4. Вам не кажется странным, что она упорно называет его Савлом, то есть именем, которое он имел до обращения? Св. Лука впервые назвал его Павлом лишь на Кипре, когда он (Савл) совершил свое первое чудопоразил слепотой лжепророка Вариисуса (Деян. 13, 9). Или она не признает его Павлом, не верит в то, что случилось с ним по дороге в Дамаск? Простите ее, она странная женщина. Обратите же внимание, она не отпускает его от себя и несет несусветную чушь.
5. А я еврейка.
6. Ее сын, мой муж. Она его родила, когда ей было лет шестнадцать, не больше, как видите, от какого-то еврея, но я об этом ничего не знаю.
7. Которая в Иерихоне прятала еврейских лазутчиков, за что ее со всей семьей оставили в живых.
8. Руфьего бабушка.
9. Послание к евреям, кажется. Постараюсь в дальнейшем избавить вас от многочисленных ссылок на Священное Писание. Кто ж виноват, что моя свекровь ежеминутно что-то оттуда вспоминает. В последние годы своей жизни она других книг не читала и, кажется, прочитанное равнялось для нее пережитому. Я буду по возможности опускать скучные места.
10. Деян. 10, 9.
11. Стоп. Вот оно. По-моему, это объясняет многое. Надо быть такой убежденной старой ведьмой, как моя свекровь, чтобы додуматься до того, что душу можно продать не только черту, но и святому, да еще одному из главнейших апостолов. У меня слов нет.
12. Я, кажется, как и она, начинаю бредить. Что ж, терпите, если вам интересно. Я ничего не понимаю, можно подумать, она обращается не к апостолу Павлу, а к какому-нибудь Симону волхву. Купчиха.
13. Это она про что? У нее есть сын, это так же верно, как то, что у меня есть муж. Или она хочет задним числом сделаться матерью пророка?
14. Ага, Феликс рассказывал. Это заключалось в том, что она его читать не учила, в школу его не отдала, добилась того, чтобы врачи признали его слабоумным и ходила (и при мне тоже) по дому нагишом, считая, видимо, что в ее облике совсем нет эротики, а только одна эстетика. Чудо, а не свекровь. Мраморная статуя. Феликс ест только хлеб и мороженое. Толстый!
15. Иак. 2, 1419.
16. Пожалуйста, если хотите, сами ищите соответствующие места в Посланиях, мне это надоело. Между прочим, где-то я прочла, что Ориген считал, что Христос должен пострадать вторично для спасения демонов.
17. Моих.
18. Это мне напоминает детскую дразнилку «купи слона». Я так и вижу эту дамочку перед апостолом: «Савл, купи слона!»
19. Савл, купи слона. Не могу больше. Она будет продолжать эту безумную беседу до морковкина заговенья, а у меня разболелась голова, я больше не могу.
Нет, это она хорошо придумала. Мне только что пришло в голову: если продавший душу черту попадает в ад, то продавший душу святому должен вроде бы попасть в рай. Хитро закручено! Как там у Савла, то есть у Павла в Послании, кажется, к Коринфянам: можно, значит, есть идоложертвенное, потому что раз идолыничто, то нет в этом оскорбления для Бога. Но лучше не есть, потому что кто-нибудь из «малых сил» может соблазниться. Есть тут малые? Нету? Ну такприятного аппетита.
Да, перед смертью ей привиделось, будто к ней пришел священник и не дал ей отпущения грехов, за что она обозвала его Савонаролой. И знаете, каковы были ее последние слова? Она приподнялась на кровати и сказала: «Савл, купи слона». Честное слово.
Херцбрудер
Единственное достойное занятие для женщинылюбить Херцбрудера. Должно быть, на свете есть другие мужчины, но я их никогда не видела. Как я догадалась о единственностиуму непостижимо. Наверное, есть на свете другие женщины. Может быть, они даже умеют ходить, как мужчины, но Херцбрудер объяснил мне, что это страшное уродство, если у женщины есть ноги. Херцбрудер говорит, что главное отличие мужчины от женщиныэто то, что у мужчины есть ноги. Он сказал, что когда мне исполнится шестнадцать лет, я стану его женой. А ведь если бы у меня были такие же длинные ноги, как у Херцбрудера, я была бы выше ростом, чем сейчас, и даже выше Херцбрудера. Херцбрудер каждое утро уходит куда-то и появляется лишь вечером. Я спрашивала, что это значит, но он говорит, что это ПШИК. Я плохо понимаю, что такое ПШИК, но он объяснил, что ПШИКэто так просто. Я все равно ничего не поняла, потому что Херцбрудер умный. Когда я получу это письмо, я, наверное, стану хоть чуть-чуть умнее. Я очень люблю получать письма. Я всегда узнаю из них что-то новое и интересное о Херцбрудере. Когда я была маленькая, я писала и получала письма, в которых говорилось, что есть Херцбрудер. Потомописания Херцбрудера. У него есть лицоудивительное лицоодин нос, два глаза, потом еще уши и рот. Когда Херцбрудер стал носить темные очки, я увидела в этих очках свое отражениея сама догадалась, что это мое отражение, потому что когда я открывала рот, оно тоже открывало рот. Да, я забыла сказать, что Херцбрудер иногда улыбается. Еще он мне рассказал, что есть Бог и есть Божий мир, я не поняла, а он сказал, что Божий мирэто ПШИК. ПШИКэто значит так просто. Так Я спросила, а что я делаю? Херцбрудер сказал, что я люблю Херцбрудера. У него есть ноги, и это прекрасно. На ноги он надевает ботинки, а в ботинки сыплет сухой горох. Он говорит, что горох нужно менять ежедневно, как и стирать носки, и поэтому у нас дома есть специальная комната, где хранится много гороха. Херцбрудер говорит, что я его дочка, сестра и жена, и что это его дом. Я не знаю, что это означает, а Херцбрудер говорит, что это не ПШИК, а почти молитва. Я не решилась спросить его, что такое молитва, но много думала об этом и, кажется, что-то поняла: молитваэто не ПШИК, а значит, и не Божий мир. Молитваэто не Херцбрудер и не я, а, значит, не мужчина и не женщина. Я люблю Херцбрудера. Херцбрудер есть. Это неоспоримо. У меня голова идет кругом, когда я об этом думаю. И у Херцбрудера есть ПШИК, он каждый день туда ходит. Он говорит, что так надо, потому что он мужчина. Если бы у меня даже были ноги, и я могла бы дойти до двери, я не стала бы ее открывать, потому что там ПШИК. Херцбрудер мной доволен и сказал, что я довлею сама себе (не забыть бы спросить, что это значит, а, впрочем, не стоит спрашивать, ведь он сказал это так ласково). Все вещи как-нибудь называются, а я никак не называюсь, яи все. Наверное, это потому, что я не вещь, а женщина. Я бы пересчитала все горошинки, но считать умею только до двух: Херцбрудер1, я2. Я пробовала так и считать: одна горошинкаХерцбрудер, втораяя, и т. д. Получилось много Херцбрудера и много я. Осталась одна лишняя горошинка, так я ее сварила и съела. «А что делает Бог?»спросила я. «Он есть», ответил Херцбрудер. Еще он мне сказал такое слово«космогония», и что это слово значит «как и откуда взялся мир», и еще, что я могла бы ему это объяснить, если бы очень хорошо подумала, мне ведь делать нечего. А я разве ничего не делаю? Я же люблю Херцбрудера. Но я решила попробовать делать это одновременно: любить Херцбрудера и думать о происхождении мира.
Бог есть. И мирБожий. Значит, Бог придумал мир. Вначале был ПШИК. Потом появилась ятак был создан мир. Ведь мир получается, когда возникают какие-то отношения. ПШИК вечен и Бог вечен. Значит, надо придумать меня, потому что в случае, если есть я, между Богом и ПШИКом сразу возникают какие-то отношения. Правда, без меня, потому что я люблю Херцбрудера. Я только никак не могу понять, причем тут Херцбрудер? При Боге? При ПШИКе? Или всего лишь при мне? Если бы я была хуже Херцбрудера, разве я стала бы его любить? Или это Бог так придумалон, наверное, сам такой большой, что в нашем доме не поместится, вот он и сделал маленького Херцбрудера, чтоб он жил дома. А однажды мне пришла в голову страшная мысль: вдруг Херцбрудер не Херцбрудер, а переодетый ПШИК. Тогда получается, что нет никаких отношений между Богом и ПШИКом, а только между ПШИКом и мной Тогда одна надежда, что ПШИКэто переодетый Бог. А Херцбрудер сказал, что это еще хуже, чем пантеизм. Может быть, когда я получу это письмо, я уже буду знать, что такое пантеизм, ведь мне уже скоро исполнится шестнадцать лет.
Число, подпись.
P.S. Я люблю Херцбрудера.
Раав-блудница
Много ли блудниц в Иерихоне? И так ли это страшно? А краше всех блудница Раав, и это я. Сам царь иерихонский приходил ко мне однажды, только я выставила его за дверь, потому что если бы он прогнал свою жену, и предложил бы мне стать царицейдругое бы дело. Я лучше буду принимать лавочников и буду царицей среди гетерблистательная и восхитительная Раав. Быть может, он давно забыл об этом, наш царь. Он умен, образован, у него полон дом наложниц, но не мне, Раав, быть среди них. Если для него это не важно, то для меня очень даже важно. Может быть, я даже чуть влюблена в него. Я была бы самой мудрой царицей на свете, а так я сама себе хозяйка, и отец мой и братья слушаются меня, и соседки не смеют меня презирать, потому что половина богатств Иерихона давно уже в моих руках, только мне здесь тяжко. Писать книжкине женское дело, но вы сами виноваты, что превратили меня из женщины в сказку. Дурно, дурно быть сказкой, да что ж делать, если во всем городе не нашлось ни одного настоящего мужчины. Подлый город! Не плачьте, мужние жены, мне не нужны ваши мужья, мне нужны их деньги. Я скоплю столько денег, что когда-нибудь куплю весь ваш Иерихон и продам его к чертовой матери, пусть даже себе в убыток, чтобы не было на земле такого города. А я и не пишу книжекя пишу письма, письма, в которых Раав-блудница признается в любви всему Божьему миру. Как мир хорошо устроен, только Раав нет тут места. Как неприятно: по рождениюженщина, фактическимужчина, кормилец семьи, а в народе говорятстерва. А дело в том всего лишь, что я лучше всех и ни за что не буду принадлежать ни одному подлому иерихонцу бесплатно. Когда я была молода и строила из себя недотрогу, ни одному из вас почему-то не пришло в голову взять меня, высечь и сделать покорной женой, потому что вытрусы. Ваши отцы, наверное, слишком часто воевалидолжно быть, враги перебили всех храбрых, а высыновья подонков, что отсиживались за нашими крепкими спинами, пока не остались в городе одни трусы, а разве сыновья трусов могут быть лучше отцов? Подлые, подлые люди, жалкой бабе не могли найти достойного мужа, вот и получайте свое. Вот я собрала в кучу своих домашних боговони все из золота и самой лучшей работы. Куча богов посреди комнатыкаково? Я стала молиться этой куче, и куча богов спасла меня. Вчера постучали в дверь двое неизвестных. Вы кто? Мы чужестранцы. Мы пришли завоевать ваш город, потому что Бог обещал нам эту землю. Они мне понравились, потому что они замечательно самонадеянные люди. Я говорю, мания величиявеликая вещь и кого угодно сделает если не гением, то по крайней мере красавцем, особенно если целый народ одержим ею. Я говорю, оставайтесь у меня на ночь, я вас укрою. Эти шпионы завалились спать, а я взяла вострый ножик и подошла к одному из нихведь я еще ни разу никого не убила, а как бы это было красивораз, и все. Какая пошлость Что ж, пошлость не порок, а отличительное свойство всех женщин. Боги мои, боги, сваленные в кучу, золотые, позвольте мне эту пошлость, позвольте! Тут он как захрапит! Ну, я заслушаласьчто за музыка его храп! Переливчатый храп, я такого никогда не слышалане может быть, чтобы такой храп не принадлежал настоящему мужчине, уж я-то в этом разбираюсь, не будь я блудница Раав! Ах, простите мне некоторую неровность стиля, я свободная женщина и язык мой свободен, не нравитсяне читайте. Вам никогда не попадались мои старые письма? Каждый иерихонский мужчина хранит хоть одно под подушкой, такова моя литературная слава.
Мне говорятоткрой, мы видели, как два чужестранца входили в твой дом, а я говорюони ушли. Как ушли, а ножик у тебя зачем? А я говорюа вот как сейчас врежу рукояткой вострого ножика по темечку, сразу все поймете. Ну, они не стали дожидаться и пошли до утра домой, к женам своим возлюбленным. Дураки, мне не нужна ваша страстная любовь, хоть бы один немножечко полюбил бы меня такой скромной любовью, как свою жену, и был бы Иерихон вечен. Ух, как торопятся! А это кто? Ах, да это же он, он самый Помню, было мне уже лет восемнадцать, у всех подружек уже по двое детей, а я пришла на базар, говорюлюди, что вы делаетепоследний шансне хочу быть блудницей, купите меня как рабыню, а деньги отцу отдайте, я согласна на самую гадкую работу, а он говоритнету цены такой рабыне, разориться боюсь, да и грешно, чтоб девица с такими белыми руками гадкой работой занималасьвот так же повернулся спиной и ушел, а я два года на рынке простояла, а у подружек уже по четверо детей, а по мне весь город с ума сходил. Ну, тут я и решилась. Знаете, говорю, я блудница. Что тут началось! Теперь уж подружки за голову схватились, только позднорасполнели от частых родов, страшные стали, домашние такие. Успокоились только через полгода, когда поняли, что хоть и пришла моя пора, а их мужья к ним ничуть не переменились, это, говорят, другое. С тех пор я ни с одной женщиной словом не обмолвиласьзато в мужском обществе недостатка не было. Меня прозвали Иерихонской лилией, да-да, это я им объяснила, что тут ошибка вышла, что лилиясимвол невинности, у нее ведь такой запах, что с ума сойти можно.
Хватит воспоминаний, у меня тут шпионы храпят, а в руке вострый ножик. Просыпайтесь, говорю, уходите, а то они опять сейчас придут. Ну, эти вскочилиспасибо, спасибо, пожалуйста, говорю, вот вам веревка длинная, спускайтесь по городской стене и бегите. Они говорятпошли с нами. А я говорюкак же я пойду, немытая, нечесаная, в другой раз как-нибудь. Что, говорят, решила погибнуть вместе с родным городом? Мы ведь его денька через два разрушимкак затрубим трубою, камня на камне не останется. Вот, говорю, только попробуйте! Я вас! Ладно, отвечают, привяжи к дому яркую ленточку, мы тебя пощадим за твое предательство. А я говорюдураки вы, дураки, вы тут так замечательно храпели, а разве у бабы может быть родина? У бабы где муж, там и родина. Ладно, говорит тот, который храпел, я подумаю, может, я на тебе женюсь! Я же говорила, что он настоящий мужчина!
Ну вот, они ушли, а я села сочинять свою предположительную биографию.
Предположительная жизнь Раав в замужестве.
Разумеется, с помощью если не Бога, то хотя бы мании величия, стены иерихонские они быстренько разрушат, эти пришельцы. Розовую ленточку я уже привязала и к двери, и к окошку, и весь дом на всякий случай опутала розовыми ленточками, чтоб знали, что я тут живу. Отца и братьев я загоню в дом, это несложно, я ж говорила, они меня слушаются. Кучу богов я сложу в мешок, золотые все-таки, и мешок перевяжу розовой лентой. Этому мешку я буду молиться, когда они станут трубить в трубу, чтоб небу и земле доказать, какие они замечательные люди. А меня авось спасут мои боги, потому что я тоже высокого о себе мнения. Ну вот, потом приедет этот жених и выведет меня из иерихонских развалин, потом они примут меня в свою веру, потом я стану его женой, потом он скажет мне, что я обыкновенная баба и даже хуже любой его соотечественницы, а я необыкновенная на самом деле, и вот тут-то все и начнется. Я буду бить его скалкой по голове и писать романы на иерихонском языке, которого эти маньяки все равно не понимают, а поскольку я последняя иерихонская жительница, то писать я буду исключительно для себя, чтоб было что читать. А писать я буду про то, что уж коли в нашем Иерихоне лучшая женщинапубличная девка, то нечего и удивляться, что бахвальство пришельцев есть доведенное до абсурда мужество, и буду я самая мудрая, только про это, кроме меня, никто не узнает, потому что я не буду переводить на язык этих завоевателей того, что я пишу на своем языкеэто моя маленькая женская тайна. Муж меня бросит и будет прав, и останусь я одна-одинешенька в большом доме. А я им скажу, знаете ли, поскольку у меня, в отличие от вас, нет ничего святого, то, по-моему, все в порядке. Надо ее убитьрешат они, а я надену свое лучшее платье, иерихонское, яркое, самое-самое блудничное, и буду швырять в них одного за другим своих золотых боговтут они все на меня набросятся, а на миру и смерть красна.
Приключения дочки
Только не ешь много.
Почему?
Не ешь, и все. Пожалуйста.
Не буду. Не буду есть много.
После еды надо обязательно почистить зубы.
Да? Ира, ну что ты в самом деле Принеси мое платье.
Желтое?
А что?
Оно немножко мятое.
А почему ты его не погладила?
Ничего, ты посиди пока.
Никогда не берите в дом чужих детей, если от жизни вы ждете не приключений, а чего-то другого. Может всякое случитьсявдруг у ребенка какая-нибудь врожденная болезнь, как у меня. Ирин материнский авантюризм, по-моему, достоин восхищения, а мой немыслимый недугэто какая-то изощренная форма уродства, я так считаю.
Еще когда я была совсем маленькая, Ира заметила, что у меня необыкновенно чувствительная кожа, и совершенно от всего на свете: от еды, от цветов, от свежего воздуха, от плача, от радости и т. д. мое нежное детское тельце покрывалось ужасными красными пятнами, вылечить их бывало труднокожа снова становилась гладкой не раньше, чем через полгода, и никак нельзя было угадать, от чего и когда это произойдет в следующий раз. На время обострения из моего рациона исключали все вкусные блюда, запрещали прогулки, запрещали играть со сверстниками, потому что детишки могли меня чем-то расстроить или, наоборот, слишком обрадовать. И так повелось, что несколько месяцев я была заперта в душной комнате без телевизора, а когда болезнь проходила, Ира отпускала меня из-под ареста и разрешала вседаже такое, чего другие родители никогда своим здоровым детям не разрешалипоэтому раз в полгода я являлась, свежая, сверкающая, самая нарядная, и, проблистав дня три в детском свете, опять надолго исчезала, как какая-нибудь сезонная богиня (если допустимо такое сравнение в моем случаепотому что зима у меня была гораздо длиннее лета, и смена времен года редко хотя бы отчасти соответствовала календарю).
Позднее, когда сезон обострения увеличился до года и даже чуть больше, а и без того краткий период хорошего самочувствия сократился до нескольких часов, врачи сказали, что в дальнейшем положение может непредсказуемо ухудшиться, и поэтому мои выходы на волю следует прекратить, лишить меня вовсе жизненных впечатлений на несколько лет, и в этом случае я, может быть, буду здорова невесть когда в будущем. Слава богу, Ира оказалась достаточно разумной, чтобы воспротивиться настоятельному требованию медиков. Не испытывая ко мне никаких родственных чувств и при этом любя меня без памяти, она ставила авантюру выше здоровья.
Мы жили так: целый год Ира лечила меня драгоценными мазями, а я с утра до вечера читала книжки (литературные переживания не оставляли уродливого следа на коже) и придумывала для себя новые замечательные наряды, вернееодин исключительный, почти маскарадный костюм для моей следующей прогулки. До чего ж эти прогулки хороши!
Сейчас, когда я стала взрослой, я неустанно благословляю Провидение за необычность моего жребия!
Я поглядела на свои руки и погладила правойлевую, а левойправую. Что может быть чище чистой кожи!
Вот, одевайся. Куда ты пойдешь?
Не скажу.
Дело хозяйское.
Ира, ну не сердисья сама не знаю
Я отошла в сторону от аллеи и ступала теперь аккуратно по узкой тропинке между могилами: мне доставляло удовольствие смотреть себе под ноги, потому что я была немножко влюблена в свои желтые туфли. Я даже чуть приподняла платье, якобы для того, чтобы его не запачкать, а на самом деле, чтобы обнажить ножки, а вернеебелые колготки. Ах! Ножки среди могил!
Я здесь не была туристкой и не разглядывала памятники, я все время помнила, что иду по кладбищу, но не отрывала взгляда от туфель. Земля тут рыхловатая, но сухаяпотом можно будет протереть башмачки белым батистовым носовым платком