне нужно именно твое сердце.
Только-то? На! юноша широко распахнул халат. Бери и сердце и душу. Быть мне жертвой твоей!
Есть и еще одна просьба. Ты должен беречь себя. Наши враги хитрее четвероногих волков и кровожаднее их. И они нас будут искать
Знаю
Чтобы уцелела твоя голова на этом опасном пути, вот мое единственное желание. Слезинка заблестела на реснице девушки, словно росинка на утреннем цветке.
Хатам как мог утешал и подбадривал девушку.
Придет время, когда в глубокой старости ты будешь рассказывать своим внукам как сказку о том, что мы переживаем с тобой в эту ночь. А может быть, эти пережитые нами события, будут как легенда потом переходить из уст в уста Только вот мы и сами не знаем, что нас ожидает в ближайшие сутки.
Разговаривая и не заметили, как дошли до пещеры. Она находилась на правой стороне сая в страшном на вид ущелье вздымающихся к небу гор. Снизу ее совсем не было видно.
Турсунташ испугалась темной пещеры.
Я боюсь, зашептала она, ни за что на свете не пойду в эту дыру.
Ну, ладно. Ты постой здесь, а я войду и снова выйду. Ты увидишь, что бояться тут нечего.
Нет, не ходи и ты! Никуда ты не пойдешь, не пущу!
Хатам привлек девушку к себе, прижал к груди, погладил ее по волосам.
Ладно, ладно, джаным, пусть будет по-твоему. Только не бойся. Я же говорил тебе, что не раз ночевал в этой пещере и ничего со мной не случалось. Здесь нет ничего такого, чего надо бояться. Правда, и я сначала побаивался, подобно тебе, потом привык. Ночевал, будто у себя дома. А если ты не хочешь заходить в нее не надо. Давай расположимся на этой площадке. Вот уже и утро. Это первое утро нашего с тобой счастья. А вечером, как только стемнеет, сразу же снова пустимся в путь.
Куда, к кому мы пойдем?
Ты их не знаешь. Есть семья, с которой я сроднился, словно их сын. Сам старик замечательный человек. Многое испытал он в жизни, главным образом от бедности. Живет он в отдаленном заброшенном кишлаке, куда и нищие не доходят. Это только название, что кишлак. На самом деле там нет никакого кишлака, живут они одни и некому будет доносить. Там такое же укромное жилище, как и эта пещера. То место нарочно создано аллахом для таких беглецов, как мы с тобой. У них есть еще сын и красивая дочь Кутлугой.
При словах «красивая дочь» тень пробежала по личику Турсунташ, она прикусила язычок и ничего не сказала. Напротив, поторопила юношу:
Ну, говори, говори, что же ты замолчал?
Ты там не будешь скучать. С Кутлугой вы будете, как родные сестры. Пока временно мы остановимся у них, а там видно будет, посоветуемся с ними, осмотримся. А теперь тебе надо отдохнуть, ты ведь устала.
Хатам снял халат и разложил у входа в пещеру.
А ты ты разве не будешь отдыхать, спросила девушка, застыдившись.
Я-то? Я-то ладно. А ты отдохни и вздремни.
Если ты не ляжешь, то не лягу и я.
Юноша помедлил и первым лег на халат.
Девушка тихо улеглась рядом, стараясь не прикасаться к нему.
Так они некоторое время лежали тихо и неподвижно, а потом Хатам повернул лицо к девушке, привлек ее к себе, она не сопротивлялась
Хатам проснулся первым и вдруг ясно и холодно осознал весь смысл происшедшего. Додхудай и его приспешники не будут сидеть сложа руки. Этот калека сумеет по-своему изобразить события людям эмира. Его бракосочетание остается ведь в тайне. Возможно, он и постыдится назвать во всеуслышанье Турсунташ своей женой. Люди будут смеяться над ним. Но никто не помешает ему назвать бедную девушку воровкой. Он объявит, что босоногий неблагодарный оборванец ходил к нему в дом, сбил с пути девушку-служанку, они украли все драгоценности, которые были в доме, золото, серебро, украшения из камней и скрылись. «Вот почему нас будут ловить, думал Хатам. Турсунташ, прихватив узелок с драгоценностями, поступила с истинно женским легкомыслием. Очень даже нехорошо она сделала, усугубила наше и без того бедственное положение. Если нас поймают, то опозорят перед всем народом, объявят ворами и сдадут на руки палачам эмира. А там только одно перережут горло острым длинным ножом. Я-то не раскаиваюсь в том, что сделал, я защитил и спас от рук омерзительного калеки юную безвинную девушку. Если Додхудай раб божий, то ведь и Турсунташ раба божья. Почему же она не имеет права стать женой, пусть такого же бедного, как она, но такого же молодого и здорового, крепкого человека? Разве это не надругательство, не унижение и оскорбление, положить в постель беспомощного калеки тело, жаждущее ласки, любви и всех житейских радостей? Нет, думал юноша, за свой поступок я готов отвечать хоть перед эмиром, хоть перед богом. Но если за воровство»
Сидя около спящей девушки и предаваясь своим тревожным раздумьям, Хатам невольно любовался красавицей. Всем своим видом она манила, притягивала его, вновь зажигала в нем незнакомое ему раньше, сладостное пламя, наполняла его теплой, тревожащей силой. Эти сросшиеся над переносицей брови, изогнутые длинные ресницы, полураскрытые губы, маленькие, округлые холмики, приподымающие красное шелковое платье. Хатам смотрел как завороженный и глаз не мог оторвать от спящей Турсунташ и не верилось ему, что это его жена.
Вдруг что-то встревожило его. Он вскочил на ноги и бегом поднялся на вершину холма. С нее как на ладони видны были все нуратинские пастбища. Увидев у подножия холмов и на равнине мирно пасущихся коров и овец и убедившись в том, что никого там нет, кроме пастухов, Хатам успокоился, хотя долго еще сидел на вершине холма, любуясь свежими весенними красками и наблюдая, как медленно меркнет день.
Когда он вернулся к Турсунташ, она все еще спала, но, видимо, почувствовав, что на нее смотрят, открыла глаза. Несколько мгновений она смотрела на Хатама, словно ничего не понимая, но потом быстро огляделась по сторонам и тревожно спросила:
Где это мы, Хатам? Стыд какой, все проспала.
Где же мы можем быть, кроме того места, куда пришли рано утром. Это наш дом, но, увы, мы должны сейчас же перекочевать отсюда.
Куда?
Ну К этому, моему старику я же тебе рассказывал вставай, пошли. На ходу освежимся. Юноша отряхнул халат, на котором они спали, взял узелок.
До свидания, наша священная пещера, сказал он, под твоей сенью прошла наша первая брачная ночь. Теперь тебе счастливо оставаться, а ты пожелай нам счастливого пути, пожелай, чтобы не погибла весна нашей юности
Они уже вышли на большую дорогу и шли по ней довольно долго, когда в небе показалась луна. Ночная мгла поредела, посеребрилась, сквозь ее голубоватую завесу стали проглядываться по сторонам округлые холмы и обширные пастбища. Стрекотали кузнечики, издалека от стад, табунов и отар доносился лай сторожевых собак. Хатам шел и не спеша рассказывал, как он познакомился с Джаббаркулом, как вытащил их вместе с ослом из грязи поймы, как совсем недавно выпросил для Джаббаркула пшеницы на семена и привез ему эту пшеницу
Турсунташ сначала слушала молча, но потом воскликнула:
Я восхищаюсь твоей добротой и доблестью, Хатам-ака. Кроме того, ты бескорыстно таскал на своих плечах тяжеленного Додхудая, думая, что совершаешь благодеяние. Посмотрим теперь, как тебя отблагодарит за это благодеяние Додхудай.
А ты думаешь как?
Его долг теперь поступить доблестно.
Что-о?
Да. Ведь ты справлялся с делом, которое не каждому по плечу, ты делал большое доброе дело. Если бы я была на месте Додхудая, я приказала бы не разыскивать и не преследовать нас. Я бы сказала: «Этот юноша сделал мне столько хорошего! Хорошим ответить на хорошее может каждый, а вот хорошим на плохое это дело только доблестного человека». Вот как я рассудила бы на месте этого Додхудая.
Нет уж, чего-чего, а доблести и благородства от Додхудая не жди. Давай-ка лучше прибавим шагу, чтобы подальше уйти от этого доблестного и благородного человека.
Если бы ты мог сейчас меня спокойно выслушать Не спеши, успеем еще к твоему старику. Послушай сначала, что я скажу
Ну и что ты мне скажешь?
Скажу, что нам нужно возвратиться назад.
Куда, в пещеру?
Не в пещеру, а в дом Додхудая.
Хатам даже остановился от неожиданности и посмотрел на свою подругу с испугом, как на ненормальную.
Это почему же нам надо туда возвратиться?
Да, прийти в дом Додхудая с поклоном и с просьбой.
Да что ты такое говоришь? Какая просьба?
А просьба такая. Вот мы полюбили друг друга. Теперь мы муж и жена. Но мы по-прежнему будем служить вам, вам и бабушке Халпашше Подумай, не лучше ли поступить так, чем скитаться бездомными бродягами от старика к старику и оказаться в конце концов в руках палачей эмира?
А как же твое бракосочетание с Додхудаем?
Мы объявим его недействительным и расторгнутым.
Кто же его расторгнет?
Я сама расторгну. Я ведь не сказала, что я согласна, когда спрашивал меня этот табиб. Если есть в Додхудае хоть немного благородства, он согласится с этим.
Додхудай покажет тебе благородство, велит содрать с нас обоих кожу и набить ее соломой.
Да, но если нас поймают, думаешь, с нами поступят лучше? И так сдерут кожу и так сдерут кожу. Но если мы явимся сами и во всем повинимся, то, может, и не сдерут. Так не лучше ли нам возвратиться?
Нет, не лучше!
А если мы скажем, что мы влюбленные? в голосе девушки послышались умоляющие нотки. Влюбленным ведь многое прощается.
Тахир и Зухра, Лейли и Меджнун тоже были влюбленными. Но счастье не улыбнулось им. Если ты думаешь, что наше время лучше тех давнишних времен, то ошибаешься. Не лучше, а хуже. Нам нет возврата. Тигр не идет вспять, и йигит не берет назад своего слова. Чему суждено быть, джаным, того не миновать. У сидящих в одной лодке одна судьба. Такими, сидящими в одной лодке среди безбрежного и бурного моря, оказались мы с тобой. Бог даст выплывем, а не доберемся до берега и утонем, считай, что такова была воля аллаха. Вот и все. Договорились?
Договорились, пролепетала девушка, напуганная твердостью тона Хатама.
А раз так, то пошли. Он взял ее за руку. Пошли вперед.
Во второй половине ночи, ближе к утру, они добрались до лачуги Джаббаркула. Хатам сказал спутнице:
Ты подожди, я сначала войду один.
Он постучался в дверь и вскоре со двора послышался голос: «Кто там?» Это был голос Джаббаркула, вышедшего, как видно, во двор задать корма ослу. «Сейчас, сейчас», говорил Джаббаркул, и дверь открылась.
Э, да это же наш сынок Хатам! Наш богатырь! Почему в такое безвременье? Не случилось ли какого несчастья? Джаббаркул, не дав Хатаму ничего ответить, обнял его и повлек в жилье.
Эй, где вы там? кричал он. Не время спать, пришел наш Хатамбек, кричал старик на весь дом вне себя от радости.
Предрассветной тишины в доме как не бывало. Проснулась и засуетилась тетушка Айбадак, вскочила с постели Кутлугой, встал и Султанмурад. Все они, казалось, не могут нарадоваться приходу гостя, только Кутлугой, едва произнеся слова приветствия, скрылась за столбом и стояла там, тяжело дыша, с учащенно бьющимся сердцем, закрыв половину лица краем платка. Но Хатам не обратил на девушку никакого внимания, даже ни разу не поглядел.
Ата!.. начал было Хатам и осекся, умолк на мгновение, как бы не решаясь сказать что-то важное. Кутлугой вся напряглась, вся обратилась в слух и ждала, что же скажет Хатам.
Ата! повторил юноша.
Я слушаю тебя, сынок, говори же. Джаббаркул увидел, наконец, что Хатам чем-то встревожен и сам не в себе.
На улице стоит гостья Я пришел не один со мной гостья
Так сразу бы и сказал. Откуда же нам знать? Ведь наш дом это твой дом. Почему ты оставил ее на улице, а не ввел сразу?
Старик направился было к дверям, но юноша опередил, его и со словами: «Я сам, я сам» выбежал на улицу.
Он ввел Турсунташ, которая голову накрыла халатом, а лицо загородила платком. В доме все были удивлены: кем же может быть эта неожиданная гостья? Но уж как бы там ни было и кем бы она ни была, ведь говорят же в народе: «Входящего в дом собака не кусает». Всех больше удивлена была Кутлугой. Она, каждый день и каждый час поджидавшая Хатама, недоумевала, почему он пришел не один, а с какой-то женщиной. Кто она ему? Ведь отец говорил, что Хатам одинок и несчастен.
Айбадак первая поздоровалась с Турсунташ. Хатам, наконец, нарушил всеобщее неловкое молчание:
Турсунташ, открой свое лицо и поздоровайся со всеми. Не было у нас с тобой отца, теперь он у нас есть, не было у нас матери, теперь она у нас есть. Появились у нас и два крыла преданный Султанмурад и заботливая сестра Кутлугой.
Хозяева дома посмотрели друг на друга недоуменно, все еще не понимая, как видно, в чем тут дело.
Простите и примите под свой кров меня и мою жену, а вашу невестку Турсунташ У нас не было другого выхода И Хатам рассказал, что с ними произошло и каким образом они оказались на пороге Джаббаркула.