Помню, помню, вашбродь.
Иван запарил в шайке веники и давай нахлестывать подполковника сразу двумя, да так, что тот застонал от расслабляющего, духмяного жара. После Лосева пошли штабс-капитан с ротмистром и Василий.
Привычные офицеры сразу взобрались на полок. Якут пристроился на чурке. Прогрелись до обильного пота и давай охаживать друг дружку. Чуть пар спадеттак на раскаленные камни с ковша опять летит ароматный настой. И по новой молотятся, счастливо вопя: «Банямать родная», «Кто парится, тот не старится». Василий не выдержал, выскочил отпыхиваться:
Такая мать не нужна, лучше стариться буду, бормотал он тяжело дыша.
Когда помылись, разопревшие, помолодевшие мужики долго наслаждались заваренным на травах чаем.
«Эх, да нагулялось, наплавалось молодцам», вывел от избытка чувств ротмистр. Его мощно, дружно подхватили. Вскоре исчезло все, кроме песни. Пели так, что казалось деревья дрожат от мощного рокота слаженных голосов.
У якута перехватило дыханиетакая внезапная, жалость пробудилась в его сердце к этим заброшенным в глухомань служивым, что и самому захотелось вплести свой голос в их стройный хор.
* * *
Чем ближе отряд подходил к прииску, тем чаще натыкались на лежащий в отвалах свежепромытый песок, местами перемешанный с черными углями (по всей видимости, отогревали стылую землю), старательский инструмент: грохота, тачки, бутары.
Из-за наплывавшего с реки тумана видимость в низинах не превышала пяти-семи саженей. Звуки глохли, очертания искажались: все текло, плыло. Наконец из белой мути проступило стоящее на пригорке длинное приземистое строение с двумя печными трубами.
В этот момент над головами путников, раздался оглушительный треск, хлопки тяжелых крыльев, и черный призрак сорвался с дерева. Люди невольно вскинули карабины, но Шалый успокоил:
Глухарь.
Зайдя под крутояр спешились. Якут остался присматривать за лошадьми, а белогвардейцы сняли ичиги, обули сапоги и одетые по всей форме, неслышной поступью прокрались по росистой траве к бараку. Четверо встали у окон, нацелив в них стволы, остальные подошли к двери.
Дубов осторожно отворил дверь. Посреди барака с перекладины, над столом, свисала тускло светящая сквозь прокопченное стекло керосиновая лампа. Рядом, на чурке сидел и мирно посапывал, зажав между колен бердану, дежурный. Неслышно подойдя к нему, казак выдернул ружье и гаркнул во всю глотку:
Всем встать! Выходить по одному! Вы окружены!
На дощаных нарах, потягиваясь, зашевелились:
Что за шутки, Борзой! Наломался, что ль, вчерась? прохрипел кто-то из дальнего угла.
Вскинув фронтовой карабин с побитым ложем, казак три раза выстрелил в потолок и проревел:
Молчать! Живо на выход! Перестреляю!
Тихо, тихо, чего шумишь, не глухие, так бы сразу и сказал, спокойно отозвался все тот же хриплый голос.
Выходящих тщательно обыскивали. С одного сняли кожаный пояс, заполненный золотым песком, у троих нашли ножи.
Приставив к старателям часовых, Лосев со штабс-капитаном зашли в барак. Золото долго искать не пришлось. Оно хранилось в обитом железными полосами сундуке. Сбив замок, увидели тугие кожаные мешочки, заполненные чешуйчатыми пластинками, и берестяной короб с бесформенными комочками самородков. Прикинули веспуда полтора потянет!
У Шалого проявилось завидное чутье на рыжуху: еще около четырех фунтов насобирал из потайных старательских схронов.
Взобравшись на чердак обнаружил связки «мягкого золота»собольи и беличьи шкурки.
Летом же пушнину не промышляют, изумился поручик.
Так это с зимы висит. Видите, все «выходные», первым сортом пойдут. Похоже, они тута круглый год живут, пояснил Иван. Не оставишь же инструмент и барак без присмотра!
Лосев, выйдя к старателям, поправил погонный ремень, и, откашлявшись, объявил, что он, подполковник царской армии, по закону военного времени изымает у них все золото под расписку. Оно пойдет на борьбу с большевистским режимом и будет возвращено артели после установления в Якутии законной власти.
Мрачные старатели слушали молча. Вид казаков и офицеров, облаченных в амуницию и начищенные до блеска сапоги, произвел на них сильное впечатление. Вместе с тем их душила обида, что вот так, без затей, у двадцати здоровых мужиков, отнимают результаты многомесячного каторжного труда.
А детей малых да баб наших вы, что ль, кормить будете?! спросил, зло глядя исподлобья на золотопогонников, мосластый, смахивающий на шатуна, старатель.
Брось жалиться. Вона сколь пушнины оставляем на прокорм, отрезал Дубов.
Когда мешочки с золотом разложили по вьюкам и уже собирались уходить, рослый, широкий в кости мужик, с густой темно-русой окладистой бородой по самую грудь, сделал чеканный шаг вперед. Весь его облик говорил о недюжинной силе. Вытянувшись по стойке смирно, он чуть было не козырнул, да спохватилсябез головного убора ведь.
Господин подполковник, честь имею обратиться, раздался уже знакомый хрипловатый голос.
Лосев с удивлением обернулся:
Обращайтесь.
Дозвольте послужить делу освобождения Якутского края от большевиков.
Кто такой?
Есаул Суворов. Вот, протянул он свой паспорт.
Лосев взял документ и прочел так, чтоб все слышали:
«Суворов Назар Петрович, 1889 года рождения, великоросс, православный из казаков». Полистал. На следующих страницах стояли штампы, двуглавые печати. Перечислены чины. Последнийесаул.
Ишь ты, ровня, прошептал ротмистр.
Господин есаул, а вы сознаете, что в случае чего красные нас всех повесят, в лучшем случае расстреляют?
У меня с ними, ваше благородие, свои счеты. В семнадцатом пристрелил агитатора за подстрекательство к отказу от присяги Престолу и Отечеству. В отместку, пока я ночью караулы проверял, жену ночью в постели топорами изрубили. Грудничок двухмесячный без матери стаял и помер у меня на руках, дрогнувшим голосом произнес старатель.
Ну что, принимаем пополнение? обратился к соратникам Лосев.
Как не принять? Свой человек.
Вы, господин есаул, из старожильских иль из расейских казаков будете? поинтересовался Шалый.
С Уральского казачьего войска я. Можно сказать, с середки.
Стало быть, не из нашенских, но все же не чужой.
Старателей загнали обратно в барак и оставили у дверей двоих всадниковчтобы дать возможность отряду уйти подальше. Тут обнаружилось, что есаул исчез. Собрались было организовать погоню, как он вышел из густого ельника с туго набитой котомкой.
Вы что, есаул, устав забыли? Ушли без доклада.
Виноват, ваше благородие. Вещи взял.
Офицер развязал мешок и Лосев увидел сложенную казачью гимнастерку с серебристыми погонами, брюки с алыми лампасами.
Господа, взгляните, человек форму сберег! Весьма похвально! одобрил подполковник.
Уходя долго путали следы. На одной из лужаек, сплошь покрытой кустиками княженики, не устоялизадержались. Малиново-красных ягод на коротких стебельках было так много, что стоило ступитьпод ногой растекался алый сок. Княженика похожа на малину, а по вкусуземляника, только сочнее и слаще. Недаром зоветсякняже-ни-ка! Княжна среди лесных ягод!
В гарнизоне поважневший якут подошел к Лосеву и протянул пустой мешочек:
Ваше степенство, отсыпьте за добрый совет.
Ох, и хитрован ты, Василий!
Куды чертхитрован! Трудно стало жить. Мал-мало зарабатывай надо, обиделся тот.
Разложив все золото по четырем вьючным сумам и насыпав сверху для маскировки кедровых орешков, якут притянул бесценный груз ремнями к шерстистым бокам низкорослых, мохнатых лошадок. Связал их друг с другом длинным кожаным ремнем и, осмотрев, ладно ли все в караване, заскочил на переднюю.
В дороге, покачиваясь в седле, он по привычке наматывал на палец жидкую поросль бороденки и пел песню о том, какой умный и хозяйственный человек Василий Сафронов. Ни один якут не может сказать, что его голова мхом набита. Скоро его друзья офицеры получат много ящиков с патронами и, когда они побьют красных, Василий опять станет уважаемым человеком. Он знает многих, кто пошел бы драться с красными. И он поможет быстро собрать большую армию, чтобы прогнать большевиков, которые мешают ему, доброму купцу, торговать. Так пел он в своей бесконечной песне. Но пел, на всякий случай, тихо, чтобы никто, даже медведь, не услышал и не разнес по тайге его слова
Монотонная жизнь обитателей гарнизона стала насыщенной и разнообразной. Утренние построения, рукопашные бои и стрельбы по мишеням приобрели конкретный смысл. Теперь только и говорили о скорой военной кампании
НЕОЖИДАННОЕ ПОПОЛНЕНИЕ
Якут же в гарнизоне появился только в начале осени.
Не ругай, ваше степенство, запоздал маненькоболел.
Патроны привез?
Шхуна не пришла. Море скоро мерзнет, шхуна не ходи. Лето ждать надо, ответил купец, щуря и без того узкие прорези глаз.
Брешет он все, плут толстомордый. Наверняка рыжуху прикарманил, не сдержался ротмистр Пастухов.
Куды, черт! Зачем так говоришь? Не слушайте его, ваше степенство. Василий Сафронов честный купец. Золото давал фактории. Вот тебе крест.
Эх, грому на тебя нет, башка торговая! Божишься и не краснеешь, не унимался ротмистр.
Твой ум короче комариного шага, огрызнулся тот, недобро прищурившись.
Ты, любезный, язык-то прикуси, и боеприпасы следующим летом доставь в гарнизон без отговорок. Мы с тобой с избытком рассчитались, и ты уговор выполняй! поставил на место купца подполковник.
Хорошо, хорошо, ваше степенство, тут же миролюбиво закивал Сафронов. Шхуна не пришла, что могу делать? Шхуна придетпатроны привезу. Сердиться не надо. Василий любит, чтобы друзья удоволены были. Все сделаю, что изволите. Вот привез вам жен. Три якутки, две эвенки. Молоденькие! с подобострастной ласковостью пропел хитрый плут и добавил:Мужику трудно одному жить. Хорошо, когда всем хорошо!
Василий ненадолго скрылся за деревьями и вскоре вышел с «невестами». Смуглолицые, румянощекие, с черными, до пояса, косами, девушки искоса поглядывали на мужчин карими глазами.
Ваше степенство, выбирай первым, елейным голоском предложил, низко поклонившись, Василий.
Откуда ты их взял?
Должники рассчитались. Вам дарюмужчине нельзя без жены. Правильно жить надо. Верно, ваше степенство? Мне соболь за них не надо. Василий добрый якут. Людям всегда хорошо делает, поэтому его все любят Продукты вот вам еще привез. Посуда еще есть. Бери что надо, рассчитаетесь потом, я добрый, суетился купец, то и дело ласково улыбаясь насупленному ротмистру.
«Да, дураком я был, что понадеялся на якута. Видел жекаверзный человек. Но и ссориться с ним нельзя. Может, оно и неплохо, что он женщин привел. Все надеялись, что скоро на настоящее дело пойдут, а тут опять осечка. Люди раздражены, задираютсяв такой тесноте живем», пронеслось в голове Лосева. Вслух же сказал:
И то верноцелый год впереди.
Офицеры и казаки, забыв про патроны, невольно приосанились.
Ваше благородие, девки-то хороши! Вон какие ладненькие да миленькие. Дозвольте мне вон ту взять? быстрее других нашелся прыткий Шалый.
Не спеши. Это дело серьезное и все должно быть обоюдно, с взаимного согласия, без понуждения. Пусть поживут, к нам присмотрятся, мы к ним, тогда и решим, возразил Лосев, которому тоже приглянулась красивая якуточка.
А как без венчания? Грех ведь, заволновался набожный юнкер Антон Хлебников. Его большие серые глаза смотрели на командира вдумчиво и преданно. Тонкие правильные черты благородного лица говорили о том, что у юноши чуткая, нежная душа.
Не беспокойтесь, юнкер. Что в уставе сказано? В военное время старший чин всему голова. Так что я у вас один во всех ипостасях. Повенчаю как-нибудь с Божьей помощью.
Уже через два дня Лосев построил гарнизон и, чтобы избежать конфликтов, попросил девиц самим выбрать спутников жизникому кто по сердцу. Те, как сговорились, указали на него. Тогда подполковник подошел и галантно подал руку понравившейся якутке. Остальные девицы выбрали четырех казаков. Практичным женским умом они безошибочно определили, что с ними не пропадут.
* * *
Минуло три года. Поселение стало не узнать. Офицерам, обученным в кадетских и юнкерских училищах только воевать, крайне повезло, что в отряде были выходцы из казачьего сословия: эти люди не только имели наследственную привычку преодолевать любые трудности, но и умели делать буквально все.
Когда в гарнизоне появилось пять супружеских пар и встал вопросгде жить? казаки сразу принялись за дело. Свалили на склоне горы, прямо напротив землянок, кондовые кедры. Обрубив сучья, спустили хлысты по каткам вниз. Ошкурили, окантовали. Мастерски выбрали четверти, срубили в верхнюю чашу углы с выпуском.
На нижние венцы использовали лиственницы, спиленные на болоте в полнолуние. Такие бревна не поддаются гниению и, делаясь с годами все крепче, служат веками.
Офицеры были только на подхвате: принести, подать, подержать. Из них лишь есаул и мичман умели работать топором.
Собрали на мох два первых сруба-крестовика. Больше до снега не успели. Двускатные крыши на них возвели тесовые. Окна для тепла прорубили маленькие: в два бревна высотой. Дубов не удержался и украсил их наличниками с долбленными узорами. Для пола и потолка напилили плах. Из дикого камня сложили большие печи. Напротив устья оборудовали закуток для готовки еды. За боковой стеной печи устроили примост для спанья, вышеполати. Посреди горницыстол. Вдоль стен неподвижно укрепили широкие лавки, над ними, выше окон, полки для мелких предметов домашнего обихода. Двери, чтоб не пробил мороз, обили с двух сторон шкурами.
В сенях лестница на чердак и кладоваяклеть для хранения продуктов. Дома получились ладные, как опрятно одетые детишки: любо посмотреть.
Женщины, наученные казаками, скоблили полы так, что те сияли. В дальнейшем дважды в год, перед Покровом и Пасхой, мыли в домах и стены. А перед Святой Троицей мыли их и снаружи.
В следующее лето поставили еще четыре избы. Всего получилось шесть: пять для семейных и одна, побольше, для холостяков. Поселение, по предложению поручика, обнесли для порядка и безопасности высоким заплотом: ему больно хотелось, чтобы их гарнизон походил на настоящую крепость.
У домов на припеке весной копали гряды. Сажали лук, редьку, картошку. Дубов собрал в лесу несколько пчелиных роев и расселил их в заранее подготовленные колоды. К осени соорудил омшаник. Кроме того, вблизи полян, богатых медоносами, выдолбил в нескольких кедрах полости. Место, через которое вырубал дупло, плотно закрывал деревянной вставкой. Вовнутрь вешал остатки сот. В период роения пчелы-разведчики быстро находили надежные, теплые жилища и приводили в них рои. Уже следующим летом меду накачали столько, что еще с десяток пудов выделили на обмен с Василием.
Зверя тоже добывали в достатке. Чтобы шкуры не пропадали, казак Шалый стал их выделывать, а супружница Ульяна шить из кожи для обитателей гарнизона одежду и обувку. Как-то Федот выделал шкуру добытого в берлоге медведя и попросил Ульяну сшить из нее душегрейку, но та замахала на него руками:
Чур, тебя, чур! Наденешь эту шкуру, за тобой его дух придет. Накажет за то, что убили амаку. Не надо носить шкуру амаки, худо будет.
Купцу Сафронову в обмен на мануфактуру, соль и инструмент они теперь, кроме даров тайги, сдавали излишки сыромятины и меховую одежду.
Про патроны уже и не поминали. У того всегда был один ответ«шхуна не пришла» и он, для пущей убедительности горестно вздыхая, широко разводил руками. Белогвардейцам же ссориться с якутом было нельзя. Он хоть и обдирал их, как липок, все из осьмины норовил четвертину вытянуть, но необходимым обеспечивал. Что ни закажешь, все доставит.
Порой гарнизонных все же посещали робкие мысли выйти, сдаться на милость властям. Но, послушав в очередной раз рассказы якута о том, какие суровые приговоры выносят даже тем, кто всего лишь сотрудничал с белыми, они быстро улетучивались. Люди понимали, что купец может и приврать, чтобы не потерять выгодных покупателей, но все равно было боязно.
Оставшиеся без женщин холостяки, уже на второй год стали просить якута привезти для них невест, но тот почему-то упорно отказывал.
Особенно донимал купца ротмистр.
Василий, выручи! Окажи милостьмне хоть косую, хоть кривую. А то ведь помру, так и не посеяв семени, как будто и не жил на земле. Страшно мне это. Сколько скажешь, уплачу, выручай!