Жили братья в доходном доме, в маленькой уютной квартире, рядом с огромным замком. Главная готическая башня замка, стоявшего на Королевской горе, возвышалась над городом на девяносто метров и как бы утверждала лидерство военных в этой восточной провинции Германии. Ник уже тогда знал, что ему предстоит большая военная карьера, и его интересовало всё, что касалось армии.
Армейских офицеров в Кёнигсберге можно было увидеть везде. В ресторанах и казино, в синематографе, в гостинице, в ещё новом зоопарке на Хуфене, на улицах и, конечно, на множестве строевых мероприятий: от развода гарнизонных караулов до смотров и парадов, которые проводились в городе с пугающей регулярностью. Братья часто гуляли вдоль городского вала, превращенного в парк. Ник навсегда запомнил массивные здания из красного кирпича, тянувшиеся от пруда Обертайх. На берегах этого пруда возвышались башни Врангеля и Дона, а дальше по Литауенваль находились военные склады, крепость-казарма Кронпринц, форт Грольман, Королевские ворота и ряд домов, более похожих на крепостную стену, упиравшуюся в реку Прегель, на берегу которой стоял еще один фортЛитуания.
Везде только и слышалось:
Вот когда кайзер Вильгельм приезжал
Или ещё чаще:
Кайзер приедет, тогда уж насмотримся парадов.
Город буквально помешался на тщеславном и амбициозном кайзере и его самоуверенных генералах.
Домой, в Петербург, братья возвращались поездом, границу пересекали в Эйдкунене, и везде по пути следования видны были следы серьёзной военной инженерной работы. На поезд до Петербурга пересаживались в Кибартае, который практически разрезался на части германо-российской границей. Хотя собственно станция по странному стечению обстоятельств называлась Вержболово.
Орловцевыизвестный дворянский род, мужчины которого с екатерининских времен традиционно служили в русской армии. Кое-кто дослуживался до генералов, но все без исключения честно служили Царю и Отечеству, ничем не запятнав себя. Семья наследовала два небольших имения в Тверской губернии, дававшие невеликий, но постоянный доход. Отец братьев, тоже Николай Николаевич, получил блестящее образование военного инженера, руководил строительством важнейших оборонительных сооружений в западной части империи. И если Ник, с его «военной косточкой», уже точно знал свою судьбу, то брат Юрий склонялся к выбору Петербургского университета, разрываясь между юридическим и философским факультетами.
Через год после поездки в Кёнигсберг Ник, выйдя из гимназии, поступил в Московское Алексеевское военное училище. Так началась его военная жизнь, к которой он готовил себя с детства. Окончив училище по первому разряду, он получил чин подпоручика и отправился по выбору служить в Виленский округ, в гвардейский Троицкий полк, квартировавший в Вильнюсе. Служил он успешно и на третий год поступил в Императорскую Николаевскую военную академию. Академию и дополнительный курс Орловцев закончил с отличием. В 1913 году он был выпущен штабс-капитаном на службу в Генеральный штаб. Николай уже имел опыт службы в линейных боевых частях, теперь же ему предстояло получить опыт штабной работы высшего уровня. Юрий к этому времени уже учился на втором курсе Петербургского университета, но больше, чем философии, поклонялся своему новому увлечениюпоэзии. Ник дневал и ночевал в оперативном отделе Генерального штаба, с братом в эту пору общался мало, а в компании его новых литературных друзей не бывал вообще.
Напряжённость в Европе тем временем нарастала, и весной 1914 года Орловцева отправили от Генерального штаба в Виленский военный округ на высокую для молодого офицера должность младшего адъютанта штаба округа. После объявления 20 июля в России всеобщей мобилизация в Виленском округе формировалась 1-я армия Северо-Западного фронта под командованием генерала от кавалерии барона Ренненкампфа. Орловцев стал младшим адъютантом штаба армии. Произошло это как бы само собой, но теперь и слава, и позор, и жизнь, и сама смерть Орловцева были неразрывно связаны с судьбой этой армии. Волею случая в этой же армии чуть позже оказался и брат Юрий, добровольно пошедший в армию вместе с несколькими студентами университета. После короткой подготовки их определили прапорщиками в пехотные дивизии.
Полгода Орловцев провоевал в Восточной Пруссии. И память о событиях начала той, Первой, мировой войны все тридцать лет не оставляла его. Даже более того, стала основным предметом его размышлений.
И вот новая война, и судьба с роковой неизбежностью привела его к тем же рубежам. Теперь, с выходом к границам Пруссии, эти воспоминания обретали какую-то свою, особенную фантастическую реальность, причудливо перемешиваясь с текущими событиями фронтовой жизни. И Орловцеву казалось, что он возвращается не только в это прусское пространство, но в те трагические дни начала Первой мировой и снова восходит на прусскую Голгофу.
Он очнулся от раздумий и снова погрузился в изучение карт приграничных районов Пруссии, сопоставляя их с данными свежей аэрофотосъемки. Большинство офицеров фронта считали старого капитана техническим сотрудником, занимающимся рутинным нанесением на карты объектов, обнаруженных авиацией, наблюдателями и разведчиками. И только человек пять в штабе понимали, что именно он готовит основу для разработки вариантов проведения огромной стратегической операции. И уже затемна основе его материаловначальник штаба фронта генерал Покровский с другими генералами будет принимать важнейшие решения и готовить предложения для командующего фронтом и Ставки Верховного Главнокомандующего.
Почти полмесяца Штабной оставался в Вильнюсе, работал до рези в глазах, недосыпал, путал день и ночь. Понимая, что так работать нельзяпопросту надорвешься и сломаешься, он заставлял себя иногда выходить на улицу. Выходил в сопровождении офицера из охраны штаба фронта в основном по утрам, когда людей на улицах было немного и жара еще не раскаляла мостовые и здания. Он гулял по самым любимым местам старого города, только что освобожденного от немцев. В памяти Орловцева Вильнюс оставался тем самым шумным городом, который он впервые увидел молодым подпоручиком. В городе, конечно, не было петербургского столичного блеска, но какой-то неуловимый аромат, витавший в городском воздухе, создавал молодым офицерам приподнятое, романтическое настроение. Виленский дворец тогда занимал генерал от инфантерии Кршивицкий Константин Фаддеевич, исполнявший должность генерал-губернатора литовских губерний. Генерал, старый вояка, после академии ещё захватил военную кампанию в Польше и знатно отличился на пару с братом в войне с турками. При нём во дворце давали балы, Орловцев охотно танцевал там с виленскими красавицами и теперь, прогуливаясь по старой Вильне, частенько вспоминал молодость.
После освобождения Каунаса 1 августа 1944 года и окружения группировки вермахта, не успевшей выскочить из окрестностей города, появилась необходимость переноса штаба ближе к линии фронта. Для этого выбрали местечко в пяти километрах северней Казлу-Руды, в сосновом лесу. Выбор такого места для штаба определялся также и тем, что здесь располагалась большая железнодорожная станция, и русская армия использовала ее еще в прошлую войну. Группа мастеровых солдат старшего возраста, сама собой сформировавшаяся при штабе фронта, быстро подготовила хорошо замаскированные блиндажи, и теперь Штабному предстоял очередной переезд.
Штаб 3-го Белорусского фронта грузился в состав на Вильнюсской товарной станции, там же, где тридцать лет назад грузились полки корпуса генерала Епанчина. Тогда, 6 августа 1914 года, вместе с солдатами на отправку явилось много гражданскихзнакомые, друзья, матери, жёны и дети пришли провожать офицеров. Орловцева провожать было некому, и он налегке отправился в Кальварию, где назначили место сосредоточения частям корпуса. Домой он вернулся только через четыре года. Да и домой ли он вернулся? Офицерам русской императорской армии было не дано разобраться в этом. И теперь та давняя поездка в небольшой городок представлялась Орловцеву как начало восхождения на Голгофу, начало трагического пути не только Орловцева, его друзей, армейских офицеров, но и всей великой русской Державы. Тем более что название Кальвария, та географическая точка на карте, с которой для них началась великая война, она и есть по-латыниCalvariaГолгофа. И взошли они на ту Голгофу, и претерпели великие мучения, и много жизней положили, а страну не спасли. Воскрешения не случилось.
Страшный трагический разлад случился тогда в душе Орловцева, он ощутил полную безысходность. Большинство русских офицеров испытывали те же чувства. Для разрешения внутреннего разрыва нужно было сделать какое-то усилие, результативное, личное. Опорой в жизни ему стала мысль о возврате к той начальной ситуации, когда они ещё только обнажали оружие. Когда страна его жила, и друзья его жили, и брат, его младший брат, был жив. Тогда он и уверовал в то, что будет ещё момент, когда они снова поднимутся на свою Голгофу и вновь повторят тот путь, на этот раз победный, от границ Восточной Пруссии к Кёнигсбергу и дальшек Берлину. И победа эта возродит их Родину. Что лежало в основе его веры, точный расчёт или проявление душевной болиОрловцев не знал. Но он не удивился, когда ожидания его стали сбываться.
Так же, как и тридцать лет назад, людской муравейник затопил станцию, и казалось, нет никакой силы, которая могла бы придать этому бурлению хоть какую-то упорядоченность. На самом же деле служба военных перевозок работала чётко. Всё было погружено вовремя, и состав отправился в Казлу-Руду точно в намеченное время.
На новом месте Орловцев сразу же продолжил свою незаметную работу. Иногда, в редчайшие свободные минуты, начальник штаба 3-го Белорусского фронта Александр Петрович Покровский заходил к Штабному. Он совсем недавно получил звание генерал-полковника, и их очередной разговор начался с поздравлений генералу, затем быстро перешел на анализ ситуации и план действий фронта на осень 1944 года. Соответствующих директив из Ставки ещё не поступало, но командование фронта уже обдумывало дислокацию войск при выходе к границе для дальнейшего развития наступления теперь уже на территории Восточной Пруссии. Разговоры эти были несколько странными: чего, спрашивается, генерал-полковнику обсуждать такие вопросы с каким-то капитаном, но генерал интересовался боевыми действиями 1-й русской армии в начале еще той, Первой, мировой. Он и сам участвовал в той войне, но попал на фронт только в конце 1915 года еще совсем юным семнадцатилетним пареньком после ускоренного окончания школы прапорщиков. А Орловцев уже тогда был офицером Генерального штаба, непосредственно воевавшим в Восточной Пруссии.
Ну что, Николай Николаевич, как движется работа? Что там у нас с подготовкой материалов по операции в Пруссии? Рабочие идеи есть? Невысокий, худощавый Покровский огладил себя по большой обритой наголо голове.
Идет накопление данных, и идеи, разумеется, появляются. Но так как еще нет указаний Ставки, определяющих круг задач, которые будут поставлены перед фронтом, я пока работаю исходя из предполагаемого приграничного плацдарма, на который выйдут наши части. Орловцев докладывал официально. Думаю, что на кардинальной перегруппировке сил нашего и соседних фронтов Ставка настаивать не будет. Скорей всего зона ответственности нашего фронта протянется от Юрбаркаса на севере до Кальварии на юге. Это чуть меньше двухсот километров. Я ведь, Александр Петрович, и прошлую войну как раз с Кальварии начинал. Это Голгофа по-латыни Вот мы и взошли тогда в четырнадцатом году на свою Голгофу, а теперь, через тридцать лет, снова восходим на неё. И нет у нас никакого права ошибаться. Орловцев перешёл на доверительный тон.
Штабной докладывал не спеша, обстоятельно отвечая на возникавшие у генерала вопросы. Обсуждали подготовку операции в провинции, оценивали время, требуемое для подготовки наступления, выходило на менее двух месяцев. Части фронта нуждались в серьезной доукомплектации. А некоторые даже в переформировании. Этим и объяснялись столь длительные сроки подготовки. Штабной настойчиво обосновывал необходимость передачи фронту артиллерийских подразделений большого калибра и танковых корпусов прорыва. Без этого взломать мощную и глубокоэшелонированную оборону, выстроенную здесь, не удастся. Необходимо провести тщательную, доскональную разведку. И еще важнейшим вопросом является снабжение артиллерии. Для всего этого потребуется много времени и сил. Несколько удивлённый тем, что Орловцев столь основательно сосредоточился на этих вопросах, Покровский спросил:
Что это ты так нажимаешь на разведку и артснабжение? Это ведь в любой операции важно.
Конечно, это важно для любой операции, согласно кивнул Орловцев. Но здесь случай особый. Наша армия в прошлой войне с германцами проиграла схватку за Прусскую провинцию именно из-за никудышного обеспечения снарядами и патронами, да еще полного неведения командования не только о планах, но и о текущих действиях противника И, конечно, из-за плохого планирования операций со стороны штаба Северо-Западного фронта.
Ну, можешь ты, Николай Николаевич, удивить на ровном месте. Про штаб фронта переговорим позднее, это мне важно. А в чём такая особенность задачи артснабжения? В чём ты видишь отличие от наступления в Белоруссии?
В Белоруссии для наступления был большой оперативный простор. Здесь же этого простора нет. Здесь принципиальная разница в организации и инженерном построении обороны. Без огромной плотности артиллерийского огня такую оборону не прорвать. Допустим, мы не сможем создать необходимого запаса снарядов по ходу наступления. Значит, операцию нужно будет проводить поэтапно, перед каждым этапом завозя огромный боезапас.
Покровский снова огладил голову, подумал и пообещал поручить начальнику артиллерии фронта сделать предварительный расчет по орудиям и количеству боеприпасов для обеспечения необходимой плотности и глубины огня. Затем предложил Штабному обсудить этапы планируемой операции.
Товарищ генерал-полковник, пока могу изложить только самые предварительные и общие рассуждения, суховато сказал Орловцев. Скорей всего наступление в Пруссии и взятие Кёнигсберга придется проводить в три этапа, значительно раздёленных по времени. Ясно, что взять с ходу такую сильно укреплённую территорию и сам город-крепость Кёнигсберг не получится. Потребуются длительные периоды для снабжения, передислокации войск и оперативной подготовки. Даже проскочить укрепленные Ангераппские позиции с ходу не получится. Полоса обороны между реками Роминта и Ангерапп серьёзная, с артиллерийских позиций от границы нам её не достать, а огневая мощь там потребуется огромная. Вот и получается как минимум в три этапа
Но ведь ваша армия Ренненкампфа тогда, в августе четырнадцатого года, после Гумбинненского сражения взяла Ангераппские позиции с ходу. И прошла ещё дальше на запад, до Тапиау и Фридланда.
Да, но только потому, что командующий германской 8-й армией генерал фон Притвиц испугался угрозы окружения и сам начал отвод войска, оставив для обороны лишь небольшие арьергардные части. И после Гумбинненского сражения, активно наступая, мы уже не входили в бои с крупными частями противника. Орловцев помолчал и, вздохнув, продолжил:Зато той же осенью во время второго наступления в провинции мы за несколько месяцев так и не взяли эти позиции. Скорей всего и теперь наши части выйдут на берег реки Роминта, а дальше опять встанет задача снабжения и подготовки наступления с очень мощной артиллерийской поддержкой. Впрочем, пока это самые общие рассуждения.
Нет, дробить операцию на три части никак нельзя, нас не поймут Генерал сокрушённо покачал головой. Взятие Кёнигсбергаотдельная статья, но прорыв надо сразу планировать далеко за Инстербург, за Дейму. Перед началом операции каждый план кажется хорошим. Главное, чтобы он после операции не казался катастрофическим. Так что старайтесь, Николай Николаевич, продолжайте сбор и анализ материалов. Скоро мы получим директиву Ставки закрепиться по правому берегу пограничной реки Шешупе. А дальше и задачи наступательной операции будут определены. Но ухо будем держать востро Всего не предусмотришь, как ни старайся. Война всегда по-своему поворачивает. Эх, если бы исход войны можно было предвидеть, то и воевать не надо было бы, прекратились бы все войны. Он помолчал и потом живо спросил:Как побеседовали с немецкими генералами после Орши?
Покровский имел в виду командующего 206-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Хиттера и командующего корпусом генерала Гольвитцера, взятых в плен в Белоруссии. В их допросе 28 июня принимали участие вместе с Покровским маршал Василевский, генерал-полковник Черняховский, генерал-лейтенант Макаров. После отъезда большого начальства с пленными уже по конкретным вопросам беседовали спецы, в том числе и Штабной.