И тут случилось неожиданное: пережевывая мало-помалу неведомую новую пищу, он вошел во вкус. Сухой «Капитал» увлек его. Увлек своим оптимизмом и пафосом, приправленным здоровой иронией. А сам Маркс в представлении Евдокима вырастал до пророка.
Увлекаясь, Евдоким невольно преувеличивал силу нового, по-своему наивно раскрашивал его, но, спохватившись, скептически усмехался: вокруг него не Европа, а темная, пьяная, великая Русь, где мужики, не зная Маркса, бунтуют по старинке. Временами же ему казалось, что он поймал Маркса на противоречиях между экономическим учением и политикой.
«Но почему другие не видят этих противоречий? Из-за слепого фанатизма? Или я по своему невежеству не могу разобраться во всех жизненных тонкостях?» Не находя ответа, Евдоким решил дождаться Коростелева и поговорить с ним в открытую.
Того почему-то долго не было, но вот третьего дня заявился. Евдоким сидел на дикой яблоне и тряс кислицу для взвара.
Эй, Адам, слезай с дерева, я вам кое-что привез! крикнул Коростелев.
Он вручил Антипу газеты и брошюры, уделив часть Евдокиму. Потом, пошел с Антипом к обрыву. Сели под узловатым дубом и долго о чем-то беседовали. Под вечер сказал:
Пойдем, Дуня, на реку, на ушицу расстараемся.
Они спустились к косе, где были устроены рыбачьи троны-сидки, закинули удочки. Заря была тихая, задумчивая, но почему-то не клевало. Евдоким следил за поплавками, думая, с чего начать разговор. Наконец спросил:
Что так долго не приезжал?
Конференция была партийная и так дела разные. А ты, революционер, как тут?
До революционера, положим, далеко обывателю, озлобленному личными неудачами буркнул Евдоким, повторяя обидные для себя слова, сказанные недавно Коростелевым в присутствии Анны. Повторил, надеясь втайне, что Коростелев на этот раз возразит, но тот коротко усмехнулся и кивнул головой:
Тоже верно
А между тем улыбка в глазах была хорошая. Спросил уже серьезно:
Что делал эти дни?
Кислицу тряс главным образом Спал. Пытался даже читать.
Коростелев слизнул с губ улыбку. Он знал от Антипа, как вгрызался в книги его подопечный.
Но делу время, как говорится, потехе час. Задарма кормить меня накладно, продолжал Евдоким. Пора и за работу. Антип лесорубом берет. Все равно в Старый Буян ходу мне нет, урядник, поди, только и ждет, чтоб сграбастать
То можно узнать. А работа, что ж Подсекай! крикнул он свирепо. Евдоким дернул удилище, из воды со свистом вылетел голый крючок. Эх, упустил, раззява А еще Маркса читает!.. проворчал Коростелев.
Да. Было такое наживляя крючок, сказал со вздохом Евдоким. Да вот только не соображу, как это умнейшее учение приложить к нашему рассейскому кавардаку. Государство ведь у нас не то, что капиталистическое, а черт его знает какое! А раз нет капитализма, значит нет и пролетариата, могильщика его Так не преждевременна ли вся эта заваруха?
А у нас, между прочим, никто спрашивать разрешения не будет. Мужики-то Маркса, как ты, не читают, бунтуют и все. Не хотят ждать, пока пролетариат сил наберет. Не стоять же нам в стороне! Надо ковать железо, пока горячо. За месяц революции, брат, люди умнеют больше, чем за годы застойной жизни. Так что ждать полного расцвета капитализма, пропади он пропадом, не будем.
Зачем, не понимаю, поддерживать дело, уже заранее даже теоретически обреченное на провал? Зачем лишние жертвы?
Там я программу нашей партии привез, кивнул Коростелев. Прочитай, в ней все сказано. И «Что делать?» Ленина. А то, я вижу, ты такой грамотный стал, что вот-вот в экономизм скатишься! Еще этого мне не хватает
Я не знаю никаких экономистов, буркнул Евдоким.
Есть и такой марксизм панихидный Попозже как-нибудь дам тебе прочитать «Кредо» мадам Кусковой разберешься.
Уха в этот вечер была жидковата политика помешала. Утром Коростелев уехал, а Евдоким продолжал заниматься, как он говорил, усиленным книгоедством.
Спустя несколько дней, когда совсем уже стемнело и лесорубы разбрелись с делянки, Антип зашел к Евдокиму и позвал его с собой. Пришли к берегу Волги, сели над обрывом в безлюдном месте. Было тихо, даже шелеста осокоря не слышно, только за лесом в Бобровке беззлобно от скуки полаивали собаки. Корявые стволы дубов подступали к самой круче, ветви тянулись в одну сторону, словно хотели поглядеться в Волгу: там плыла похожая сверху на черную щепку лодка, зажигая за собой тусклые желтоватые огни бакенов. Из лесу заструилась песня трогательная песня летнего вечера с гудом жуков, с комариным звоном, с шуршаньем песка, осыпающегося с уступа кручи. В песне той слышались и плеск волн, и одинокие голоса птиц, и стук ложек-бутырок о котелок с ухой После дневного зноя воздух, напитанный горьковатым запахом таловых прутьев, был покояще мягок, как приятный легкий хмель.
Евдоким сидел, опершись подбородком на согнутые колени, и задумчиво ломал сухой прутик, поглядывая изредка на лицо Антипа с резкой складкой меж темными бровями, под которыми водянисто поблескивали серые пытливые глаза. Антип рассказывал, что приказчиком служит недавно, а до того много лет был лесником в Старом Буяне, пробовал одно время спекулировать овсом, да прогорел, незадачливый купец
Нашему ли брату тягаться с миллионщиками Аржановыми да Шихобаловыми!
Скажи мне по чести, дядя Антип, перебил его Евдоким, вот ты приказчик, живешь не в пример другим лучше, зачем тебе сдались революционеры? Дела всякие опасные?
Хм Зачем Много причин, сынок. Сто напастей злых испытал. Сызмальства хлебнул
А все же? Расскажи про свою жизнь.
Да ты отца своего поспрошал бы, он знает меня во как! И на слово резв. Уж он-то лучше расскажет, чем я, отнекивался Антип, но Евдоким настаивал: ему хотелось узнать, кто же этот суровый на вид человек, у которого он живет без малого три недели.
Ну, что ж, послушай согласился Антип, скупо улыбаясь. Поглядел исподлобья на черную гладь воды, где изредка вскидывалась шустрая селедка «бешенка», повел кряжистыми плечами, сказал: Силенкой-здоровьем бог не обидел меня справным родился на свет. А к пятнадцати годам и вовсе возмужал и ростом и крепостью. Самый раз к делу привыкать. Не до учения, коль нужда заела! Отдал меня отец в весельники на плавню. Как вскроются, бывало, реки, тут рыбаки и собираются связками по две лодки, а на каждой мужик и подросток, который в веслах правит. Отдал меня отец по рублю в неделю, а когда вода спала до межени, к верховым рыбакам определил, к Воловушкину Николаю Силычу. Только ловить уже не сетями, а шашковой снастью. Это работа полегче, и ловили утром да вечером. Через год я уже скопил на сплаве шесть рублей. Потом ходил с отцом за Волгу дрова рубить купцу Назарову, а осенью в Самару поехал, работал у Мясникова по рыбному делу. В то лето страшный недород ударил, разбежался с голоду люд деревенский, подался и я на заработки. Навалили на меня усилистую работу врагу не пожелаешь: в известковые ямы бутовый камень подвозить. Это недалеко от Дерьма. Место такое повыше, вон там, на Волге, бурлаки прозвали Жуть! В половодье года не бывало, чтобы не затащило судно в подъяр да людей не перекалечило.
Только успел я приладиться к делу, как вышло мне препятствие: придавило камнем руки. Закричал сам не свой, а хозяин растерялся, застыл как дуб, не знает что делать. Сбежались люди, кое-как отвалили. Говорю хозяину: лошадь давай, вези в Самару, а ему далеко показалось, повез в село в участковую больницу. Эх, много хватили мы в то лето тяжкое, но пусть оно пойдет в вечность
Антип примолк, вспоминая и покачивая головой, стал говорить тише, задумчивей
После поправки здоровья вскорости и женился. Взял из нашего села. А потом, как все мужики, мутить начал, бил жену ни за что ни про что так Молодечество показывал Темнота Не вынесла, бедная, сбежала в город. Поступила к дьякону в прислуги.
Остался я в одиночестве, задумался. Вижу: не так живу скотина и та ладнее живет. Поехал в Самару уговаривать жену вернуться. Согласилась. Подались мы с ней только не в Царевщину, а в Старый Буян. Нанялся полещуком да и остался почти на шесть лет. Там встретил земляков своих: Порфирия Солдатова того, что приезжал намедни, да Матвея Сарова, а тот свел меня с Амосом Прокофьевичем Антиповым. Знаешь, небось. Молоканином его зовут за то, что не пьет, не курит, докапывается все до правды, в книгах разных ищет да в Библии. Наизусть от корки до корки выучил. Серьезный старик! Будешь в Старом Буяне потолкуй с ним.
Так вот, прослышал однажды Амос, что в Сергиевском уезде на хуторе Шарнеля обосновались колонисты. Из господ ученых, что к простому народу тянутся. Преображенский был у них за хозяина и еще один Гончаров студент будто К ним и направился Амос поговорить о жизни крестьянской. Потолковали о том, о сем, а затем Преображенский повел его в Алакаевку к другому студенту. Брательника его старшего, слышь, казнили за покушение на государя, а младшего в деревню загнали. Теперь за границей живет Книжку «К деревенской бедноте» читал?
Евдоким покачал отрицательно головой.
Это он написал. Под фамилией Ленин. Я тебе дам, у меня есть. Н-да Так вот. Проспорили они целый день Амос, значит, с Ульяновым. Амос после рассказывал: славно, мол, побалагурили. Доволен остался старик: послушал умного человека, как воды ключевой напился в душный день
Позже Ульянов в Царевщину к нам с товарищами своими заезжал. Тут и я его увидел. Алексей Александрович Беляков, учитель наш, приводил в гости. Все трезвое общество сошлось. Приехал и Амос знакомца повидать. Только и в тот раз разбил молодой нашего старого книгочея по всем статьям. Да еще посмеивался: дескать, трудно ему состязаться с тем, кто знает Библию наизусть Н-да
Стал меня Амос книгами ссужать. Первую, помнится, «Князя Серебряного» дал, потом «Пугачевщину». Много я перечитал у него всяких: и Шелгунова, и Бакунина, и князя Кропоткина сочинения, и других, которые о крестьянах писали. А когда приехали к нам учителями братья Петровы, тут дело и вовсе в гору пошло. «Французскую коммуну», газету «Труд» читали. Собрался у нас кружок человек пятнадцать под видом трезвого общества, да только вскоре братьев Петровых в Елшанку перевели поп-ябедник донос на них накатал. Пришлось нам самим образовываться. Позже и я ездил в Елшанку не раз, когда надоумил меня черт овсом спекулировать. Смекнул: авось удастся подработать на книги хорошие Н-да Жуть затея! Зато ящиков с запрещенными книгами Гавриле Гаврилычу повозил изрядно. Так мало-помалу и того От церкви отошел, обезбожел. Власти да попы свергли моего бога, а ихний мне чужой. Ни суда, ни совести хитрость, обман
Антип умолк, лег на спину, подложив руки под голову.
«А я-то думал!..» чуть не вырвалось у разочарованного Евдокима, ожидавшего рассказа, пересыпанного жуткими сценами. А тут жизнь как жизнь, каких тысячи кругом. Получалось, что не «обозленность личными неудачами» заставила этого диковатого приказчика искать правду, не она разрушила в его крестьянской душе вековую веру в царя-батюшку. Тогда что же? Народнические брошюрки, которыми ссужал его Амос Антипов? Евдоким пожал плечами.
На сизой от рассеянного света звезд заволжской стороне мерцал желтоватым пятнышком костер. Издали казалось там играют в прятки с огнем: пламя то покажется, то хитро спрячется среди кустов, и трепетные пятна от него расплываются и тонут в темной воде. Из лесу потягивало теплым душком сосновой смолки, что-то скрипуче покряхтывало, невидимое в плотном сумраке.
Евдоким неожиданно съязвил:
Небось, дядя Антип, посади тебя в тюрьму, быстро бы излечился от революционной, так сказать, болезни?
Сказал и тут же пожалел, что попусту обидел доброго человека, который заботится о нем, как отец родной. Нехорошие слова вырвались, хотелось как-то сгладить впечатление от своей глупости, но мысли сухо пересыпались в голове, а сухим песком щель не замажешь.
Встряхнув кудрями, Евдоким покосился на торчащую веником бороду Антипа. Тот лежал молча, и непонятно было обиделся он или нет. Вдруг прислушался, сел. Евдоким тоже приподнялся, навострил уши. Слева, у самого берега, в тени послышались частые шлепки весел, поскрипывание уключин: кто-то греб по-волжски, «с подергом». Антип торопливо поднялся, крикнул по-совиному.
Ага! раздалось снизу негромко, затем зашуршал песок под днищем.
Идем принимать груз у Солдатова, сказал Антип Евдокиму, и они направились к воде по крутой, едва приметной козьей тропке.
Немного спустя на более ясном фоне неба возникли три черные фигуры с ношей на плечах. Опустили к ногам груз. Евдоким догадался уже, что в тюках оружие, и сказал себе: «Эге! Мужики-то не шутят» И радостно засмеялся.
Фу-у!.. Заждались небось? Путь не близок, умотался отдуваясь и вытирая лоб, сказал Порфирий Солдатов. Вот получайте полтора десятка ружей и двадцать револьверов, ткнул он ногой в мешок. Другой раз, слышь, так не повезет. Придется пускать шапку по кругу. Червонцев едва ли хватит на динамит: мордвин-приказчик из каменоломен дерет, подлец, втридорога да еще скулит, мол, такому честному человеку, как он, не миновать на каторге кандалами из-за нас звенеть Утопить сукина сына и вся недолга! Может, ты, Антип, подкинешь плотик на благое дело? Чать, капитан твой Барановский не обедняет Иначе с деньжонками швах.
Плот будет, все готово. Только гнать придется тебе. Ночью. Подбери из сплавщиков, чтоб шито-крыто предупредил Антип.
Было бы чего сплавлять Вот вам газета. Не какая-то нелегальщина хе! а «Правительственный вестник»! О броненосце «Князе Потемкине Таврическом» пишут. Дело-то, братцы, ух заварилось на Черном море! Ку-да-а!.. Красный флаг подняли матросы на корабле, офицеров за борт! Блошку за ножку, а? засмеялся Порфирий. А сами ушли гулять по волнам, народ поднимать. За ними еще один корабль ушел. Дела, мужики, не зевай! Да-а Тут бы всем разом взяться и стукнул Порфирий кулаком по кулаку. А то один зачнет, а другие сидят. Так вот и давят по одному Вот тут еще листовки, протянул Порфирий Антипу припахивающую керосином пачку. Давай разделим. Городские социалисты крепко супротив Думы говорят. Бойкот объявляется. Это значит Думу, как она не правление трудового народа, не признавать. Ну, нам-то и сам бог велел Сашка Трагик обещал приехать послезавтра. Петров день, народу набьется полная церковь, так что можно будет раздать потихоньку листки.
Разделили пачку; Антип спрятал свою долю за пазуху, спросил:
Ну, как вы там, расскажи
Да как?.. Говорю: повезло.
Страху, знать, натерпелись?
Было усмехнулся Солдатов и стал оживленно рассказывать: Встретились с Земсковым у рождественского перевоза, дождались, пока Шура Кузнецов пришел. Ну, парень, я вам скажу Куда-а-а!.. Повел нас на станцию казать вагон. В тупик, неподалеку от Запанского переезда. Место глушь, вагонов видимо-невидимо, и наш среди них стоит. Сторож похаживает. Шура смеется, машинист, говорит, свой парень, так загнал вагон, что сортировщики третьи сутки не могут вытащить его на божий свет. Посмотрели место, Николаю фонарь не понравился, близко торчит. Спрятались за склад какой-то, подождали, пока сторож отойдет подальше, и камнями по фонарю. К вечеру я лодку отогнал к Постникову оврагу, припрятал в тальнике, а как стемнело, подъехали с Николаем на телеге к Запанскому. Шура уже прохаживался там с тремя деповцами. Пролезли под вагонами потихоньку к сторожу, кляп в рот, связали, он и не пикнул, вагон открыли па-ашла работа! Управились скоро. Шура говорит: вы катайте к лодке, а мы другой дорогой. Накрыли оружие мешками, сели сверху, и айда! Главное через город проскочить И что ж вы думаете? На углу Предтеченской городовые. Двое. Говорю Николаю: «Держись! Взводи курок, будет забота». А он смекнул да как заорет благим матом, будто ему живот схватило. И мне велит, валяй, мол, погромче подтягивай! Тут мы с ним задали такого песняка ни дать ни взять загулявшие мужики с базара едут. А городовые, гляжу, надулись, как лопухи на огне, уставились на нас. Хотелось, должно быть, содрать штраф, да неохота было возиться с пьяными. Перетрусил я куда-а Опомнился аж за Курмышом. Николай подался домой, а мы на берегу у Постникова стали майданить добычу. Кузнецов свою долю забрал, а я свою потащил в лодку. Молодцы деповские, теперь Лаврентий не будет ворчать, что самарские рабочие не помогают нам.
Не будет, заверил Антип.
Поговорили еще немного, и Солдатов стал собираться домой в Царевщину. Смущенно почесав затылок, попросил Князева:
Ты, Антипушка, того Павлине моей при случае не проговорись. Я сказал ей, мол, на луга поехал
Лодка Солдатова уплыла, а двое, взвалив оружие на плечи, потащили его в пристройку позади конторки Антипа и спрятали в тайнике.