Календарь капельмейстера Коциня - Маргер Оттович Заринь 9 стр.

Сам Каспар тоже очень часто плачет, особенно от любовных страданий. Это бы еще полбеды, но когда он однажды заплакал от любовных радостей, то пришлось вмешаться психоаналитику. Исследовав причины его необъяснимого поведения и применив при расспросах пациента метод доктора Фрейда, я пришла к некоторым выводам.

Двадцатичетырехлетний, творчески настроенный юноша, изучая произведения мирового искусства и знакомясь с литературой, постепенно осознал, что любовь является наиболее достохвальным переживанием человека. Любовь расцветили поэты и прозаики: Данте (укутал ее в тогу), Гёте (напудрил), Мопассан (раздел). Любовь воспели композиторы: Бетховен (при луне), Шопен (под дождем), Лист (в бурю). Гении, оказывается, делали примерно то же самое, что и простые смертные, только одухотворенней, возвышенней и при каком-то особом предначертании и благосклонности судьбы. Прежде чем Каспар сам насладился реальными утехами любви, он поклялся осуществлять это переживание так, как его осуществляли гении человечества. Гёте в его глазах  Doctor gradus ad Parnassum, профессор, эротический исполин.

Но пока что притязания Каспара намного скромнее. Его ближайшая задача  кандидатская диссертация по исследованию любви, при одновременном уходе за телом и духом. Он так увлекся мыслями о божественной сущности своих чувств, что объект любви стал рассматривать только как повод для нее.

Лоренцо Медичи утверждал, что любовь это не что иное, как жажда прекрасного. Такой жаждой и была полна душа Каспара, и с этого рубежа он и начал. Его сознание приписывало «единственной, любимой» выдающиеся качества, что вовсе не соответствовало действительности. Он лгал себе и другим, утверждая, что его любовь расцвела на почве дружбы и жалости. На самом деле это был глубоко скрытый эгоизм Каспара: он любил отнюдь не Лиану, а свою любовь.

Есть люди двоякого рода. Одни обретают счастье, найдя выход вовне, другие  углубляясь в себя. Выходу вовне способствуют наркотики, водка и болезненный экстаз, называемый больными влюбленностью. Те же, кому посчастливилось уйти в себя, находят там истинную любовь.

Таким образом, мы видим, что для Каспара путь к истинной любви уже с самого начала был закрыт: он стал одержимым, и функции осторожности тоже были нарушены. Подобно пьянице, пропустившему несколько рюмок, у юноши появилось обманчивое ощущение, что душа его обогатилась, все окружающее стало видеться в розовом свете, речь оживилась, дышать стало легче. Но когда пришло похмелье  все рухнуло как карточный домик, и музыкант стал помышлять чуть ли не о самоубийстве. Вот куда заводит адское наваждение!

ОРКЕСТР ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ

РЕПОРТАЖ ВОЕННОГО ОСВЕДОМИТЕЛЯ

Ноги взлетают и опускаются, как на волнах, как в замедленном кадре, вокруг песок и пыль, цветочная пыльца и пух одуванчиков, вонь от мусора и перегноя, земля гудит, воздух парной от пота. Команда: eins, zwei, drei! Бежим, трубим Баденвейлерский марш, в его середине  тром! по зубам мундштуком, по деснам, которые сразу же начинают кровоточить. Мозги словно выплевывают такт:

С-та, та; с-та, та; с-та, та; с-та, та!

Вокруг Кукушкиной горы  нельзя, в Нордеки  нельзя, возвращаемся через Воронью корчму. Спотыкаясь и падая Напра-во! Нале-во! Кругом! Стой!

Ротенфюрер раздает лопаты для военных учений. За двадцать минут на вересковом холме надо вырыть яму полутораметровой глубины. Готово? Теперь каждый должен так улечься в ней, чтобы можно было вытянуть ноги. Так! Каково? Ах, прохладно? Ах, хорошо? Ах, век бы так лежать? Вон! Марш! Пока я буду говорить: айн, цвай, драй,  зарыть яму успевай!

Колонна, стой. Напра-во! Нале-во! Смирно!

 Штурман Коцинь! Два шага вперед, марш! Что? Рожа в крови? Что у тебя в руках, отвечай! Фаустпатрон?

 Нет, труппенфюрер! Это труба. Труба in B,  отвечает Каспар.

 Ин бэ?  передразнивает командир.  Брось ее! Вот тебе эм ге. Maschinengewehr!

Толстый труппенфюрер вырывает у Каспара трубу и сует ему MG (автомат).

 Ну?

 Я не умею на нем играть, труппенфюрер.

 Научишься. Слона можно выдрессировать так, чтобы он по проволоке ходил, а я, думаешь, не выучу тебя в штаны?

Учебный плац сотрясается от хохота.

 Maschinengewehr! Звучит великолепно. У него есть четыре тональности: четыре магазина. Звучит как органчик. Ах, цах, цах-трах! Ральф Келлер, Иоген Штольц, Гельмут Деллер, Юрген Кребс, два шага вперед, марш! Мне нужны четыре человека, четыре отличных парня, которым можно довериться. Сегодня утром во дворе одного дома в Плескодале замечены партизаны Варкалиса. Вот вам адрес. Схватить и ликвидировать всех, кто им помогал. Не щадить никого! Ответственным назначаю Гейнца Никеля. Подготовиться! До обеда вы свободны! Разойдись!

После обеда Каспар должен учиться разбирать и чистить оружие.

 Таким MG, который тебе подарили, можно за одну минуту ухлопать полсотни лесных братьев,  основательно осмотрев оружие Каспара, говорит Ральф Келлер.  Пошли, я научу тебя, как это делается. Восемьсот выстрелов в минуту!

«Может быть, Келлер  демон?  вздрагивает Каспар.  Со мной нарочито откровенничает. Раньше он на гамбургской судоверфи чернорабочим работал. Юрген и Гейнц напротив  бывшие саксонские крестьяне, а грубый Иоген Штольц  учитель гимнастики. Какие они разные и какие одинаковые!»  думает Каспар.

Музыкантов пока набиралось немного, хорошо если с десяток, поэтому труппенфюрер очень обрадовался возможности помуштровать их на строевой подготовке и заставить их потрубить в свои трубы на карачках, бегом и ползком. Труппенфюрер был прирожденным садистом.

Музыкантам из Аполло Новуса дали особые задания. Каспар по ночам должен был забираться на тригонометрическую вышку, наблюдать за небом и трубить тревогу, если покажутся русские самолеты. Валторниста и кларнетиста засадили в кухню отбивать говядину, а виолончелисту велели пилить дрова. Он это делал сидя,  за пять лет его обучили этому в консерватории. Тромбониста заставили качать воду: двигать металлический рычаг насоса туда и обратно, туда и обратно. Одним словом, каждый был занят по своей специальности.

 Хорошо еще, что так,  решили все пятеро.  Что бы мы стали делать, прикажи наш труппенфюрер, вот как сейчас группе Гейнца Никеля, пойти и проучить тех, кто укрывал партизан?

 Удружил нам Даугавиетис,  ворчал тромбонист.  Мне будет стыдно показаться вечером в театре.

 Мне тоже,  сказал Каспар.  Но ведь Даугавиетис не мог предположить, что нас зачислят в такой странный оркестр.

 Давайте сбежим!  шепчет кларнетист.  При первой же возможности дадим стрекача. У меня за домом в картофельной яме тайник оборудован, там нас никто не найдет.

А вот валторнист считает, что надо еще подождать. Утро вечера мудренее. Виолончелист не согласен с ним.

 Немцы только того и хотят  заполучить нас в соучастники, чтобы легче было оправдаться потом,  говорит он.  Всем нам раздали автоматы. Когда не будет другого выхода, жахнем по ним и постараемся добраться до леса. До тех пор Каспар должен научиться стрелять, ведь он никогда не служил.

 Легкие были не в порядке,  оправдывается Каспар.  Но я научусь, будьте уверены, научусь!

Да, действительно, в странный оркестр они были зачислены.

ТЕАТРАЛЬНАЯ ХРОНИКА

(Окончание)

Перед началом спектакля в театре царило великое смятение. В кабинет Даугавиетиса влетела суфлерша Майя и взволнованно сообщила, что внизу в гардеробе появились пятеро эсэсовцев. С ними сейчас толкует старый Анскин. Не лучше ли Даугавиетису где-нибудь спрятаться, пока не выяснится, с какой целью явились эти бандиты. Но почти в ту же минуту один из бандитов уже распахнул дверь кабинета, и суфлерша Майя от удивления присела. Это был Каспар Коцинь. Череп на фуражке, черные петлицы с белыми молниями  СС.

 Розенкранц или Гильденштерн? Кто ты?  громовым голосом вопросил Даугавиетис.

 Я?  удивился Каспар.  Я это я!

Возгласами удивления и испуга встретили их и на сцене. Одни были пристыжены и потрясены, другие злорадно усмехались:

 Гляди-ка, как надули парней. А ведь это они больше всех хотели остаться, русских ждали! Ха, ха! Даугавиетис со своими знакомствами отменно их подвел, пусть теперь ждут пули в лоб Мюндель не младенец: веселое дельце пришил он театру Аполло.

За кулисами Каспар наткнулся на Лиану.

 Каспар, любимый, единственный!  воскликнула она пораженная.  Ты же выглядишь прямо-таки элегантно!

Лиана должна была участвовать в хоре. Коричневая юбчонка, голова повязана платочком, на ногах постолы. Даугавиетис опять всучил ей жуткую роль: в трех действиях четыре фразы. Но Каспару, ей-ей, идет форма. А он уже стрелял?

 Нет,  сказал Каспар,  слава богу, я еще не стрелял.

 Любимый, единственный,  сказала Лиана, прижимаясь к плечу Каспара.  Если бы только я точно знала, что Даугавиетис выделит мне приличную роль. Поговори с ним, попроси. Теперь старик будет бояться тебя, во всяком случае уважать. Стали подумывать про «Индраны». Ну скажи, разве я не создана для роли Иевы? Погляди и скажи! Разве у меня действительно такой маленький нос и плоское лицо, как утверждает режиссер?

 Н-да в постолах и в коричневой юбчонке ты и впрямь могла бы быть Иевой,  говорит Каспар.

Даугавиетис позвал Каспара в свой кабинет.

 Что же мне теперь делать, маэстро?  в отчаянии спрашивал музыкант.

 Не принимай все это так близко к сердцу, малыш,  успокаивал Даугавиетис.  Сумей только вовремя исчезнуть оттуда. Приходи сюда, прячься под сценой, в погребе, на чердаке, в дымоходе  все равно где, только не пропусти подходящего момента. У меня есть предчувствие, что все кончится хорошо. Ведь ты же, Каспар, оптимист.

 Нет, режиссер, я католик, и этого мне достаточно.

 Так это же еще лучше: значит, ты веришь. И я тоже верю в победу духа над тьмой. Когда тьма будет повержена, мы начнем создавать новое искусство. Я был одним из тех, кто после революции стал работать в театре в Москве. Знаешь ли ты, кто такие Станиславский, Мейерхольд, Таиров? Не знаешь! Конечно, не знаешь А в музыке? Что там делается в музыке, ты тоже, наверное, не знаешь? Ах, Шостакович Там у каждого народа либо есть свой Шостакович, либо нет своего Шостаковича, это зависит от них самих, потому что учение бесплатное, а работа оплачивается. Мы в Аполло Новусе ставили до войны Эренбурга, «Бурную жизнь Лазика»  ты знаешь, но у них и в драматургах нет недостатка, пьес в избытке, я бы многие мог тебе назвать, но ты же ничего не смыслишь

Даугавиетис говорил и говорил, ухватив Каспара за блестящую форменную пуговицу, он зажал его как в тисках и, властно выпрямившись, гипнотизировал своим серьезным, пронизывающим взглядом. Стремительными скачками режиссер уже перебрался от советской драматургии к творчеству Блауманиса вообще и к «Индранам» в частности. Каспар решил, что наконец-то пришел момент напомнить о Лиане.

 Дорогой режиссер,  попытался он вступить в разговор.

 Ша! «Индраны» я решил поставить по горячим следам, потому что там не требуется большого числа исполнителей.

 Маэстро, я думаю

 Не думай! Тут не о чем думать: все продумал Блауманис. Роли глубокие и психологически сложные, например у Иевы.

 Дорогой режиссер!

 Можешь ты меня послушать или нет? Сегодня я решил роль Иевы поручить Лиепе. Мы достаточно проучили эту вертихвостку. Так о чем ты хотел спросить, Каспар?

Каспар остолбенел

Нет, нет Он просто хотел поблагодарить.

 Поблагодарить? За что же благодарить?

 За то, что вы меня подбодрили, и за ваши советы.

Каспар вприпрыжку помчался в артистическую уборную и стал стучать в дверь к Лиане. Она только что успела разгримироваться, но еще не переоделась.

 Я тебе выхлопотал роль,  прошептал Каспар.  Ты будешь играть Иеву в «Индранах».

Лиана вся засветилась и, обхватив шею Каспара измазанными в вазелине руками, поцеловала счастливого трубача.

 Ну, разве я не великий мастер своего дела?  хвастался Каспар.

 Ты просто выдающийся мастер!  сказала Лиана и поцеловала Каспара еще раз.  Мой любимый, единственный! Теперь ничто не может нас разлучить!

 Ни огонь,  пошутил Каспар.

 Ни вода!  ответила Лиана и исчезла в артистической уборной.

А счастливому Каспару шарфюрер приказал стать в строй и отправляться обратно в лагерь.

КРАТКИЕ РАЗДУМЬЯ О НЕОДУШЕВЛЕННЫХ ПРЕДМЕТАХ

(КАНДИДАТ НАУК МАРГАРИТА КОЦЕН)

Что происходит в комнате, в которой мы уже не находимся? В комнате, где остались только отпечатки наших пальцев на стульях, полузасохший кусочек мыла, влажное полотенце, повешенный на стену измятый костюм, старые ботинки  и больше ничего человеческого Не может быть, чтобы в комнате ничего не происходило. Есть подозрение, что по крайней мере ботинки продолжают расхаживать, пока нас нет дома. Как же это получается, что левый ботинок всегда стоит с левой, а правый  с правой стороны, на ширину шага один от другого? Попробуйте поменять их местами, оставьте в таком положении и на полгода уйдите на военную службу. Вернувшись, вы убедитесь, что ботинки опять стоят правильно: правый  справа, а левый с левой стороны. Если только они не уйдут насовсем

Что в нише углового окна делают сваленные одна на другую тахты? Глядят сквозь стекла, удивляются и не понимают, какие адские силы решили так бессовестно осмеять и унизить их. Ведь тахта придумана для того, чтобы на ней спать (задумана  выдумана). По крайней мере, сидеть. Новый хозяин квартиры всего одну ночь сумел переспать дома. К тому же в эту свою единственную ночь он делил ложе со своей единственной любимой (странное выражение!), а ведь это нельзя считать сном.

 Что происходит в комнате в то время, когда ее хозяин сидит на тригонометрической вышке, наблюдает за небом и размышляет? Доходят ли электромагнитные волны мыслей и до комнаты с угловым окном? А звуки, родившиеся в этой комнате, они что же, умолкли навеки? Нет! Микро-микроскопические вибрации должны сохраниться в стенах, в потолке, в полу. Невозможно допустить, что электрические заряды мозговых клеток  материя мысли  исчезли бесследно. Их следы надо искать в разных предметах. В струны Стейнвея Каспар вписал разные мелодии и гармонии. Изобрести бы только чувствительный аппарат, способный отделять их друг от друга и отшифровывать. Тогда бы мы перестали говорить об одушевленных и неодушевленных предметах.

Что появляется в зеркале, когда мы не глядимся в него? Этого никто не может сказать, кроме самого зеркала. Пока нас нет в комнате, в зеркале видны страшные вещи. В темном помещении многие боятся даже взглянуть в сторону зеркала. Кто-то утверждал, что заметил позади себя высокую, закутанную в простыню фигуру. Нет никаких оснований не верить этому: просто в ту минуту комната вообразила, что она пуста. Произошло тяжкое недоразумение. Подобные недоразумения называются сюрреализмом, а с сюрреализмом как таковым следует бороться всеми силами. Вещи не любят, чтобы нарушали их тайный порядок. Уже хотя бы то, что тахты, сваленные одна на другую ножками кверху, должны лежать в нише углового окна и глядеть в него, является сюрреализмом. Ну что они способны понять? Одни войска входят, другие войска уходят; потом эти войска входят, а те уходят. Осознают ли они, какие силы здесь противоборствуют? Понимают ли, что это «Огонь и ночь» Райниса, что это борьба миров? Но их и нельзя винить в этом, тахта создана не для размышлений, а для того, чтобы на ней спали. В худшем случае  сидели. На тахте сиживал сам Эйнштейн. Значит ли это, что все тахты надо сжечь? Из-за того лишь, что они не понимают теорию относительности? Сколько есть мудрецов, хвастающихся, будто они не понимают, а на самом деле боящихся понять. Ибо с сюрреализмом как таковым следует бороться всеми силами.

Таинственные передвижения в комнате, где нас нет, являются пока малоисследованным феноменом. Письменный стол дяди Фрица легко поднимается в воздух (дряхлая штуковина пытается лететь в Готенхафен). Стол тоскует по своему законному хозяину и терпеть не может нового владельца квартиры, у которого нет ни портфеля, ни гражданских исков, ни золотых часов. На загривок письменного стола кто-то водрузил лакированную картинку: бесстыдно улыбающаяся девица с бимбо на коленях. Когда хозяина нет дома, оба они действительно бимбуют, то есть ревут. В первый же вечер уважаемый письменный стол страшно испугался невыносимого рева трубы. Когда шум утих, стол сжал зубы и задавил все залетевшие в древесину вибрации. Как только трубач вышел из комнаты, стол выплюнул их с превеликим треском  крах!