Каспар после долгих уговоров пообещал хранить вещи, но дать расписку категорически отказался. Он и сам не знает, что с ним будет, поэтому никакой ответственности взять на себя не может.
Господин Фреймут был страшно огорчен упрямством своего родственника, но, когда трубач в третий раз отверг предложение поставить свою подпись, пришлось смириться.
Вот возьми, заплатишь за квартиру, сказал дядя, вытаскивая из кармана пачку рейхсмарок. По декабрь Дальше думай сам, тогда уж наверняка будут другие деньги.
Под конец дядя сказал, что тетя Элла и Лотарик ушли ночевать к Шмитманам. Завтра спозаранку им всем надо быть в Андреевской гавани. Шмитманы тоже едут. Каспар должен зайти к ним попрощаться и заодно отнести туда еще два чемодана.
Каспар сделал все, что ему было велено, и лишь поздно вечером вернулся домой. Каково же было его удивление, когда, войдя в свою комнату, он обнаружил еще одну вещь: за время его отсутствия кто-то принес и положил на рояль красивую лакированную картинку: святую Марию с младенцем на руках. Там же была и записка: «Береги и храни! Когда вернусь, стребую! Старая Алма». А на дверях она мелом написала формулу:
К+М+М
Каспару никогда не приходило в голову, что старая Алма занимается химией.
ПОЩЕЧИНА
КРАТКИЙ РАССКАЗ ФР. БУНДЗЕНИЕКА
На следующее утро Каспар, сам не свой от радости, ворвался в гардеробную Лианы и сообщил, что квартира дяди Фрица освободилась. Отныне он является ее единственным хозяином.
Меблированные комнаты на всем готовом любимая, единственная! ликовал Каспар, поглаживая руку Лианы.
Но Лиана вела себя со странной уклончивостью. Спешка тут ни к чему, надо все как следует обдумать. Пока что будущее покрыто мраком неизвестности. Сегодня кое-что выяснится. Лиане предлагают ангажемент в солидном театре. На главные роли!
Так это же еще лучше! восхитился Каспар. Теперь ты сможешь устроиться соответственно своему положению и таланту.
Да! Да! Зейдак создает театр в Готенхафене и обещает, что там я смогу устроиться соответственно своему таланту.
То есть как? В Готенхафене! Ты собираешься в Готенхафен?
А почему бы и не собираться, раз они предлагают такие выгодные условия? И ты, дурачок, поедешь со мной! Ведь я обещала: земля и небо могут обрушиться, но мы с тобой будем вместе! Им там наверняка и какой-нибудь музыкант понадобится. Я скажу Зейдаку, что еду только при одном условии: если Каспар Коцинь будет меня сопровождать. Не так ли? Любимый, единственный!
Потрясенный Каспар, не сказав ни слова, ушел в оркестровую. С минуты на минуту должна была начаться репетиция, музыканты уже настраивали инструменты. А Каспар стоял, прислонившись к колонне, и пытался разобраться в сумбуре, царившем у него в голове.
«Ведь это же катастрофа! От меня требуют капитуляции, самоотрицания. Чтобы сохранить Лиану, я обязан превратиться в труса. А если у меня еще осталось какое-то уважение к себе, то единственный выход отказаться от Лианы. Надо решать, как мне быть. Нет! Пусть теперь решает она! Ведь ради сомнительной карьеры Лиана не унизит нашу любовь, единственную, вечную».
Минутку, маэстро! окликнул Каспар капельмейстера, уже поднявшего своими трясущимися пальцами дирижерскую палочку, и выскочил из оркестровой ямы музыканты только рты раскрыли. Каспар мчался вниз, в актерскую гардеробную. К счастью, Лиана еще была там и собирала свои пудреницы.
Если ты едешь, то между нами все кончено! кричал Каспар. Я не дурачок, которого ты можешь водить за нос. За неделю все обдумай и скажи о своем решении, глядя мне прямо в глаза, чтобы я хоть раз мог быть уверен, что ты не притворяешься и не лжешь!
Лиана заплакала, но Каспар хлопнул дверью и убежал. Папаша Бютнер заметил Каспару, когда тот появился в оркестре, что некрасиво так поступать: если дирижерская палочка поднята, то музыкант не имеет права даже пошевелиться, это железная дисциплина, введенная небезызвестным господином Вагнером, когда тот работал в Риге капельмейстером.
Отчитав Каспара и поведав музыкантам некоторые детали биографии Рихарда Вагнера, Бютнер наконец приступил к делу.
Раскроем полуночную мессу из последнего акта «Марии Стюарт». Номер 19, четыре такта сверху. Adagio lamentoso. Все нашли? В таком случае прошу: два, три и
Во время репетиции Каспар чувствовал себя весьма скверно. Какую кашу он опять заварил! Зачем кричал, разорялся? Лиана плакала. И таким получилось их расставание?
Месса звучала как отчаянная грегорианская молитва, один бог знает, из какого архива Бютнер ее вытащил. Миксолодический лад терзал сердце. Лиана плакала. Это рождало надежду, что она еще, быть может, передумает. Месса из последнего акта «Марии Стюарт». Как молитва. Каспар считает такты, мрачно надувает щеки, потом снова считает:
Святая Мария с младенцем, ты, что находишься в моей комнате! три, четыре. Сделай так, чтобы она передумала и не уехала, два, три
РЕДАКЦИИ СООБЩАЮТ
* Из достоверных источников нам сообщили, что в Риге, в окрестностях Павловской церкви, два дня назад в пятиэтажном доме фабриканта Скултана забаррикадировались партизаны. Произошла схватка, в которой было убито более десяти человек из охранной полиции. Партизаны сбежали. Видимо, начнутся систематические обыски во всех рижских домах.
* Транспортные рабочие взорвали склад боеприпасов в Дрейлини. Уничтожены художественные ценности на несколько миллионов рейхсмарок. Ведется расследование.
* С 20 июля немцам из рейха и другим путешествующим удостоверения EL об отсутствии вшей, необходимые для выезда в Германию, опять выдаются во всех полицейских участках.
ТЕАТРАЛЬНАЯ ХРОНИКА
(Продолжение)
Старый Бютнер отказался от должности капельмейстера. На свое место он рекомендовал трубача Каспара Коциня. Эта весть облетела весь театр, и вскоре выяснилось, что она является чистейшей правдой. Старый капельмейстер попросил собраться всех музыкантов. Он хочет проститься с ними. Все честь честью: он был для оркестра настоящим отцом, никогда не упрекал ни за нечистый тон, ни за ошибку в ключе, только очень любил порядок, так что музыканты даже прозвали его папашей Бютнером. Папаша Бютнер, пожалуй, и не очень бы спешил, не подзуживай его жена Надежда Сергеевна: надо уезжать! Надо уезжать! Это последняя возможность! Бютнер не привык возражать жене, он знал тяжелую руку Надежды. В этом историческом здании капельмейстер проработал пятьдесят лет. Он начинал, когда театр еще назывался просто Новус («Аполло», добавил Даугавиетис). Каких только бурь и революций не пережил старый, добрый Новус. Но лишь только начинались мятежи, Бютнер на некоторое время исчезал. На год, на полгода. Когда же наступало успокоение, Бютнер как штык оказывался на своем месте. Капельмейстер был подлинно мирным человеком, поэтому у них с Даугавиетисом никакой дружбы не получалось. Даугавиетис ценил Бютнера примерно так же, как ценят старую мебель, которую не выбрасывают на свалку из уважения к дедам и прадедам. Оттого-то внутренне Даугавиетис весьма обрадовался этому шагу Бютнера. Он уже давно собирался передать музыкальную часть Каспару, потому что трубач был точь-в-точь таким же авантюристом, как и сам Даугавиетис.
Музыканты собрались в фойе, где Бютнер обратился к ним с длинной и бессвязной прощальной речью. Внезапно дверь отворилась, и в фойе вошел администратор, за его спиной показался Даугавиетис. Приветствуя их, музыканты встали.
Садитесь, господа, садитесь! сказал администратор, вытаскивая из кармана конверт с огромной печатью в виде свастики.
Каспар затаил дыхание
Господа! Пришел приказ. Отменяются карточки UK для музыкантов, работающих в театре Аполло Новус и подлежащих военной службе. В течение недели все, на кого распространяется закон о мобилизации, должны зарегистрироваться в комендатуре. Надеюсь, вы понимаете, что в этот исторический момент, когда армия великой Германии приготовилась нанести решающий удар приблизившемуся врагу, никто не смеет оставаться в стороне.
Сердечно благодарю, господин администратор, сказал папаша Бютнер и стал трясти руку Зингера. Полуглухой старикан решил, что его чествуют за долголетнюю работу. Сердечно благодарю!
В оркестре смех и аплодисменты.
За что вы благодарите? кричит Даугавиетис. За то, что этот субъект мой оркестр разваливает?
То есть как? хлопает глазами папаша Бютнер.
Здесь не опера, Аристид Даугавиетис! кричит господин Зингер. И, пожалуйста, без личностей! Вот какова ваша благодарность? Если бы мне не удалось вырвать карточки UK для актеров, то пришлось бы нам вообще прикрыть этот балаган.
Зингер, это уж мое дело, когда именно я этот балаган прикрою! Вы здесь панику не разводите. Я сейчас же иду к военному коменданту. Я выясню, кто организовал этот саботаж.
Выясняйте на здоровье! говорит Зингер. Мы еще с вами потолкуем
Обернувшись к музыкантам, Даугавиетис спокойно объявляет:
Идите вниз, продолжайте репетировать. Обещаю, что до вечернего представления все будет улажено.
После ухода Зингера кларнетист, виолончелист, тромбонист и валторнист перемигнулись и заиграли широкоизвестный «Лошадиный марш».
Все четверо числились в списке призывников
Аристид Даугавиетис отправился домой, достал из шкафа старую визитку, повязал черный галстук, надел цилиндр и, явившись в комендатуру, попросил доложить о себе генерал-майору др. Адольфу Мюнделю. Это был тот самый Мюндель, который, репатриируясь в Германию, продал театру Аполло Новус здание своего старого завода. Этот корпус примыкал к театру со стороны двора. Даугавиетис уже давно мечтал приобрести это серое кирпичное здание и оборудовать там декорационные мастерские или склад. Сделка была заключена легко, поскольку в ту пору, когда Даугавиетис еще не был ни актером, ни режиссером, он работал у старого Мюнделя механиком по паровым котлам. Старик хорошо помнил своего мастера Аристида, и благодаря этому в 1939 году они быстро пришли к соглашению. Режиссер тогда влез в большие долги, но пришел 1940-й, а затем и 1941-й, и все долги во время смены режимов и денег развеялись как дым. А теперь вот он явился с визитом к молодому Мюнделю. Др. Адольф Мюндель попросил режиссера присесть и предложил ему толстую сигару.
Ну, как жизнь молодая? спросил он приветливо.
Не зря Аристид Даугавиетис считался выдающимся дипломатом и актером. Он тут же рассказал господину генералу забавный анекдот. Тем самым, как говорится в дипломатических кругах, были установлены первые контакты. Генерал долго смеялся, но затем вдруг сразу оборвал смех и мрачно нахмурил брови. Это значило: теперь к делу!
Даугавиетис тут же и приступил к делу. Он пришел просить у коменданта заступничества. Некоторые недоброжелатели пытаются развалить ансамбль: подвели под мобилизацию пятерых театральных музыкантов. Ну какие из них вояки, что за польза от этих лабухов; у одного, между прочим, больные легкие. Разве вермахту нужны такие люди? А театр без музыкантов существовать не может. Даугавиетису придется теперь распустить всю труппу, а самому пойти улицы подметать!
Подметать улицы? Нет, такого генерал не мог допустить по отношению к своему старому котельному мастеру. Др. Мюндель долго разглядывал представительного смуглого мужчину в серой визитке, сидевшего напротив него подобно истому аристократу, дымившего сигарой и изъяснявшегося на безупречном немецком языке. Доктор помнил его еще по «старым добрым временам» на отцовской фабрике, поэтому он стал несколько сентиментальным.
Хм хм
Комендант достал из ящика какие-то списки. Долго вертел и изучал их.
Нет, сказал комендант. Ничем не могу помочь Приказ исходит от специального учреждения, это мне не по силам К сожалению, не могу, не могу
Может быть, во вспомогательные части? не отставал Даугавиетис. Главное, чтобы музыканты остались в Риге и, с вашего разрешения, по вечерам могли являться на представления.
Др. Адольф Мюндель опять надолго задумался и снова стал листать списки. Даугавиетис понял за этим стоят Зингер и гестапо. Мюндель боялся, поговаривали, что он водил дружбу с некоторыми генералами, причастными к покушению 20 июля
Хорошо! сказал наконец комендант. В Илгуциеме сейчас формируют особые части. У них там и оркестр предусмотрен. Я поговорю, чтобы этих пятерых отправили в Илгуцием и зачислили музыкантами. С правом по вечерам работать в театре. Эти части мы не предполагаем направлять на фронт, они будут действовать на правах особых отрядов. Хотя такие отряды мне и не подчиняются, но я поговорю. Послезавтра вы получите ответ.
Ответ пришел уже на следующий день.
С такой миной, как будто он проглотил жабу, господин Зингер прочитал пятерым музыкантам (в том числе и Каспару) приказ рижского военного коменданта:
Такие-то музыканты призваны в образцовый оркестр Н-ской воинской части. С правом продолжать работать по вечерам в театре Аполло Новус. Упомянутым лицам немедленно явиться на призывной пункт по улице Торня, 3.
Даугавиетис сиял. Четверо музыкантов рассуждали: ничего! Уж лучше так! Но Каспар угрюмо молчал.
Мобилизован в немецкую армию! То, чего он больше всего боялся, случилось. Что же делать? Дезертировать? Укрыться в квартире дяди Фрица? А Лиана? Вчера Каспар поставил ей ультиматум: либо остаться в Риге, либо порвать все отношения, которые их связывали. Но может ли он и сегодня требовать, чтобы Лиана не уезжала? А вдруг Каспара первым отправят в Германию: война скоро перекинется туда. Вдруг им прикажут прикрывать немецкое отступление, вдруг убьют? Или возьмут в плен? Имеет ли Каспар право требовать, чтобы Лиана осталась в Риге?
«Мне надо поговорить с нею, срочно поговорить».
Но сегодня утром Лиана умышленно скрывалась в гардеробной у Анците. Музыкант в отчаянии искал и спрашивал о ней всю первую половину дня, но только в перерыве между репетициями они встретились на просцениуме.
Прости, сказал Каспар. Ты, наверное, уже все знаешь. То, что я вчера от волнения наговорил тебе, отпадает. Поступай так, как находишь нужным.
Каспар, заливаясь слезами, шептала Лиана. Каспар.
Но Каспар продолжал:
Какое-то время я еще буду служить здесь, в Риге. А ты поезжай. Теперь это уже не имеет значения.
Никуда я не поеду! сказала она. За ночь я все обдумала. Никуда я не могу ехать. У меня тут такое дело. Весь день, всю ночь я плакала. Каким ты был безжалостным!
Забудь о том, что произошло вчера. Сегодняшний день для нас намного хуже.
Да и я боюсь за маму. Никуда я не могу ехать.
О ЧЕМ ПИШУТ ГАЗЕТЫ
Воззвание обер-бургомистра Витрока к рижанам: Последнее предупреждение распространителям слухов: а) Латгалия не захвачена врагом, вермахт оставил ее без боя, чтобы занять более выгодные позиции на Видземской возвышенности; вермахт не собирается отступать в Курземе и отдавать Ригу большевикам!
Вступительная статья от 11 июля, написанная латышом П. К.: Поскольку у распространителей слухов нет надежды отделаться отеческой поркой, то единственным лекарством для них станет могила или тюрьма. Какому из этих мест отдать предпочтение, это личное дело латыша распространителя слухов.
Радостная весть
Только что издан закон о восстановлении частной собственности в Латвии. Это неожиданный подарок латышскому народу от Великой Германии! Дома, земельные участки и заводы видземских, латгальских и курземских городов снова в руках наших патриотов!
КУДА ЗАВОДИТ ЧЕЛОВЕКА ИДЕАЛИСТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ?
РАЗМЫШЛЕНИЯ КАНДИДАТА НАУК МАРГАРИТЫ КОЦЕН
Двадцати четырех лет от роду, невысокого роста, блондин, вторая группа крови. Откликается на имя Каспар. Носит очки в темно-коричневой роговой оправе. Близорук. Подвижен. Нахален. Сентиментален. Очень одинок. Очень.
Много читал, часто слушал хорошую музыку. Видел репродукции знаменитых картин. Например, Мону Лизу. Размышлял над ее таинственной улыбкой. А теперь картина Корреджо «Богоматерь с нагим младенцем» стоит в его комнате на каминной полке. Даже будучи дурацки отлакированной, она все-таки остается «Богоматерью» Корреджо, Каспар убедился в этом, просмотрев «Итальянский альбом» дяди Фрица, цена 37,50 лата. Оригинал носит странное название «Madonna col Bimbo 25» «Бимбо», видимо, означает «ребенок». Нет ли тут какой-то связи с латышским глаголом «бимбот» «плакать»? На картине мальчик действительно плачет.