Он приходил в их дом куда реже, чем Тереза, отчасти из-за дел в Малаге, отчасти же из-за отсутствия предлога. Олив несказанно радовало, что их поленница, пожалуй, была самой высокой в окрестностях. А если ему хотелось рассказать ей о положении дел в родной стране, то она всегда готова была его выслушать.
Ее новую прическу, на которую было угрохано столько материнской помады, чтобы волосы стали гладкими и блестящими, он даже не заметил. Ну конечно, он озабочен куда более важными вещами. Его родина охвачена волнениями. Его мысли заняты судьбой народа. Для полноценного общения, решила она, мне не хватает политической активности.
Что уже было однажды? Разбивали в часовнях гробницы и выкидывали скелеты монахинь, ответил ей Исаак. Грабили богатые дома вроде этого. Оба невольно поглядели на окна финки, и фигурка за занавеской резко отпрянула. Рассказывают, что из ризницы выволокли священника и вздернули на дереве, засунув ему в рот собственные яйца.
Исаак! От последнего слова Олив передернуло, как маленькую девочку.
Газетчики раздували эти истории, но они не задавались вопросом: «Что послужило причиной грабежей?» И вот этот журналист
Да?
Начал мне рассказывать про полярного медведя.
Полярного медведя?
Да. Как он интервьюировал герцога в его доме.
Исаак положил несколько поленьев в ее протянутые руки. Олив обратила внимание на то, что кончики пальцев у нее красные от акварели. Со дня их знакомства она рисовала постоянно: создавала небольшие полотна, делала наброски в записных книжках. Она словно подключилась к источнику энергиик какому, бог весть, и хотя становилось страшно при мысли, что эта длинная полоса творчества может закончиться, было ощущение, что пока Исаак рядом и она открытадля вдохновения, для него, все будет продолжаться. Олив знала: оставшись здесь, она избежала внутреннего разладаи не надо было посвящать отца в то, что ее пригласили в художественную школу. А при этом она давно не чувствовала себя такой счастливой.
Он рассказал, что у герцога в гостиной висела шкура полярного медведя, продолжил Исаак. Lo había cazado?
Убил на охоте.
Да. Из ружья.
Олив растопырила пальцы в надежде, что он обратит внимание на высохшую краску и это позволит ей сказать: Да, знаете, я тоже немного рисую. Хотите посмотреть? Он поднимется к ней на чердак и, увидев ее картину, скажет: Это что-то особенное, вы особенная, как я этого раньше не видел? А затем он возьмет ее лицо в свои ладони, наклонится и прижмется к ней губами, не переставая удивляться, до чего же она хороша. Ей отчаянно хотелось, чтобы он в этом убедился.
Но так как ее пальцы Исаака не заинтересовали, то Олив переключилась на арктическое чудо, полярного медведя, удивительным образом посмертно перекочевавшего в испанскую теплынь, на узаконенное варварство, влетевшее герцогу в копеечку, и на холодок, пробирающий тебя в разгар жары.
Зачем вы мне рассказали про священника? спросила она в попытке вернуть себе уверенность. Хотели меня испугать?
Нет. Я хочу, чтобы вы понимали, что здесь происходит. Уедете домой, другим расскажете.
Я не уеду домой. Она ждала проявлений радости с его стороны, но не дождалась. Исаак, вы понимаете, что я не такая, как мои родители?
В каком смысле?
Они всего боятся. А я нет.
Ей хотелось донести до него: что бы он ни думал о ее предках, она, Олив, полная противоположность. Она не видит мир черно-белым. Они ни в чем не похожи. Ей было крайне важно, чтобы он это понимал.
В горах есть цыганский лагерь, сказал он, пропустив ее слова мимо ушей. Они потеряли одного из мальчиков. Хотя «потеряли» это не то слово. Его избила до смерти шайка бандитов. Ему было двенадцать лет.
Какой ужас!
Исаак положил топор и направился к подножию холма в глубине сада.
Ven aquí, сказал он. Подойдите. Вдвоем они всмотрелись в раскинувшееся перед ними пространство. Вдали пара сарычей бороздила небо в поисках добычи на земле. Небеса были такими огромными, а горы такими мощными, что казалось, насилие может исходить только от самой природы.
Все будет хорошо, прошептала Олив. Ей представилось, что ее рука угнездилась в его ладони, и они так будут стоять вечно.
Его лицо окаменело.
У тех, кто родился на этой земле, она в крови. Вот почему лендлорды ждут от них неприятностей. Он помолчал. Я опасаюсь за сестру.
Олив это удивило:
За Терезу? Ну, ей-то ничего не грозит.
Поначалу Тереза приходила раз в два дня, чтобы прибраться и постряпать, а теперь ежедневно. И хотя еще оставались темные углы и атмосфера необжитости, ее незаметное присутствие и острый глаз явно пошли дому на пользу. Говорила она мало, просто делала свое дело и в конце недели с молчаливым кивком забирала у Гарольда конверт с песетами.
Тереза незамужняя, сказал Исаак. Небогатая. Она не вписывается в общество.
В каком смысле?
Она дочь цыгана
Цыгана? Как романтично.
У него поехала вверх бровь.
И сестра социалиста. Уж не знаю, что для нее хуже.
Почему?
Полиция, мэр, кацики. Мой отец. Я для них как кость в горле. Вечно лезу на рожон. А мы с ней близки
Исаак, успокойтесь. Олив взяла тон зрелой матроны. Мы за ней присмотрим.
Он рассмеялся.
Пока вы здесь.
Я вам уже сказала. Я не собираюсь никуда уезжать.
Зачем вам эта жизнь, сеньорита?
Я я еще не знаю. Знаю только одно: я хотела бы здесь остаться.
Исаак, кажется, собирался что-то сказать, и она всем своим существом ждала слов о том, как он рад это слышать но тут захрустели листья, и у подножия холма появилась Тереза с сумкой через плечо и ничего не выражающими глазами.
La seсora te necesita, обратилась она к Исааку.
Зачем? спросила Олив. Зачем он понадобился моей матери?
Брат с сестрой обменялись долгими взглядами, после чего Исаак капитулировал и, вздохнув, молча направился к дому.
Пока Исаак петлял среди деревьев, Тереза на мгновение представила, что они с Олив две охотницы, а он жертва, которую они решили отпустить, предпочитая стоять бок о бок на холодке. Их возбуждала не мысль о расправе, а чувство солидарности, оттого что у них одна мишень.
Исаак любил повторять, что Тереза из тех, кто в случае чего родную бабку продаст если бы она у нее была. Беда заключалась в том, что порой Тереза действительно испытывала ледяное безразличие к близким, ничем ей не помогшим по той простой причине, что она того не заслуживала. Взгляд ее упал на борозды, проделанные ею и хозяйской дочкой с помощью садовых вилок. Семена сидят глубоко в земле, и зеленые всходы появятся даже не через месяц. Как хорошо, что она ей принесла эти семена. Олив как бы напоминала Терезе, что она еще способна испытывать радость.
Пойдем покурим на веранде, предложила Олив. Я утащила у отца три сигареты.
Курила она в одиночестве. В доме, на верхнем этаже, хлопнула дверь.
Да ты сядь, сказала она Терезе, но та послушалась ее только после того, как автомобиль Гарольда с рыком устремился к ржавым воротам у подножия холма. Папа снова уезжает.
А ваша матушка нас здесь не застукает? Я ведь должна работать.
Не весь день напролет, Тере. Если ты посидишь пять минут, никто тебя за это не уволит. А кроме того Олив прикурила и сделала неумелую затяжку. Она сейчас разговаривает с твоим братом.
Тереза видела в Сариной комнате пустые упаковки из-под таблеток и непонятные надписи на коричневых флакончиках. Слышала, как хозяйка однажды рыдала в подушку. Перед ее взором промелькнули серебристо-белые перекрестья шрамов на ляжках. Решив, что у Олив, стащившей у отца сигареты, сейчас более бесшабашное настроение, чем в прошлый раз, когда Тереза коснулась этой темы, она спросила:
Ваша мать серьезно больна?
У нее депрессия. Олив пустила струйку голубого дыма, откинувшись в кресле-качалке.
Депрессия?
В танцзале смеется, в спальне рыдает. Больна тут. Олив постучала по виску кончиком пальца. И тут, показала на сердце. Кризис, потом улучшение. Потом снова кризис.
Это тяжело, сказала Тереза, удивленная такой откровенностью.
Олив посмотрела ей в глаза:
Ты это всерьез или так, к слову?
Сеньорита, я всерьез. И она не лукавила, хотя за этим стояло желание, чтобы девушка открыла перед ней душу, а уж ради этого она, Тереза, скажет нужные слова.
Олив смотрела в сад, и со стороны казалось, что она как-то расслабилась. Ей шла эта одежка, необычная, мальчишеская, и даже эта неукротимая копна волос по-своему гармонировала с ее обликом. Жизнь в Арасуэло, похоже, помогла ей раскрыться.
Тяжело, подтвердила Олив. Папа называет это ее «грозовыми тучами», такое завуалированное признание, что она нас волочит за собой. Ее мозг, считает врач, похож на соты: ячейка на ячейке, поврежденные, восстановленные. Боли для нее окрашены в разные цвета, представляешь? Синеватая сталь, пожелтевший синяк, коревая краснуха. Она мрачно расхохоталась, пока Тереза пыталась для себя уяснить малознакомые слова. Это болезнь по женской линии. Мою прабабку закопали в неосвященной могиле, а теткуо ней предпочитают не говоритьзаперли в психушке. А еще есть кузен Джонни, который ненавидел школу-интернат и пытался утопиться в Узе. История малоприятная, и я, эгоистка, в страхе жду своей очереди.
Тереза поймала короткий выдох, прежде чем Олив глубоко затянулась отцовской сигаретой.
Иногда я позвоночником чую, как легко подхватить от нее эту заразу. Олив встретилась с ней взглядом. Как думаешь, Тере, такое возможно? Промелькнуло беспокойствов темно-карих глазах, в открытом рту, даже в россыпи веснушек на носу.
Я не думаю, что вы сойдете с ума, честно ответила та, и Олив со смехом поддала ее плечом, что вызвало у Терезы настоящую оторопь.
Вот и отлично. Если ты так не думаешь, значит, я не сойду с ума. Только моя мать. Олив помолчала. Ты считаешь ее красивой?
Да.
Ну конечно! По-моему, она помешана на сексе.
Олив захохотала, но тут же себя одернула, ибо это больше смахивало на нарушение врачебной тайны, чем на шутку, как было задумано. Какое-то время девушки сидели молча, наблюдая за коршунами, кружащими в отдалении. У Терезы было одно желание: чтобы время остановилось и не существовало ничего, кроме этой странной близости без слов. Иметь такую подругувсе равно что владеть миром.
Я уже должна была бы выйти замуж, нарушила молчание Олив.
У вас есть жених?
Нет, нет. Просто все, кого я знаю в Лондонея не назвала бы их подружками, уже «разобраны». А янет. Каждый раз, когда я видела их с обручальным кольцом, мне становилось грустно. Они так рвутся сбежать из дома, взять другую фамилию. Как под копирку. Может, им нравится быть такими, как все.
Казалось, Олив говорит уже сама с собой, и Тереза была не властна заткнуть бутылку, из которой бесконечным потоком вылетали английские словаслишком долго их там держали закупоренными.
А женихи! Олив презрительно погудела. Это такая периферия. Смысл понятен?
Нет.
Обочина. Пустые люди. Они могли бы меняться именами: Филип, Эрнест, Дэвид. Неразличимое лицо без подбородка. Когда я сказала, что не выйду замуж, одна из этих девиц отреагировала: «Олив, тебе не понять. Ты была в Париже, а я дальше Портсмута не выезжала». Совсем без мозгов! В ее представлении замужествоэто синоним путешествий!
А если и так?
Олив метнула взгляд в ее сторону.
В Париже хватает своих несчастных жен. В том числе среди друзей моих родителей. Не говоря уже о моей матери.
Правда?
Бракэто игра на выживание, прозвучало как цитата.
Как ваши родители познакомились?
На вечеринке. В Париже. Маме семнадцать. «Английская крапива», ее слова. Папе двадцать два. Поначалу был шокбрак с венским евреем! Ее семья не сразу это приняла, но потом они его полюбили.
Тереза кивнула, посчитав это упрощением. Полюбить Гарольда не так-то просто. Он ей напоминал жука, прячущегося в стене финки, под слоем штукатурки, в глубокой деревянной щели. Его жесткие крылышки надо натирать до блеска, его усики полировать фланелькой, его тельце холить и нежить, а то укусит.
Во время войны он был интернирован, продолжила Олив. Когда его выпустили, он стал сотрудничать с британским правительством. Эта тема для него закрыта. Он олицетворял собой все то, что не имело к маминой жизни никакого отношения, я бы так сказала. Она чуть что начинает скучать, ей надо постоянно взбивать пену. Владычица острых специй, кокаиновая баловница, эскапады с конюхом-немцем и все такое показное.
Последнее слово Тереза не поняла, но уловила оттенок ревности.
Поразительно, как легко она умеет одурачить всех, притворяясь здоровой, при том что внутри от нее остались одни черепки. Интересно, будет у нас хоть когда-нибудь стабильная жизнь: папа в своем котелке уходит в Форин офис, а потомв клуб на Сент-Джеймс, мама вышивает дома У меня большие сомнения. А у тебя?
Тереза не знала, что отвечать этой фонтанирующей девушке с печальным открытым лицом. Шлоссы в общении друг с другом отличались немногословностью, а уж докопаться до их прошлой жизни было и вовсе нереально. Они вели себя в доме как актеры на сцене, а их единственным зрителем была Тереза. Ей ужасно хотелось увидеть, как они будут выглядеть без театральных костюмов, за кулисами, в темных углах, где всплывают воспоминания. Только что Олив чуть-чуть приподняла задник и показала ей скрытые силуэты и конфигурации. Сейчас, не дай бог, Тереза что-то не то ляпнети задник снова упадет, и магия их совместного уединения рассеется.
Ты выйдешь замуж, как тебе кажется? задала ей Олив вопрос в лоб, желая прервать молчание.
Нет, ответила Тереза, веря в то, что говорит.
Если я выйду, то исключительно по любви, а не чтобы досадить родителям, как поступила моя мать. А Исаак?
Откуда мне знать.
Олив улыбнулась.
Если это произойдет, ты останешься одна. Придется тебе перебраться к нам с мужем. Я не хочу, чтобы ты страдала от одиночества.
Вы про какого мужа говорите?
Назовем его Борис. Борис Монамур. Олив засмеялась и давай приплясывать, воздев руки к небу. О, Борис, иди ко мне, возьми меня! кричала она, пока не выдохлась. Потом повернулась к Терезе, вся сияя. Давненько я не испытывала ничего подобного.
И что это? последовал вопрос.
Счастье.
Служанка жадно глотала образ этой девушки в аранском свитере и поношенных коричневых туфлях, которая не хотела, чтобы она, Тереза, осталась одинокой, придумала себе дурацкого возлюбленного Бориса и приехала в испанскую глухомань, чтобы понять, как она счастлива. И тут она вдруг заметила засохшую кровь под ногтями у молодой хозяйки, сразу вспомнила топорик в руках у брата и помогавшую ему Олив. Ее охватила паника, и она схватила Олив за руку.
Что это?
От такого грубого жеста та застыла посреди танца.
Ваши пальцы!
Олив опустила глаза на полоски цвета ржавчины. Ее пальцы были зажаты в цепкой Терезиной лапке.
Все хорошо.
Это кровь. Он вас
Да ты что? Тереза, это не кровь. Она помедлила. Это охра.
Мокрое дело?
Да не мокро, а охра. Просто до конца не отмыла.
Я не понимаю.
Олив подумала.
Тереза, если я тебе кое-что расскажу, ты обещаешь хранить это в тайне?
Вопрос вызывающий, со многими неизвестными, но на другой чаше весовпотерять Олив, а об этом даже думать нельзя.
Конечно, последовал ответ.
Олив задрала мизинец.
Хватайся и поклянись.
Они сцепились мизинцами, и Тереза почувствовала на себе пронзающий взгляд.
Lo juro, прошептала она. Я клянусь.
Олив приложила скрещенные пальцы к сердцу Терезы, и та, словно под гипнозом, ответила тем же, ощущая через свитер идущий от груди жар.
1
Район на юго-западе Лондона.
2
Американ Джеймс Макги (р. 1972) геймдизайнер из США, прославившийся благодаря разработке компьютерных игр American McGees Alice и Alice: Madness Returns. В данном случае Страшилаперсонаж игры.
3
Искусство побеждает все (лат).