* * *
Аннушка с детских лет боялась тетку, Анну Иоанновну. Разумом понимала, что для императрицы онаее любимая и единственная племянница, но только странная у тетки была любовь, скорее похожая на властное чувство собственности. Простирайся Аннушкин взгляд несколько дальше дворцовых стен и «прешпектив» столичного Града Петрова, она, наверное, поняла бы, что очень похожее чувство обладания испытывал барин к своим крепостным рабам, любя их при этом, как любят свою собственность. Но юную Аннушку совсем не занимало сословное устройство России. Для Анны же Иоанновны, добившейся абсолютной власти Российском престоле своей мощной рукой, разорвавшей «кодиции» Верховников, таковыми крепостными были все ее подданные, не исключая высшую русскую знать и высокородных иностранцев. Потому-то тетка-императрица смотрела на Аннушку сурово и подозрительно, насупив брови, а улыбалась редко и лишь когда племянница оправдывала ее ожидания. Увы, приходилось признать, что Аннушка эти ожидания оправдывала редко. Почти никогда.
Аннушка была застенчивой, неловкой, иногдакапризной, иногдадоброй, и чаще всегоне злой. Ей же следовало быть гордой, жесткой и хитрой, как и подобает племяннице императрицыи тогда, возможно, «прешпективы» очередной женщины на престоле Российском открылись бы перед нею с большей очевидностью. Вот и сейчас, когда тетка вызвала ее к себе, Аннушка твердо знала: ничего хорошего ей этот разговор не сулит. Будет горько, нудно и стыдно, и разойдутся они смертельно недовольные друг другомдо новой встречи, такой же бессмысленной, как и эта
Ах, бедная она сирота, некому за нее заступиться на этом свете! Бабушка умерла, матушка умерла, а отца, герцога Мекленбургского, Аннушка почти не знала Только тетка у нее и осталась, да разве оназлобная, орущая, вечно осуждающая и обвиняющаяэто заступница?
Замирая от липкого, постыдного страха, Аннушка толкнула дверь теткиного кабинета. Вошла тихо, почти бесшумно. И сразу стало зябко и тяжело, хотя в кабинете было хорошо натопленоАнна-императрица любила, когда топят жарко, почти до угара. Но руки у Аннушки задрожали, как у маленькой, как в то мгновение, когда тетка впервые рассердилась на нее, еще при матери, и отвесила племяннице затрещину Тогда Аннушка горько заплакала и бросилась к матери на шею, а мать все твердила: «Ты уж, доченька, не гневи государыню».. Она и не гневилатолько тетка каждый раз сама гневалась, что бы Аннушка ни сказала, как бы себя ни повела
Вот и в этот раз было то же самое: зачем только тетка ее позвала? Чтобы снова помучить? И чего только хотят эти властные жестокие люди от нее, несчастной?
Анна Иоанновна сидела в креслах, словно деревенская баба на завалинке, и, подобрав подол платья серебристой парчи грела у голландской печки большие как у крестьянки ноги в штопанных шерстяных чулках. Сначала императрица вопросительно и ожидающе посмотрела Аннушке в лицо, а потом, не дождавшись желаемого ответа, опустила глаза ниже, на живот. В животе сразу стало неуютно и тяжело, и Аннушка, взрослая барышня, невеста, всерьез испугалась, как бы не осрамиться.
Не ты мне надобна, зло и сердито сказала наконец царственная тетка, А только чрево твое худое да тощее. Родишь мне наследника престола Российского, и шут с тобойживи, как знаешь. Дури, чуди со своей Юлькой Менгденшей! Слыхала, как эта язва, Елизавета, твою фрейлину любимую называет? Жулька Точно собачку, что на кровати валяется На твоей кровати, племянница Неужто верно то, что про вас с Жулькой рассказывают? Целуетесь, вы будто, милуетесь, будто баба с мужиком?! Тьфу, пропасть! Даже представить гадко Али врут?
Врут, ваше императорское величество, все врут! торопливо ответила Аннушка.
В их отношениях с Юлианой Менгден, с ее наивной точки зрения, и вправду не было ничего предосудительного. Ну, спали, обнявшись Но во дворце зимой холодно, и почти всегдастрашно. А Юлианатакая смелая, с ней можно ничего не бояться!
А почему спите с ней в одной кровати? не унималась тетка.
Страшно мне одной, государыня-тетушка чуть слышно оправдывалась Аннушка. И холодно. И чертовщина во тьме мнится Ежели одна сплю. А Юлианы призраки боятся. Не приходят.
Какая-такая чертовщина во дворце помазанника божьего!? Ты что сдурела, девка? громогласно рассвирепела тетка. Или смеяться надо мной вздумала? Ежели смеятьсято поостерегись Не посмотрю, что племянница, в каморе запру, пока чудить не перестанешь Ох!!
Вдруг багровое толстомясое лицо императрицы посерело, она заполошно схватилась пухлой рукой в дорогих перстнях под левой грудью и с живым ужасом в голосе выдавила:
Ахти!.. А что если не бесы то вовсе Ночью-то ты их видела Что если людишки лихие! Все извести меня хотят! Все крамолу умышляют!
Аннушка перепугалась еще больше, чем от гнева императрицы. Она заметалась по комнате, ахая и хватая то затейливый серебряный кувшин с водой, то заморское опахало страусовых перьев. Бросилась овевать им лицо тетки. Та с подвоем причитала о «изменщиках-заговорщиках», и из глаз ее катились самые настоящие крупные слезы. Аннушке впервые стало жалко эту грубую и властную женщину, которая всю жизнь боялась своих призраков, тоже выходивших из мрака. Только ее призраки были из плоти и крови, они могли посягнуть на ее престол.
Тетушка, тетушка, не бойтесь, то точно не живые люди были! принялась утешать ее Аннушка. То тени бродят, наверное
Что за тени?! Отвечай, девка! императрица поразительно быстро овладела собой. Гляди, коли соврешь! Ужо в Тайной канцелярии сведают, чьи это тени к тебе ходить повадились.
Просто тени, пролепетала Аннушка, помертвев при упоминании страшного дознавательного ведомства, которое под скипетром тетки не ведало роздыху. Верно, души людей несчастных, умерших без покаяния или казненных
Кем казненных? Мной?! заорала тетка. Крамольников престола моего жалеешь, зоилов моих, тля Мекленбург-Шверинская?!
И вами, тетушка. И государем покойным Петром Алексеевичем, эти слова слетели с Аннушкиных губ словно сами собой. Она вовсе не хотела их говорить и в испуге отступила к дверям, боясь, что тетка сейчас встанет со своего седалища и надает ей пощечин. А рука у Анны Иоанновны была тяжелая.
Но тетка повела себя на удивление тихо. Тяжело осела в креслах всем своим грузным телом, помолчала, вертя в руках дивно разукрашенный веер, которым Аннушка только что охлаждала ее пыл. Потом сердито бросила красивую вещицу на пол, наступила на нее пяткой. Веер жалобно затрещал, и императрица с мстительным удовольствием поднажала еще. Аннушка почему-то подумала, что так же переламывают людям кости на дыбе в упомянутой Тайной канцелярии. Ей стало холодно и страшно, но не как ночью, когда приходится спать одной, без Юленьки, и ее обуревают девичьи страхи, а по-настоящему.
Помилуйте, ваше императорское величество
Аннушка попыталась сделать глубокий книксен, но ее дрожащие ножки разъехались на паркете, и она бухнулась на колени, словно и вправду крепостная девка перед барыней. Императрица позволила себе алчно ухмыльнутьсяломать людей, видеть их испуг, слышать униженные мольбы о пощаде доставляло ее естеству почти плотское удовольствие. Махнула рукой (сверкнули драгоценные камни в перстнях) мол, пес с тобою, ступай. Но на обратном движении сжала пальцы в кулак и притянула к себеэтот жест означал: останься! Маленькие проницательные глазки Анны Иоанновны пытливо уставились на Аннушку-младшую из под густых, по-молодому черных бровей.
А ты, значит, у нас добренькая? с прищуром произнесла тетка. Случись каким произволением тебе на мое место забраться, то никого пытать и казнить не станешь?
Никого прошептала Аннушка, и повторила уже тверже. Никого!.
И стервь эту, Лизаветку, в монастырь не запрешь?
Зачем же, тетушка Цесаревна Елизавета Петровнанаша ближайшая родственница. Да и вы ее при дворе держите, а не в монастыре.
Мне Лизаветка не страшна, и не таких давила, объяснила тетка-царица и для наглядности прихлопнула на подлокотнике осмелевшего таракана. А вот тебя, милостивицу, ежели ты одна, без моей защиты останешься, она живо съест! И не подавится Так что нипочем тебе не править, племянница, ни самой, ни в регентском статуте. Не допущу ради блага твоего же. Родишьи довольно с тебя. Другие править будут. Те, что похитрее. А ты с Жулькой своей далее играйся. С тебя, дурищи набитой, довольно будет.
За что вы меня так не любите, ваше величество тетушка? сквозь слезы спросила Аннушка. Меня только маменька покойная и любила. И бабушка еще. Да только нет их уже на свете белом. А правда, что вас бабушка покойная прокляла?
Что? Что сказала? закричала Анна Иоанновна. Молчи, дура!
Она встала, шурша тяжелым, пышным платьем. Подошла к племяннице, все еще стоящей на коленях, схватила ее за тоненькие плечи жесткими, унизанными перстнями пальцами, рывком поставила на ноги и заглянула в глаза.
Откуда знаешь, что бабка то есть мать моя меня перед смертью поносила? Кто наболтал?
Люди рассказывали
Какие-такие люди? Поименно назови. Всех сказочников в Тайную канцеляриюи на дыбу!
Не скажу, тетушка, хоть режьте меня
Резать тебя мне без надобности, пока сына не родила! сказала Анна Иоанновна, отпустив племянницу. А после не худо бы и проучить дуреху. Да жаль мне тебя, глупую, не понимаешь, что ли? Потому и не трону Все-таки кровь родная. Да пойми ты, блаженная, что про такие вещи даже вслух говорить нельзя! Проклятие материнскоеоно такое, оно и тебя догнать может
Меня? Почему?
Да потому, что не только меня, многогрешную, матушка моя, царица Прасковья Федоровна в исступлении своем перед смертью облаяла. Но также и матушку твою, сестрицу мою нелюбезную Катерину Ивановну непотребными словесами славословила.
А матушку за что?
За то, что врозь жила с мужем своим. И не по закону. Амантов имела.
Матушка? не поверила Аннушка. Не может быть!
Может, племянница! Да и что тут такого? Дело, как говорится, житейское, бабье (Тетка сально хихикнула.) А младшая сестра моя, Прасковья, и вовсе по амурному беснованию замуж выскочила. По староотеческому закону так не положено. Сиди при мужеи знай, молчи! Матерь наша, бабка твоя покойная царица Прасковья, крепко на стародавних законах сидела, чтоб ее нечистый в пекло унес! Вот ежели ты при муже своем тихо сидеть не будешьи на тебя бабкино проклятие перейдет, и на детей твоих А ты ведь не будешь, знаю я тебя! От жениха нос воротишь, на саксонского кобеля, посланника заглядываешься! Добро только, что отправила я сего Морица с глаз долой. Жульку ладно, потерплю пока, ежели ты без нее домовых боишься да спать по ночам не можешь Бабе от бабы не забрюхатеть!
Тут императрица, вполне довольная своей остротой, в голос расхохоталась, причем без злобывесело. Случалось с нею и такое.
Благодарю, тетушка. Аннушка присела в реверансе (на сей раз получилось). Так зачем звали вы меня?
К обручению готовься. Скоро оно. На жениха смотри поласковей, не то зенки вырву! Ей-богу вырву, я напрасно стращать не стану, сама знаешь.
Сами же обещали не резать, а ныне глаз лишить грозитесь, тихо, но твердо сказала Аннушка, к которой в делах любви всегда возвращалась смелость. А то и колите мне глаза, ваше величество, ибо противен мне жених ваш, и смотреть на него тошно! Не пойду за него. Лучшена плаху!
Да что ты о плахе знаешь, девчонка?! Там хруст стоит как топор свистит, кровища с нее рекой Книжек своих французских начиталась? Дуришь?! Принц Антон-Ульрих крови княжеской, благородной, и кавалер отменный, а что телом щуплый да лицом нехорош, так это ничего С лица не воду пить! Стерпитсяслюбится. Тебя до обручения крепко стеречь будут. Не уклонишься.
Я убегу! Не удержите! Отравлюсь или утоплюсь!
Да пойми ты, кобыла, я о тебе забочусь! с выражением, которое у нее могло сойти даже за мягкую настойчивость, принялась объяснять Анна Иоанновна. Не за саксонского же посланника тебе замуж идти, и не за Жульку твою! Вот смех и грех был быодна девка за другую замуж выходит Таких и из церкви поганой метлой погонят, да и народ на смех поднимет! И дети от таких браков не родятся! Ты послушай, племянница. Ты не дури, выйди ты за этого прыщавого Антошку-Ульриха, что тебе стоит? А я после этого графа Линара может и вернутебе в утешение, а Антошке в рогов умножение Но после! Когда замуж выйдешь и сына родишь. Мне родишь, престолу Российской империи родишь, а не дрищу Антошке.
Вернете Морица, тетушка? Вправду? Аннушка услышала только то, что хотела услышать.
Верну, верну. Играйся. Все, иди. Надоело мне с тобой лясы точить.
Баба-императрица грубо и устало махнула рукой, отпуская племянницу. Аннушке на мгновение показалось, что лицо у тетки сейчас не сердитое и не злое, а несчастное, измученное. Как будто на плечах у императрицы тяжелый груз, который до смерти не стряхнешьне шуба соболья Власть великую силу дает, но и до земли человека пригибает. А ей Аннушке, и не надобно властиосердишься да озлобишься. Лучше жить себе в добре и в покое, да с любезным другом в любви!
А есть ли вовсе этот покой для нее в России, в которой она прожила с младенческих лет, но не смогла ни узнать, ни полюбить эту огромную страну, пугающую своими просторами и мощью своих чувств? Может, и нет его вовсе. У власти ты либо жертва, либо палачтретьего не дано. А если не хочется быть ни палачом, ни жертвой, как быть тогда?
Аннушка тихо затворила за собой двери кабинета императрицы, постояла в молчании и замешательстве. Кто-то почти бесшумно подошел к ней сзади, положил ей на плечи уверенные, горячие ладони. Конечно, это Юленька. Только она так подходит. И так умеет утешать.
Не бойся, Аннушка! сказала Юлиана. Я всегда буду с тобой. В душе я сильнее любого мужчины. Ятвой верный рыцарь.
Как Мориц?
Я лучше, милая
Она уверенно и даже властно взяла Аннушку под руку и увела прочь. Принцесса не противилась. Честолюбивой и пылкой Юлиане казалось, что она сейчас влечет свою слабую и доверчивую подругу не обыденной чредой дворцовых покоев, а триумфальным путем к славе. Или к гибели? Кому дано знать свою судьбу?
Глава 3Радости Амура и узы Гименея
Что значитжить по своей воле? Аннушка никогда не знала, что это такое, разве что в раннем детстве, когда еще была жива бабушка. Старая царица Прасковья Федоровна баловала внучку, как умела, а умела она, на взгляд маленькой девочки, очень многое Например, сладкой сдобой накормить, и волосы красивым гребнем расчесать, и косы заплести, и даже, несмотря на свою ярую приверженность русской старине, уложить в новомодную прическу на европейский манер черные внучкины кудри И бегала Аннушка при бабушке, где ей вздумается, по всем измайловским деревянным покоям и пристройкам и по огромному саду, где так сладко и тепло пахло яблоками и травой. Потом бабушка умерла, и воля закончилась.
Матушка, Екатерина Ивановна, царствие ей Небесное, во всем слушалась сестрицы Анны, ставшей российской государыней. Аннушку забрали в Санкт-Питербурх, во дворец, поселили в отдельных покоях, рядом с императрицей, чтобы там маленькая принцесса жила, как за каменной стеной или как у Христа за пазухой. Аннушка и не сомневалась, что живет она именно за каменной стеной, то есть тускло и скучно.
Императрица же назидательно говорила, что племянница «под добрым приглядом» и ни в чем не нуждается. Но нуждалась Аннушка в главномв любви и заботе, и потому всегда чувствовала себя пленницей. Тетка-императрица, конечно, заботилась о ней, но забота эта казалась Анне-младшей камнем на шее. Буйно щедрая на растраты, но жадноватая в мелочах, царственная тетка попрекали роскошной обстановкой покоев, в которых Аннушка обитала, нарядами, которые ей сшили, каждой жемчужиной, которую вплетали ей в волосы придворные куаферы. И поэтому Аннушка часто вырывала жемчужины из волос вместе с непослушными прядями и пряталась от тетки в Летнем саду. Только в этом саду она и чувствовала себя дома, почти, как у бабушки в подмосковном Измайлово. Высокие липы шелестели так сладко, так упоительно Бисером рассыпалась вода фонтанов, пахло близким морем, и совсем рядом вздыхала река-Нева, широкая и холодная, но такая родная.
Пришла юность, пора сладостного душевного щемления, необъяснимой грусти и мечты о несбыточном. Летний сад обрел в эту весеннюю пору Аннушкиной жизни новое значение. В этом саду она стала тайно встречаться с красавцем-галантом графом Морицом Линаром: украдкой целовалась с ним под липами, бродила под руку по сладко похрустывающим, усыпанным гравием аллеям, охваченная душевным волнением А однажды, в одном из уединенных парковых павильонов, случилось то запретное и желанное, в чем Аннушка никогда бы не призналась тетке, даже если бы ее, принцессу, вздернули на дыбу. Тетка, впрочем, узнала на удивление скоро. Или донес кто-то из дотошных бироновских соглядатаев, или, скорее императрица догадалась по пунцовым щекам племянницы и томной стыдливости взоровАнна Иоанновна сама любилась много и жадно, и в пору юности, и не остыв плотью к своей осени. Как она тогда не прибила Аннушку и не отправила ее в северный монастырьлить слезы до конца своих дней, один Бог знает Быть может, именно потому, что «баба бабу всегда поймет»!