Вы действительно очень многое знаете, чего не мог знать бы просто ловкий человек, вздумавший подняться на имени несчастного узника Иоанна Антоновича, раздумчиво промолвил Бирон. Про графа Шувалова, и про государыню Елизавету Петровну, и про Петра Федоровича. Одно из двух. Либо вас подучил некто из сильных мира сего, либо Второе «либо» я не стану пояснять ради вашего же блага, милостивый государь Надо же, как неуместно вырвалось.
Благодарю, ваша светлость. Но никто не подучивал меня. Я просто помню Все помню Ежели бы забыть! Какое счастьезабыть!
Так забудьте! Ради вашего же блага, забудьте! Слово чести, забуду и я, вы выйдете из этих дверей свободным человеком Какая жалость, вы ведь ничего не забудете!!
Не забуду. Ибо это было бы предательством! тихо, но твердо повторил странный гость.
Что ж, тогда я умываю руки, тихо и словно со стыдом сказал Петр Бирон, Вы сами решили свою судьбу, сударь. Ежели я отпущу вас, после всего, что было здесь, государыня Екатерина Алексеевна объявит меня изменником, и на старости лет отправит в тихое уединенное место с четырьмя каменными стенами и решеткой на окошке. В тот же Шлиссельбург, например, вот будет божественная ирония, не находите?! А я, изволите ли видеть, туда не хочу. Я уже побывал там однажды, и мне хватило Так что не обессудьте!
На все Господня воля. безучастно ответил гость. Не мне вас судить. Матушка, правительница Анна, нанесла смертельную обиду вашей семье. Вы вправе мне мстить.
Я не мщу вам, сударь, но и спасать не стану Видит Бог, я хотел, но вы сами перешли предел. Просто Вы пришли не к тому человеку просить о помощи. Я, подобно вам, прошел через горнило заключения. Но, в отличие от вас, они поселили во мне страх. Не ведаю, что вы хотели разбудить во мне По-настоящему получилось разбудить только страх. Это страх на самом делеего светлость герцог Курляндский. И он арестует вас и препроводит в Ригу, пусть там решают Не здесь! Не я!
Незваный гость тяжело поднялся из кресел и еще тяжелее посмотрел на герцога Бирона.
Страх, как много вокруг страха, словно говоря сам с собою, произнес он. Как много зла делает страх! Матушка, правительница Анна, не была жестокой. Она так поступила с вами и с вашим семейством из страха. Боялась вашего отца. Боялась за себя, за меня Думала, верно, что ваш отец отнимет у нее детей, а ее с мужем сошлет в Сибирь. И императрица Елизавета тоже боялась Боялась живого императора Иоанна Антоновича, и боялась его убить. Потому и прятала меня сначала в ссылке, потомв тюрьме. Страхопасный советчик, и вам он ныне подсказывает правильное, но бесчестное решение. Я вот уже никого не боюсь. И никого не осуждаю. Это привилегия мертвеца. Я узнал все, что хотел Я в вашей власти, ваша светлость, извольте позвать стражу.
* * *
«Купца» Тимофея Курдилова из Риги отправили под конвоем в Петербург, в Тайную канцелярию. Держали в Петропавловской крепости, долго допрашивали. Сам Степан Иванович Шешковский дознание учинял. Курдилов твердил одно и то же: «Я чудом спасшийся император Иоанн Антонович». Пытать его государыня Екатерина Алексеевна запретилаШешковский так и не понял, почему.
После дознания Курдилова сослали в Соловецкий монастырьс мягким предписанием: поселить в келье, где сам захочет, выпускать на прогулки без ограничений, только чтобы из монастыря никуда не делся. На содержание узника было положено отпускать из казны 10 копеек в день. Не много и не мало. Прожить хватит.
В Соловецком монастыре названный Тимофей Курдилов вел себя тихо и прожил недолго. Иноки, что были приставлены смотреть за ссыльным, после рассказывали, что он все сидел у воды целыми днями и смотрел на пепельно-серые волны Белого моря. Такие похожие на воды Ладоги. Верно, представлял себе, как плывет куда-то. Может, в Данию, к братьям и сестрам. А, может, и на тот свет, к матери и отцу. Так засмотрелсячто у воды и умер. А с ним умерла его тайна, известная только ему самому. Да еще неведомым «добрым людям», имена которых так и не смог выведать у арестанта умелый дознаватель Степан Иванович Шешковский
Часть перваяАннушка Вторая
Глава 1Эхо зимнего дворца
Боже мой, как тяжело идти! Как он огромен и нелеп, этот дворец, даже от его названия мороз по кожеЗимний! Всюду обильная, но облупившаяся позолота, дорогие, но грязноватые портьерыи худо заделанные щели, из которых тянет затхлым духом, сквозит холодом в промозглую погоду, и лезут отвратительные тараканы. Какие бесконечно длинные и гулкие залы Здесь живет дворцовое эхо: блуждает в зеркалах, вздымает тяжелые портьеры, язвит, пересмешничает Если скажешь: «Анна!», оно ответит«Елизавета!», и тогда предательски задрожат пальцы, вцепившиеся в складки платья, и потемнеет в глазах, и не хватит воздуха! Она всегда была такой неловкой, маленькая принцесса Аннушка, Анхен. Тяжелое и царственное имя Анна ей дали здесь, в России, пятнадцатилетней девочкой крестив в православие. А она не Аннушка вовсе, и тем более не Анхен, а Лизхен! Елизаветой ее назвали при рождении, как и ту, другую, рыжеволосую, зеленоглазую, в алом платье, расшитом золотыми нитями, так что вся она, лютая соперница, сияет, как солнце.
Правительница Аннасеребряная, в атласном платье, расшитом серебром, с жемчугами на шее и алмазами в гладких черных волосах, а цесаревна Елисавет Петровназолотая, рыжая, веселая И все любят Елизавету, потому что цесаревнасолнце, а правительницатолько луна, серебряная луна. Всегда так было, даже при жизни тетки-императрицы, Анны Иоанновны.
Если обернуться, сделать шаг назад, то увидишь тетку, как живую. Она тяжелая и кряжистая, словно древние каменные изваяния женщин канувших во тьму народов, которые, рассказывают, стоят в степях на южных рубежах ее бескрайней империи. И смотрит она на свою единственную племянницу сердито и недовольно. Рядом с неюгерцог Курляндский Бирон, роскошный и похожий на злого породистого жеребца, теткин фаворит. Он нагло усмехается. Тетка Анна в могиле, Биронв Сибири, но оба онипозади. Их призраки навсегда заплутались в мрачных дворцовых стенах. А кто впереди, кто ждет Аннушку в конце бальной залы, в конце ее пути? Рыжеволосая красавица Елизаветавот она, стоит и торжествующе смеется красивыми полными губами, жемчугом оскаленных зубов! Это тоже призрак? Или дерзкая красавица, дочь северного титана Петра Великого, сама явилась в Зимний в неурочный час, чтобы поглумиться над своей неуклюжей соперницей на дороге к престолу российскому? Аннушке становится жутко, до оторопи, до дурноты. Между худыми лопатками под громоздкой парадной робой скатываются холодные капли, как перед смертью. За спинойгрозные призраки, впередиопасный враг. Бежать, позвать на помощь? Поздно, никто опять не придет на ее слабый зов. Придворные, слуги в страхе или в безразличии не двинутся с мест. Караульные гвардейцы не сойдут со своих постов, словно бездушные статуи. Никому нет дела до нее, нежеланной и случайной правительницы Но она еще правительница, титулованием великая государыня и великая княгиня империи, занимающей едва не половину карты обитаемых человеком земель! Она не сдастся без борьбы! Отчаянно вскинув увенчанную напудренной прической голову, Аннушка делает несколько судорожных шагов впередназад слишком страшно! навстречу Елисавет, дщери Петровой. Голос предательски дрожит и рвется, но Аннушка изо всех сил будит в нем сталь, тщательно подбирая все еще непослушные после семнадцати лет в России русские слова:
Сударыня, извольте отвечать, некое дело или безделье привело вас ко мне без надлежащего полагающегося должного Verdammt noch mal, как жестоко вы поплатитесь!..
Аннушка протягивает вперед слабую дрожащую руку и пальцы утыкаются в засиженное мухами зеркало. Это ее собственное отражение, которому багровый отсвет заката, пробившийся через вечно немытые дворцовые стекла, придал красноватый оттенок, играя с блестящей парчой. Даже солнце в России готово изменить ей! И за спиной никого: сквозняк колышет грузную портьеруэто и есть Анна и Бирон из ее кошмара! От облегчения и внезапного упадка сил у Аннушки стремительно темнеет перед глазами, пронзительно звенит в головеи она как подкошенная падает перед зеркалом на истертый дворцовый паркет. Но в угасающем взгляде успевает сверкнуть ослепительная победная усмешка Елизаветы Петровны. «Так она все же была?» отрешенно изумляется Аннушка, и мир гаснет.
Какой отвратительный запах! Верно, в дворцовых закоулках опять издохла крыса, или нерадивый слуга опрокинул ночной сосуд. Но голове так приятно лежатьна упругом, мягком, теплом .
Анхен, Аннушка! Милый дружочек! Открой глазки!
Ах, это верная Юленька Менгден, единственная близкая душа в этом дворце, фрейлина и подруга-наперсница, уложив бедную Аннушку к себе на колени, настойчиво сует ей флакончик с омерзительными нюхательными солями.
Фи!!! фыркает юная правительница, оживая. Юлиана, как ты позволила такой мерзости случиться у меня под носом?!
Но Аннушка, душа моя, Юлиана гладит ее по лицу мягкой сильной рукой, нежнее, чем положено подруге; так, наверное, подобает влюбленному кавалеру. Тебе было дурно. Это ароматические соли
Я понимаю, что это! правительница намеренно сердится, великодушная Юлиана единственная позволяет ей покрикивать на себя, не обижаясь, и на ней можно отрабатывать властные интонации. Но я имела в виду эту подлую рыжую кошку Елисавет, которая предерзко проникла сюда
Но Анхен, позволь, Юлиана Менгден умоляюще воздевает руки. Я все время была подле, в соседней зале. Я не видела здесь ни души, кроме тебя, никакой Елисавет! Неужели ты думаешь, что я попустила бы твоей гнусной хулительнице проникнуть сюда со злым умыслом?
Тут в миндалевидных карих глазах Юлии вспыхнул бойцовский огонь, и со своими вздернутыми упрямыми скулами и веснушками на носу она стала похожа на задиристого подростка.
Эта чудовищная женщина опять обидела тебя, дружочек? звенящим от воинственности голоском вопросила они. Скажи всю правду, и я заставлю ее ответить!
При виде этого порыва Аннушке стало тепло и немного грустно. «Мой единственный, мой самый верный страж», подумала она с умилением, но вслух сказала ворчливо:
Не обидела на сей раз, коли ты ее не видела. Помоги же мне встать на ноги, в этой проклятой робе мне не справиться самой, как сверженному наземь рыцарю!
Да, ваше высочество! церемониально, но несколько обиженно ответила отважная фрейлина, совсем не обрадованная этой сменой положения. Она неохотно завозилась, расправляя собственные пышные кринолины, случайно скользнула рукой по паркету, не удержала равновесие и словно невзначай прижалась пылающими губами к лицу Аннушки
И тут как назло раздались чьи-то редкие и гулкие шаги. «Ах, это муж, подумала Аннушка скорее досадливо, чем смятенно. Он всегда так медленно ходит, недотепа, но появляется так некстати!» Она попыталась освободиться от пылких объятий не совсем владевшей собой Юленьки, однако было поздно.
Милостивые государыни, мне думается, что сие взаимное расположение женских особ, столь обличенных высоким положением, не можно назвать полностью политичным, произнес скрипучий мужской голос, не окрашенный никаким чувством. Аннушка наконец бросила на говорившего взгляд поверх плеча подруги-наперсницы.
Да, это он, милостью покойной тетки ее муж, герцог Антон-Ульрих Брауншвейгский, новопроизведенный милостью судьбы генералиссимус Российской Империи, так и оставшийся при этом в глазах Аннушки невыразительным и докучным придатком ее несчастий. Как это похоже на негозастав дам в подобной позе он мог бы хотя бы рассердиться, закричать, чтобы быть чуть более человеком. Или, наоборот, проявить участие, прийти на помощь, помочь молодой супруге подняться на ноги. Но он беспомощно торчит рядом, без выражения на блеклом скучном лице. Если бы не расшитый золотыми галунами мундир да шпага с богато украшенным эфесом, его с этой деревянной выправкой можно было бы принять за камер-лакея.
Ваше высочество, соизвольте подать помощь ее высочеству, быстро нашлась бойкая Юленька, Ей сделалось дурно, надобно проводить ее
Тонкие губы Антона-Ульриха едва заметно дрогнули, на них отразилась презрительная усмешка. Надо отдать ему должное: он слаб и безволен, но отнюдь не глуп и хорошо понимает свое унижение в этом несчастливом и натужном браке. Раньше, когда унылого тогда еще принца воодушевляла надежда на взаимность черноволосой красавицы Аннушки (поначалу он и вправду был сильно увлечен ею!), он уже давно стоял бы перед ней на коленях, покрывая холодную белую ручку поцелуями. Но сейчас он лишь повернулся на паркете в своих гнусаво скрипнувших кирасирских ботфортах и обронил через плечо холоднокак сосулька упала с крыши в лужу:
Надобно обратиться к лейб-медикусу, меня же увольте. Уповаю, нынче вечером этот прискорбный пассаж не освободит вас от присутствия на ассамблее, моя высочайшая супруга, равно как и вас, госпожа Менгден.
По-русски Антон Ульрих говорил отменно, даром что жил в России много меньше, чем Аннушка. Однако почему-то всегда выбирал для своих фраз самые ходульные и вычурные конструкции, своей нелепостью очень похожие на него самого. Ботфорты медленно проскрипели прочь, и где-то в дальней анфиладе покоев чеканно грохнули приклады ружейчасовые взяли на караул своему главнокомандующему. Служба есть служба!
По крайней мере, он деликатен, вовремя убрался! хихикнула Юленька Менгден, не торопясь размыкать объятий. Аннушка решительно отстранила ее и, проведя энергичную комбинацию телодвижений, умудрилась сама выпутаться из тяжелых кринолинов и встать. С неожиданной решительностью схватила подругу за руку и рывком поставила на ноги, сказав:
Это вообще-то должна была сделать не я с тобою, а ты со мной! И больше не позволяй мне вот так валяться, Жюли, что бы ни случилось! Не хочу быть слабой тут голос Аннушки сорвался, и она совсем по-детски всхлипнула, Даже если суждено мне унизиться перед Елизаветой, закончила она шепотом.
Ну что ты, Аннушка, ответила верная Юленька, которую, казалось, ничего не могло обескуражить, Не бойся, мы успеем тебя короновать. Ты будешь императрица всероссийская Анна Вторая
А как же сын? вскинулась юная правительница. Ведь онимператор по завещанию тетушки.
Он примет корону из твоих рук, когда подрастет, легко, словно речь шла о самых обыденных вещах, отозвалась Юлиана Менгден.
Но коварное дворцовое эхо слышало этот разговор и уже повторило по-своему. «Не примет Не успеем Не Анна Вторая Елисавета Первая»..
* * *
Так и сбылось. Как нашептало дворцовое эхо. Оно всегда говорит правду. Злую правду, горькую! Ах, если бы доброе эхо завелось в этом неустроенном дворце! Но, видно, не судьба
Впоследствии в свой черед побаивалась каверз этого эфирного обитателя Зимнего и победившая в борьбе за трон Елизавета Петровна. Потому и постановила: «Понеже в Санкт-Петербурге наш Зимний дворец не только для приему иностранных министров и отправления при дворе в надлежащие дни праздничных обрядов, но и для помещения нам с потребными служителями и вещами доволен быть не может, мы вознамерились оный наш Зимний дворец с большим пространством в длине, ширине и вышине перестроить».
Но это уже совсем иная, более поздняя история
Глава 2Дамы выбирают кавалеров
В детских играх своих Аннушка любила представлять себя несчастной, но гордой принцессой, с благородным достоинством отвечающей своим гонителям. Встав перед зеркалом, она картинно складывала ручки, словно они и впрямь были связаны, изображала холодную полуулыбку (для этого следовало слегка, с достоинством приподнять только уголки губ) и говорила коварной зеркальной глади: «Вы не сможете меня унизить, господа! Я была и останусь благородной принцессой и сохраню свое достоинство даже в изгнании»..
Дальше она обычно не договаривалана губах сама собой появлялась настоящая улыбка. Все этоигра, только игра, никаких несчастий нет и в помине, мир непременно будет добр к ней, а тетка-императрица Анна Иоанновна хоть и не в меру сурова, но любит свою племянницу. Да и кого ей еще любить, кроме Аннушки? Не осталось ведь у государыни кровных родственников, кроме этой вечной соперницы и пересмешницы, Елизаветы Петровны. Да и Елисаветразве что по крови родственница, но не правомочный член августейшей семьи императрицы. Это враг, коварный враг, до поры до времени скрывающий свою вражду и помыслы, о чем ведомо и самой императрице, а даже ее маленькой наивной тезке, Аннушке Мекленбург-Шверинской.