Слава те господи! Барон не замечает, что я пьян в стельку Прекрасно! Я обретаю уверенность. Подбираюсь к буфету, пытаюсь тихонечко открыть стеклянные дверцы, чтобы достать парочку бокалов, и тут дзинь и дзонь! Грохаются и разлетаются на куски всякие хрустали и фарфоры Ничего, ерунда, господин барон, у меня этих стекляшек куры не клюют.
Это к счастью! успокаивает господин барон.
Он отнюдь не гордец. Вот только этот ш-ш-ш-швабский выговор, он мне немножко мешает. Вообще-то я владею немецким в том объеме, в каком его в начальной школе изучали.
А квартира у вас прекрасная, господин Зингер, говорит барон. Давно вы здесь поселились?
Какой там давно Недели две назад. Когда эту Войцеховскую выгнали и арестовали. Мужа в самом начале ликвидировали. Войцеховский даже фамилия как у коммуниста. Поляк.
По фамилии трудно судить Я, например, знавал когда-то одного чеха Зингера. Это не ваш родственник?
Ой, нет, нет! Господин барон, я происхожу из чистокровных латышей. Моего отца в действительности звали Певец, а мать урожденная Стрелец, оба они из Гусят.
А вы не путаете? Мне кажется, что отец был стрелец, а мать певица.
Нет, нет, отец не был стрельцом, мать была Стрелец.
Значит, эту Войцеховскую расстреляли? спрашивает барон.
А как же. Когда я пришел сюда и улегся в постель, та была еще совсем теплая. Пройдите, взгляните, какой будуар. По правде говоря, эту квартиру я присмотрел еще с год назад, но пока уладил все формальности. Со всей обстановкой дали, за хорошую работу. Двадцать шелковых одеял, перины, шторы из чистого бархата. Ковры. Шкаф набит чернобурками, норковое манто. Вечерние платья, дневные платья, утренние платья и ночные платья. Все это будет принадлежать даме, на которой я собираюсь жениться.
Неужели она станет надевать одежду убитого человека? спрашивает барон. (Какая наивность!)
Кто же ей будет говорить об этом? Привезу и скажу: все это, любимая, приобретено для тебя. Бери и носи на здоровье!
Но она же увидит две детские кроватки, что стоят там в углу, и закричит от ужаса.
Закричит, бросившись мне на шею: «И обо всем-то ты, любимый, подумал: значит, у нас будут две девчурки! Ха-ха-ха!»
У Войцеховской были девочки?
Да, настоящие полячки, неисправимые полячки Ха, ха!
Господину барону стало дурно, он побледнел и опустился на диван.
Нельзя ли откупорить это шампанское?
Отчего же нельзя? говорю я. Это мы запросто. Моя мать была С-с-стрелец. Паф!
Счастлива же будет женщина, на которой вы женитесь, господин Зингер, глотнув шипучки, говорит барон Бундул. Меблированная квартира, на всем готовом.
Да уж думаю, что так
Можно узнать, кто она? спрашивает господин барон, но я не так глуп и отвечаю:
Простите, соратник, но уж это моя тайна. Государственная тайна!
Правильно, господин Зингер, государственные тайны надо хранить. Я думаю, вы лучше других понимаете, что значит государственные тайны. Ведь вы работаете в Ge-Sta-Po, не так ли?
Aber Herr Baron! я встревоженно вскакиваю.
Не ломайте комедию, соратник. Прозит! Тут еще осталось по стакану на брата. Прекрасная шипучка!
Что мне оставалось делать? Запираться? Но по глазам барона я понял, что он и так все знает. Вот только не мог я сразу сказать, каким учреждением он ко мне прислан и с каким заданием. Быть может, абвером, а может быть, СД.
Но Хорст фон Бундул уже не медлил и открыл свои карты СД и гестапо работают, не вмешиваясь в дела друг друга, не правда ли? Более того: мы не знаем и не хотим знать о ваших операциях, так же как вы не имеете права знать о наших. Но что же вы делаете? Берете и сажаете нашего агента актера Юхансона. Того самого, которому мы заплатили, велели выучить песню о немецком пиве и послали в Малый Верманский парк провоцировать пьяниц. А ваш агент 13 нарушил все наши планы. Кто он, этот дубина, уведший Юхансона?
Мой помощник Миллион. Я приказал ему с самого утра следить за старыми воронами. Особенно за Кауке-Дауге: этот слесарь, по-моему, дезертир. Но если так некрасиво получилось, соратник, то мы можем все это исправить буквально за одну минуту. Никто не будет знать об этом деле. Я выпущу его так тихохонько, что и петух не закукарекает.
Вот это мужской разговор, соратник! радостно сказал барон. Вы ничего не предпринимали, а мы знать ничего не знаем. Концы в воду. Heil!
Я тут же по специальному проводу позвонил Миллиону на улицу Юра Алунана и стал говорить, пользуясь мною же изобретенным шифром:
Рудис! Это Уинстон! Без промедления выпусти Юхансона. Никому ни слова! Дерьмо как следует понюхаешь завтра утром.
В гестапо ни словечка! уходя, напомнил барон и похлопал меня по плечу. Только так мы победим Европу, Уинстон!
ПИСЬМОВНИК
Театральное фойе, 21 июля, в 10.30
Любимый, единственный!
Ждала Тебя до половины одиннадцатого, но помощник режиссера Меднис (это, кажется. Твой знакомый) утверждал, что сегодня у оркестра выходной, что Ты придешь только на вечерний спектакль. Мне обязательно надо с Тобою встретиться, прежде чем я увижусь с господином Зингером. То, что Ты писал насчет меблированной квартиры и польских детей, меня просто потрясло. Если это правда, то тогда отпадает, все отпадает Но не выдумал ли Ты это, чтобы повредить господину Зингеру? Я знаю. Ты его ужасно ненавидишь, Ты по-мальчишески ревнив. Таким вещам я просто не в силах поверить. И почему Ты пишешь в своем письме, что никогда не сможешь открыть мне, каким образом узнал обо всем этом? Что это за государственные тайны? А если это просто слухи?
Я пока остановилась у матери в Чиекуркалне. Мне стыдно за весь наш род и за нашу бедность Чувствую себя неважно наверное, не привыкла так много волноваться и думать. Пожалуйста, пожалуйста будь завтра в двенадцать в театре, я буду ждать. Мне с Тобою надо все обговорить.
N. Письмо Тебе вечером лично передаст старый Анскин. И завтра обо всем договоримся
ОЧЕНЬ КОРОТКАЯ И ОЧЕНЬ ПЕЧАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ
Кш
Они встретились в театре. Потом пошли и посидели на Бастионной горке. Потом он проводил ее до Третьей поперечной линии Чиекуркална, а потом они расстались. Сопровождать ее дальше Лиана не позволила, да и времени уже не оставалось Каспару надо было мчаться на вечерний спектакль.
Они ни о чем не договорились. Оба были как чокнутые В санатории Лиана была как бы принцессой, а Каспар как бы пажом, влюбленным садовником. А теперь в Риге им некуда было приткнуться. Комнатка с угловым окном? Каспар отговаривался дядей Фрицем. В Чиекуркалне? Лиана неизвестно почему стыдилась своей семьи, своей матери. Чертовски странно. В конце концов, им не оставалось ничего другого, как только сидеть на Бастионной горке. Но и там они ни до чего не договорились.
Ну, так что же теперь будет? спросил Каспар, и Лиана заплакала. Ей бы хотелось играть в театре и жить с Каспаром в меблированных комнатах на всем готовом, но дядя Фриц Дядя Фриц ясно и недвусмысленно сказал: вот тебе комнатка с угловым окном, можешь пользоваться «Стейнвеем», но девчонок не води! Если хоть раз увижу прощай! Время военное: вокруг всякие шлюхи околачиваются, солдатские девки. Приходят в квартиру, заражают, обкрадывают.
Так они ни о чем и не договорились.
НЕМЕЦКАЯ СУДЕБНАЯ ХРОНИКА
* Ремесленники непозволительным образом стали работать за плату натурой. Так поступал, например, портной Ансис Клав. Он за пошив двух шуб и четырех пар брюк из материала заказчика получил 18 кг масла и 12 чайных стаканов сахара. Немецкий суд приговорил Ансиса Клава к 8 месяцам тюрьмы и штрафу в 2000 рейхсмарок.
* Р. Друнесис, работая батраком в Кабильской волости, установил на опушке леса двенадцать капканов, в которые хотел поймать кабанов. За эти неразрешенные действия Немецкий суд приговорил Друнесиса к годичному заключению в концлагере. Заниматься охотой без разрешения крейсландвирта строго запрещено.
ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ СООБЩАЕТ
а) на яичный купон продовольственных карточек 28-го периода выдачи для всех возрастных групп выдается одно (1) яйцо;
б) вместо 200 г сахара, не выданных в 27-м периоде выдачи, жители могут получить такое же количество крупы по талону B3;
в) собирайте незрелый крыжовник, не оставляйте его на произвол судьбы! Крыжовник необходим для фронтового мармелада. Тем самым вы, сотрудники учреждений, поможете приблизить долгожданную победу. Все по ягоды!
ПИСЬМОВНИК
Любимый, единственный!
На спектакле не буду, поэтому оставляю у пожарного эту записку.
Прости, что не послушалась: пошла на квартиру к господину Зингеру и все рассказала как я люблю Тебя и как Ты любишь меня и что поэтому не могу поселиться в любезно предложенной им комнате и так далее Господин Зингер нисколько не рассердился! Он только смеялся и говорил: места хватит и для троих, если уж такая история приключилась и все дело только в этом! Ведь у него семь комнат Господин Зингер был чрезвычайно любезен: угощал меня ликером и апельсинами, расспрашивал о Тебе: как Ты выглядишь, чем Ты зимой питаешься? (Какой обаятельный юмор!) Он и слыхом не слыхивал, что в театре работает некий Каспар Коцинь. А я что говорила? Теперь на душе у меня совершенно спокойно: он все знает.
Никаких детских кроваток в будуаре не было. Что Ты наболтал мне, дурачок, из-за своей ревности! Но я Тебе прощаю, потому что Ты мой любимый, единственный.
У НАШИХ ВОРОТ ВСЕГДА ХОРОВОД
(ПРОДОЛЖЕНИЕ ВТОРОЕ И ОКОНЧАНИЕ)
Это стало неожиданным и радостным событием в театре Аполло Новус. После сорока восьми часов безвестного отсутствия в коридоре внезапно появился старый ворон Арвед Юхансон. Как обычно, проходя утром мимо старого Анскина, он спросил, в котором часу начнется репетиция (словно бы ничего и не произошло). Узнав, что только в половине одиннадцатого, Юхансон уже собрался было пойти в Мурмуйжу позавтракать, когда на лестнице был замечен Аристидом Даугавиетисом. Схватив беднягу железной рукой и затащив в свой кабинет, маэстро начал его отчитывать:
Так! Значит, отправились в Малый парк, надрались и распевали старые куплеты Алунана! Позор! Можно ли пасть еще ниже? Старые куплеты Алунана! Как будто ты не знаешь, что все несчастья всегда начинались с немецкого пива? Быть может, на этот раз я заблуждаюсь? Из-за какого-то Радебергера! и смех и грех Сколько там этот Радебергер сто́ит? С zakuskoi или без zakuski? Ах, вы еще водкой забархатили? Холодная? Со слезой, это надо же А потом еще по одной? Да брось ты! И еще по стопке? Спохватившись, что расспрашивает он со слишком уж большой заинтересованностью, Даугавиетис заорал: Чтоб это было в последний раз, слышишь! Пропойцы! Мне нужны актеры, а не пьяницы. В последний раз! Поднимайся наверх, начинай репетировать!
Не так страшен черт, как его малюют эизвиняюсь, сказал старый Анскин, и театр начал жить своей обычной жизнью.
Помощник режиссера Гунтар Меднис оповестил, что отложенное представление «Мюнхгаузена» состоится сегодня вечером. Все должны быть на своих местах.
Элеонора Бока и примадонна спустились в подвальное помещение репетировать «Анну Каренину». Они были неисправимы: в обеих было воспитано железное трудолюбие! Мир мог катиться в тартарары, а они все равно продолжали бы совершенствовать актерское мастерство. Полная противоположность болтунам, которые собрались в фойе и распространяют сейчас самые чудовищные слухи и сплетни.
И вовсе это не сплетни! утверждает старый капельмейстер Бютнер. Сегодня утром из Елгавы чуть ли не в одной рубашке примчался мой зять. Русские в Елгаве! Ночью из Шяуляя двинули! Большевистские танки на восемьдесят километров вперед вырвались. Теперь там уличные бои идут, Елгава горит. Мосты взорваны, зятю последнему удалось перебраться через Дриксу и Лиелупе.
Не может быть! не верят старые дамы. Этого просто не может быть!
Подходит господин Зингер. Да, на этот раз правда, признается он, заметно сникнув. Небольшой русский авангард: десятка два танков. Сейчас немецкая армия гонит их обратно в Шяуляй. Актерам незачем попусту волноваться, надо спокойно продолжать свою работу, сказал администратор и ушел озабоченный.
То-то в стороне Елгавы сегодня с утра так громыхает мне казалось, что это гроза, говорит исполнительница комических ролей Лилиенталь, прозванная Лилей. Она только что вошла с улицы. Прислушайтесь! говорит Лиля и распахивает окно.
Все стоят затаив дыхание.
Непрерывно погромыхивает между раскатами, словно бы град стучит а улица совершенно вымерла.
Гул этот скорее уж в стороне Слоки, шепчет Бютнер.
Так! говорит исполнитель трагических ролей Зейдак. Пора сматывать удочки. Нечего больше чудес ждать. Вы думаете, красные кого-нибудь из нас пощадят?
Уж тебя-то не пощадят, говорит благородный отец Дучкен. Ты записался в морскую полицию.
Ой-е-е, ой-е-е! У меня была яхта, оттого и пришлось записаться. А ты, Дучкен, думаешь, что тебя стороной обойдут? говорит Зейдак. Я вчера слушал (он оглядывается, нет ли поблизости господина Зингера) Московское радио. Поют на латышском языке: «с пулей во лбу падут!» Ты слышишь: с пулей во лбу. Я не лгу. Когда они явятся, не станут спрашивать: кто был в морской полиции, а кто нет. Пулю в лоб!
Ой-ей-ей! в ужасе трясется Бютнер. Я никому зла не делал.
А они и спрашивать не будут, папаша Бютнер. И у вас тоже.
Ой-ей! хватается за голову старый капельмейстер. По крайней мере до Курземе надо бы добраться. Мы с Надеждой Сергеевной в девятнадцатом году сбежали в Ригу и спаслись. А теперь дальше надо ехать, в Курземе.
В Курземе? Так ведь Елгава почти что в Курземе и находится. Единственное надежное место это теперь Германия. В Готенхафене и Позене разрешают селиться каждому желающему. Квартиры пустуют, поляки сбежали. Можно жить в меблированных комнатах на всем готовом.
На всем готовом? удивляется Бютнер. Надо ехать.
Кто же вместо вас будет оркестром дирижировать, маэстро? спрашивает Лиля.
Надо давать дорогу молодым! отвечает маэстро. Пусть Каспар Коцинь остается вместо меня.
А этот Коцинь, он малость не красный? спрашивает Зейдак.
Не думаю, говорит Бютнер, он католик.
Католик-то католик. Но я вчера спрашиваю у Коциня: куда ты собираешься уезжать? В какие края? И, представьте себе, он мне отвечает: никуда я не стану удирать! Здесь Латвия. Буду работать в театре, как работал в сороковом году.
Ха-ха-ха! В сороковом году Коциню дали крохотную роль, где надо было еще и трубить. Мы со смеху описались, когда он начал декламировать и пускать пузыри: «злато мое это мой народ» и т. д., смеясь вспоминает благородная мать Оливия Данга.
Коциня первого на тот свет отправят. С пулей во лбу!
А ты тогда, Зейдак, в одной пьесе большевистского комиссара играл, напоминает Оливия Данга.
Даугавиетис заставил! покраснев, оправдывается Зейдак. Я тут ni pri čem
Глядите-ка, по-русски заговорил! Даугавиетис заставил? Эту роль ты у меня перебил, прохвост! Сматывайся-ка лучше подобру-поздорову, дружок, говорит Дучкен, я за тебя не ручаюсь.
Ах, вот как? Ты хочешь остаться и проявить себя во всем блеске? Когда все уедут, тогда ты, дерьмо, наипервейший и лучший латышский актер. Заслуженный деятель искусств! Vot kebe raz!
Фуй, фуй, Зейдак! стыдит спорщиков Оливия Данга. Разве можно так выражаться о коллеге! В тяжкую годину мы должны чувствовать себя братьями и сестрами.
(Сестра Данга все бумаги уже выправила. Она поедет к брату в Эслинген, что в Баден-Вюртемберге.)
Старый Бютнер ходил по коридорам и у каждого встречного спрашивал: где можно записаться на пароход? Но никто ему не мог сказать. Тогда старик спустился в гардероб, где, сидя за столиком, Кауке-Дауге и Анскин резались в карты.
Господа, не могли бы вы мне сказать, где записываются на эти самые пароходы?
Эизвиняюсь! Старый Анскин рукой коснулся шапки, отдавая честь Эти самые пароходы стоят в Андреевской гавани у причала. Два из них позавчера разбомблены, один затонул и перегородил Дюнамюнде Эизвиняюсь, господин Бютнер, мы еще поживем, сказал пожарный, уселся и стал сдавать карты.