Бог в помощь, мил человек!
Благодарствую, любезный, коль не шутишь, весело ответил корытник, ничуть не удивившись внезапному появлению Корнея. Не зря ворон встречь летел, вот и гости! Откель явился, ангел божий? Подобру ль, поздорову?
Издалече, ответил Корней и неопределенно махнул рукой.
Ладно, паря, не темни. Ты, верно, из Варлаамовой общины будешь. Колодка твоя мне знакома. Никодимова порода.
Ошарашенный путник не знал что и сказать. Безотчетно осенил себя крестным знамением, попятился.
Да не пужайся. Знакомец я. Мужикам вашим, почитай, жизнью и волей обязан. До Бешеных порогов с ними хаживал.
Тут Корнею припомнился рассказ деда о шебутном, бесшабашном старателе, оставшемся на богатых россыпях золота Глухоманки.
Уж не Лешак ли вы, дядя?
Вот видишь, и ты меня знашь! обрадовался старик. Один мудрец говорил: «Свиделся разтоварищ, свиделся дваприятель, свиделся тридруг». Так што я вашей братии таперича в друзья гожусь. Велика мать-тайга, однако ж тропы нет-нет да пересекаются.
Действительно, надо же такому случиться, чтобы свел Господь Вседержитель этих двоих, возможно единственных на сотни верст людей, на этом неприметном ручье. «Неспроста все это», невольно подумалось Корнею.
Старатель, словно читая его мысли, с явной радостью произнес:
А ты ведь, голубчик, тут не случайно. Тебя мне Господь пожаловал. Дело есть. Подсобишь?
Отчего ж не подсобить, дедушка, ежели дело богоугодное.
Дело по твоим понятиям, пожалуй, и не совсем богоугодное, но управиться с ним может тока божий человек. А ты, сразу видать, душа непорочная, пред Богом чист, яко младенец, тебе все врата открыты. Так вот: обнаружил я тут недалече, в брошенном староверческом монастыре, тайник, но один остерегаюсь спускаться в него. Моего напарника, прости, Господи, грешника, давеча у входа враз завалило, но с тобой дело, думаю, сладится. Айда, прямо счас разведаем, штой-то там схоронено.
Лешак повел на вершину холма, где в окружении громадных деревьев, стояла за стенами из дикого камня монашья обительприземистое строение казарменного вида с узкими бойницами-прорезями окон. К нему примыкало несколько построек поменьше. Напротив нихчасовня, а позади обложенные дерном ледники, кузня, сушильные навесывот и все хозяйство.
Зайдя в крепкий пристрой, Лешак взял кирку, загодя приготовленный факел и подвел Корнея к заваленному входу, ведущему под монастырское строение. Расчистив проход, они помолились и, запалив огонь, вошли внутрь. Пройдя шесть-семь саженей уперлись в каморку квадратной формы. Стены ее были выложены плитняком с прожилками льда между ними, на полу несколько пустых кованых сундуков. Старатель передал Корнею факел, а сам, долго не гадая, стал бить киркой по полу. После одного из ударов она чиркнула о металл. Сняли слой земли и, подняв лиственные плахи, увидели яму, в которой стояли четыре пузатых медных сосуда, похожих на самовар и три кадушки. Все такие тяжелые, что с трудом вытащили наверх. Открыли один из «пузачей». В нем лежала дорогая церковная утварь стародавних времен. Два других доверху заполнены золотым песком вперемешку с самородками, а четвертый монетами, золотыми и серебряными вперемешку. Облитые воском бочонки вскрывать не стали. По весу и так было ясно, что не пустые.
Не пойму во сне это аль наяву, прошептал обалдевший от восторга, старатель. Бери, бери, паря, сколь хошь!
Нам не можно чужого. Тем паче, что злато создано диаволом для растления душ. Через него многие слезы на земле льются, а душа, по завершению земного пути, в преисподней мучается.
Это верно. Нет в нем счастья. Вот сколько уж лет бьюсь, бьюсь, мою, мою и что с того? В одном кармане клоп на аркане, а в другом блоха в кафтане. С Бешеных порогов когда выбирался, с пуд рыжухи утопил А сколь обманывали, грабилине счесть. Видать, непутевая у меня башка. От того Господь и не дает мне счастья. Вот у вас все строго по чести. По нерушимому порядку и твердым правилам живете. Без обид трудитесь на общее благо. За то Он вам и помогает!
Так отчего ж не бросите свой бедовый промысел?
Что ты! Это ж самое интересное занятие! Чирей ему в ухо!
Жаль мне вас, дедушка.
А пошто жаль-то?
Чудной вы и мозги у вас набекрень. Сами говорите, что злато счастья не приносит, а всю жизнь липнете к нему.
Понимаешь, это вроде хвори, холера ей в дышло. Знаю, што бедовое то дело, а совладать, бросить не могу. Темная сила в злате скрыта Оно и вправду видать душу в ополон берет, чирей ему в ухо Было время, баял в Расею, на матёру землю, в жилуху вернуться. Явиться в родную деревню одетым по-барски, в рессорном экипаже с тремя жеребцами и кучером, да устроить гулянье на всю округу. Штоб знали, што Лешак не пропащий человек и што душа у него щедрая!.. Землицы выкупить, зажить, как все люди. Да, видать, уж не суждено. Злато не отпускает, приворожило насмерть Чирей ему в ухо!
Дядя Лешак, вы ведь тут, поди, всю округу излазили. Наверное, знаете, где какие поселения имеются?
А тебе они пошто?
Я ж не от скуки здесь брожу. По делу община послала. Одноверцев велено найти.
Не знаю, што и сказать?.. Есть скиты, да все, как и сей монастырь, пустынны. Людей ни в одном не встречал Однако хватит, паря, язык о зубы попусту точить. Пошли в мои хоромы, попотчую. Тама и поговорим досыта.
А злато как же?
Опосля сам перенесу. Тута никто не тронет.
Они прошли к постройке, где прежде, по всей видимости, располагались трапезная со стряпушной. Посреди нее громоздилась закопченная печь, на длинном столе, красовался позеленевший от древности медный самовар, на полу широкая скамья.
Тута я и живу. Зимой прямо здеся на печи сплю, кости грею.
Лешак залил в самовар воды. Медные бока сразу густо запотели и мелкие капельки, сливаясь друг с другом, медленно скатываясь стали падать на столешницу. Бросив в трубу горящий завиток бересты, старатель набил ее доверху сухими шишками лиственниц. Пока закипал самовар, достал из еще теплой печи чугунок с душистой грибной похлебкой. Из ледника принес увесистую оленью лопатку, настрогал с промороженной мякоти аппетитные алые завитки.
От сырого-то вся сила и идет, пояснил он. Особливо от сырой печенки. Ежели с утра ее поешь, так цельный день ходине стомишься. От сырого всегда так
Трапезничали с удовольствием. Расщедрившись, старатель принес еще к чаю душистого меду. Возбужденный встречей, он говорил без умолку. Вспоминал, как Маркел с Колодой спасли его. Как плыли по реке, надрывались в порогах. Без устали восхищался умом и начитанностью Никодима.
А вы знаете, Колода-то утоп, еще до моего рождения.
Лешак помрачнел и, перекрестившись, пробормотал:
Вот так всегда! Сведет судьба с путным человеком, ан его уж и нет
Переночевав, Корней стал собираться в дорогу.
Своим кланяйся. Передай, што поминаю добром! Я тута с год ишо поживу. Там видно будет. Ну а ты, паря, што надумал? Куда таперича двинешь?
Эвенков поищу, может, у них что выведаю.
Иха братия в той стороне, вон за теми горами шастает, Лешак махнул рукой на юг. Ну, давай, с Богом. Хотя постойне могу я тебя просто так, с пустыми руками, отпустить. Возьми хоть образок в дорогу Тута их много.
Сие можно. Такое даренье в радость, тем паче от чистого сердца.
Диковинные вы люди Погоди, возьми ишо чего. Не хошь злата, так вон из хозяйственной утвари че надобно выбери, али соли отсыпьее тута в монастырской кладовой с избытком припасено.
Вот от соли не откажусь. Наши премного благодарны вам за нее будут. Только ведь несподручно мне с нею по тайге ходить будет.
Так ты на обратном пути захаживай. Тогда и возьмешь сколь под силу.
СКИТЫ-ПРИЗРАКИ
Путь к синеющим сквозь дымку окаменелым волнам пролегал через старую гарь. Обугленные стволы еще торчали кое-где черными перстами, но земля уже покрыта брусничником; стайками кудрявились кустики голубики. Более высокие места облюбовали радующие глаз заросли кипрея с яркими султанами розовых цветков, источавшим густой медовый дух. Кое-где поднялась березовая поросльизвечный пионер лесных гарей. Под их сенью скоро начнут пробиваться махонькие сибирские кедры и елочки. С годами они, обогнав своих покровительниц, вытесняет их. А следом теневыносливые разлапистые ели заглушат и светолюбивых подружек: мало кто может выжить в плотной тени елей. В итоге через многие десятки лет на месте веселого смешанного леса встанет сумрачный еловый.
За гарью началась зыбкая, кочкастая низина, по которой, сонно петляя, текла речка, вернее, ее бесчисленные мелководные рукава, перемежавшиеся болотцами с черной, подернутой рыжими разводьями, водой. Белобрюхие кулики, попискивая, вылетали из мокрых трав и с криком кружились над путником, окутанным черной пылью несчетного гнуса.
Поначалу Корней шел осторожно, но вскоре понял, что топь совершенно безобиднамонолит вечной мерзлоты не давал провалиться выше паха. Приятней всего было идти было по участкам, покрытым травостоем, под ним образовалось сплошное переплетение корней и отмерших стеблей, что ноги почти не проваливались.
Через пару верст началась болотина, густо утыканная кочками невообразимых размеров. Иные были столь велики, что достигали сажени в обхвате. Их макушки покрывал веер скользкой травы. Поскольку прыгать по таким кочкам было рискованно, приходилось петлять между ними, по чавкающей воде, но, к счастью, недолго: болотина закончилась и Корней выбрался на сухую грядупогост, уставленный скелетами засохших лиственниц.
Дойдя до предгорий, Корней стал подниматься по берегу ключа, в журчание которого красиво вплеталось пение птиц, гнездившихся в окрестных зарослях. Ключ был так пригож и так жизнерадостно звенел, что и скитник повеселел. Из-под ног то и дело выпархивали потревоженные птицы, упруго извиваясь, уползали под камни змеи, весело попискивая, проносились бурундуки.
Принесенный ветром запах протухшей рыбы известил его о том, что где-то поблизости столовая выдры. И точно: вскоре путник увидел ееплоский валун под небольшим утесом. На нем лежали две кучки с внутренностями каких-то рыбешек и недоеденная голова. По пузырчатому следу, бежавшему по воде, Корней легко обнаружил и саму симпатичную рыбачку. Вот она выставила на мгновение нос, вдохнула, и вновь скрылась. А через полминуты вынырнула уже с хариусом в зубах и, забравшись на валун, принялась есть добычу с хвоста.
Замерший в кустах Корней получил прекрасную возможность внимательно разглядеть ловкое и красивое тело выдры, покрытое густым темно-коричневым мехом с восхитительным серебристым налетом на шее, груди и брюшке. Приплюснутая голова с маленькими ушками, короткие лапы с перепонками, длинный мускулистый хвост идеально соответствовали ее полуводному образу жизни.
Покончив с хариусом, она, посвистывая, проскакала по лежащей поперек ключа лесине на другой берег и развалилась на теплом песке погреться. Корней вышел из укрытия. Застигнутая врасплох речная разбойница нырнула в воду, а парень продолжил подъем на хребет.
Притомившись, он присел возле изогнутой коленом березы подкрепиться росшей здесь, в изобилии сочной янтарной морошкой. Пока лакомился, к ручью вышли олени. По очереди поднимая головы и оглядываясь, они принялись жадно цедить мягкими губами залитую солнечными бликами воду. Напившись, легли на белый песок, вскипавший крохотными облачками, бьющих со дна родничков. Насладившись прохладой, рогачи встали и ушли, на ходу пощипывая травку.
Не успел песок, поднятый копытами оленей, осесть, как к водопою выбежала пара волков. Предупреждая оленей об опасности, Корней гикнул. Те, будто подхваченные ветром, в мгновение ока скрылись в чаще. Волки, взбивая брызги, кинулись следом.
Заночевал путник в сухом дупле на мягкой подстилке из осыпавшихся гнилушек. Утром его разбудил яростный стрекот. Выглянув из убежища, Корней увидел последствия дикого побоища. Между кустов на примятой траве лежали окровавленные глухаривзрослая глухарка и два едва оперившихся птенца. Одного из них терзал рыжий колонок. Корней знал, насколько отважен и до невероятности ловок этот маленький хищник, но никак не предполагал, что он способен совершать такие опустошительные набеги.
В памяти тут же всплыл испуг, перенесенный им в детстве, когда в морду их собаки вцепился колонок. Пес, визжа, мотал головой, бил лапами, катался по земле, слепо тыкался по сторонам, а рыжий удалец, пронзительно стрекоча, терзал, рвал когтями его нос и глаза. Подоспевший отец точным ударом посоха лишил жизни рыжего дьяволенка. Вот уж злюка так злюка! Но как смел и дерзок!..
Пологий подъем на хребет закончился, и с линии водораздела Корнею открылась новая, тучная долина. Глядя на пестрящие цветами поляны, зеленокудрые сосновые боры, островки светлых, как невесты, березняков, языки серых осыпей на склонах гор, окружавших долину, пасшиеся там и сям табунки северных оленей, путник замер от восторга.
В конце июня на тайгу всегда любо смотреть, но здесь красота была особеннойсветлой и торжественной. Золото солнечных лучей, переплетаясь с мозаикой полевых цветов и зеленью леса, соткало чарующий узор. Было тепло, даже жарко, где-то вдали за горами прокатывался гром, а здесь, над долиной, висели округлые облака, похожие на огромные пухлявые одуванчики; четко отсчитывала, непонятно для кого, годы жизни кукушка.
Скитник спустился в долину и увидел, кстати уже не первый раз, на лиственном колу побелевший от солнца череп медведя. Пустые глазницы, как всегда, смотрели на восток. Вид черепа не удивил Корнея. Он знал, что эвенки, добыв медведя, в первую очередь варят голову и, очистив от мяса, насаживают ее на высокий кол. Тогда дух медведя быстро находит свой дом и не мешает охотникам выслеживать добычу.
Вскоре путник вышел на свежую тропу. Послышался перезвон бубенцов. Слева и справа показались, пасшиеся разрозненными табунами, олени и заметная тропа привела его прямо к эвенкийскому стойбищу, состоящему из трех островерхих чумов. Над двумя поднимался легкий, почти прозрачный дым. Сквозь берестяные покрышки доносился визг, смех детей, говор, стук посуды. Из чума вылез черный от копоти очага и светильника эвенк.
Увидев огромного, лучи, он поначалу насторожился. Но, когда Корней поприветствовал его на родном языке, успокоился и кликнул домочадцев. Обступив Корнея, они оживленно расспрашивали: кто он, откуда и куда путь держит. Узнав, что пришелецвнук Агирчи, стали оказывать ему всяческие почести: даже до них уже докатилась молва о шамане лучахомоты.
«Молодой и всемогущий шаман излечивает оленей от любой болезни. Он вернул из царства верхних людей сына СапкараХэгды и подарил ему чудотворящую картинку Доброго Духа. Теперь Хэгды много знает и понимает. Теперь все ходят к нему просить совета», так гласила последняя молва про деяния Корнея.
Гостеприимные эвенки уговорили знаменитого соплеменника заночевать у них. К этому времени к стоянке пастбища пригнали оленей. Они встали, пережевывая жвачку. Дети быстро соорудили для них дымокуры из веток с зелеными листьями.
Перед Корнеем выложили на широкий лист бересты куски сочного, жирного мяса, и пока парень ел, обитатели стойбища занимались каждый своим делом. Чай пили уже все вместе у костра. После чаепития мужчины раскурили трубки. По ходу неторопливой беседы скитник выяснил, что в этих краях русские поселения есть только за кряжем на юго-востоке. Когда позапрошлым летом эвенки аргишили там, видели бородатых лучи, но подойти побоялись. Слух как раз прошел, что в тех краях большая битва была. Красное и белое войско бились. Белое крепко громили, и те, кто уцелел, как раз там прячутся.
За разговорами засиделись за полночь. Лесные кочевники, осмелев, стали допытываться, в чем сила «картинки», которая делает Хэгды таким умным.
Корней достал образок, взятый в монастыре. Седая, крепкая старуха, взглянув на изображение Христа, произнесла:
Сразу видно, добрый лучи. А он всем помогает или только Хэгды?
Корней объяснил:
Его зовут Исус Христос. Он сын Бога. Он помогает тем, кто любит и верит ему, кто живет по его заповедям: люби ближнего, почитай родителей, не убивай, не воруй, не клевещи, не завидуй.
Оставь его нам. Мы всегда так жили. Мы будем любить его.
Когда умерла последняя утренняя звезда, каждый двинулся в свою сторону: эвенки погнали оленей на пастбище, Корней пошел к каменистому, покрытому кое-где пятнами кедрового стланика, скалистому кряжу.
Взобравшись на него, скитник прилег на траву перевести дух. Отдышавшись, вскарабкался на стоящую поблизости скалу, чтобы получше осмотреть новую местность. Расстилавшаяся перед ним широкая, таежная долина, со слюдянистыми извивами речушек, была со всех сторон защищена от ветров хребтами и сильно походила на его родную Впадину. Облака, проплывавшие над ней, своими тенями то усиливали сочность красок, то приглушали их. Наметанный взгляд Корнея сразу зацепился за нечто странное, возвышавшееся над деревьями посреди впадины. Пригляделсякрест. Родимый восьмиконечный! Неужто поселение староверов?! Сгорая от нетерпения, парень побросал в котомку нетронутую еду и почти съехал по мелкому, сыпучему курумнику вниз Точно, вон часовня с шатром и любезным крестом, торжественно взметнувшимся в молчаливое небо! Вскоре Корней уже стоял у бревенчатого частокола, окружавшего селение. За ним, среди тучной, нехоженой травы, две дюжины серых, почерневших изб.