Зато Фортунат сообщил ей нечто совершенно невероятное: Авель учился читать! Со страшным, правда, скрипом, но то, чего монахи не могли от него добиться ни ежедневной поркой, ни содержанием на хлебе и воде, ныне медленно, но верно продвигалось само собой.
События за пределами Компендия тоже шли чередом. В марте из-за внезапного паводка военные действия за Реймсом были приостановлены. Воспользовавшись этой передышкой, Эд вырвался в Компендий повидаться с женой. Кого-нибудь другого попрекнули бы за подобное небрежение своими королевскими обязанностями, но знавшие Эда отлично понималион не оставил бы войска, если бы Нейстрии действительно грозила опасность. К тому же при королевской армии, стоявшей на Эне, оставался Альберик Верринский. Так что появление Эда вызвало больше радости, чем страха. Правда, самого Эда ожидало некоторое разочарованиеон не услышал чаемого известия о беременности королевы. Но этого было недостаточно, чтобы омрачить радость встречи.
Хотя эти несколько дней, что выпали им после трехмесячной разлуки, супруги почти не расставались, у Эда нашлось время и для своего духовного отца. Тогда-то Фортунат и поведал ему об испытаниях, постигших Авеля, и переломе в судьбе бывшего школяра и бывшего же палатина.
Господи всемилостивый, как меняются люди, вздыхал он, забыв, что уже говорил Эду об этом. На что Эд ответил, как и прежде:
Ты один неизменен в этом мире. И добавил:Может, если бы я переболел черной оспой, тоже бы обучился грамоте.
Фортунат осенил себя крестным знамением. Ему эта шутка не понравилась. Он знал, что Эд не испытывает присущего всему военному сословию презрения к образованию и не получил оного не по лени или скудоумию, но исключительно в силу жизненных обстоятельств. И все равно, не понравилась ему эта шутка.
После Пасхи Авель принял постригведь послушание он отбыл уже давно, и перебрался в аббатство святого Медарда, что на окраине Лаона. Приор Габунд, зная, что этому монаху покровительствует королевская чета, принял его весьма радушно и самолично провел по монастырскому подворью.
Обитель наша, брат Горнульф, хвала Господу, не бедствует, повествовал он. Вот справа от храмадермиторий и поварня. Слева жекузня и скотные дворы. А прямо перед тобойлечебница для увечных воинов, которых мы здесь содержим
В прежние времена Авель бы сразу устремился в кухню. Однако сейчас он просто стоял и смотрел.
Здорово, Авель! крикнул кто-то. Авель вздрогнул. Голос показался ему смутно знаком. Он присмотрелся. Невдалеке обретался человек на костылях.
Наслышан я о тебе от братьев, что в Компендий ходят, заявил он. И вот стою здесь, таращусь и глазам поверить не могуты ли это, такой тощий да рябой?
Он был ровесником Авелючуть больше двадцати, крепок, недурен собой, вот только ноги ниже колен у него болтались, как неживые.
Смиреннее себя надо вести, Фридеберт, сын мой, укорил его приор. Не в кабаке все-таки и не в казарме.
Тот лишь усмехнулся в бороду. Тут Авель его и признал.
Простите, отец мой, сказал он. Я знаю этого человека.
Приор, сообразив, что у него назрели какие-то неотложные дела, поспешил ретироваться. Авель подошел к калеке.
Привет, Фарисей.
Я теперь Фридеберт. Как от рожденья звали.
Так ведь и я теперь Горнульфи в крещении, и в монашестве
Извини, обнять тебя не могукостыли выпущусвалюсь.
Ты здесь монах?
Нет. Ты же знаешькалек не постригают. Я, он снова усмехнулся, увечный воин.
Я думал, тебя убили
Я тоже вначале думал, что убили
Где ж это тебя?
При Барсучьем Горбу не помнишь? Склонив голову, он искоса посмотрел на монаха. Да, здорово нас жизнь разбросала. Были мы все вместе. А теперь одни короны носят, королевские либо графские, другиерясы, как ты и Протей
Протей умер, машинально пробормотал Авель. Ему об этом сказал Фортунат, не уточнив, правда, как тот умер.
а третьи в земле сырой, как Иов, бедняга и Протей, значит. А я вотздесь.
Что ж ты к себе в поместье не уехал?
Фарисей расхохотался.
Дураком ты был, брат школяр, таким и остался. Какое у меня поместье? Я же из безземельных. Потому в монастырскую школу и подался, что другого пути не было. А как мы все в графскую дружину попалиобрадовался. Наживу, думал, мечом лен себе, титул, замок Вот и нажилпару костылей.
Как же это тыпробормотал Авель.
А вот так. Пока служил, и у самого слуги были. А как обезножел, так разбежались и порастаскали, что могли. Остался я таким же нищим, как в начале был. И даже хужетогда хоть ноги были целы. Поначалу сильно бедствовал, даже побирался, а потом сюда прибрел. Приняли. Здесь жить не так уж плохо. Не голодаем. Король нам покровительствует, а королевав особенности. И в самом делеон пожал плечами, что ей не помочь старым товарищам по оружию?
Уродливое лицо Авеля побагровело под оспинами:
Ты про королеву дурного не моги!
А что я дурного сказал? Все к тому жеодним повезло, другимнет. Так о чем я Значит, живу я здесь не голодно, песен дурацких играть не заставляют, Фарисеем никто не обзывает Но ты можешь звать. Ладно, стоять долго мне тяжело. Пошли на поварню, посидим, перехватим чего-нибудь
Пошли. Только я есть не хочу. Я лучше тебя послушаю.
Ты не хочешь есть? Фарисей едва не выронил костыли. Конец света!
По пути монах спросил калеку:
А может это попросить каноника Фортуната? Он слово замолвит перед королевой, онаперед королем и дадут тебе лен в самом деле
Фарисей сделал движение, словно хотел махнуть рукойтолько руки у него были заняты.
Зачем? Земля нужна, когда семья есть или будет. А для меня жениться все равно, что военная службазаказана. Кому я нужен, безногий? Пусть уж так. Вот ты бы еще могхоть и с рябой рожей. И мечом помахать, и жениться.
Нет. Я теперьсмиренный слуга Господень.
Ладно, смиренный слуга Поварнявон там.
Проклята гордость от века
Горше, чем горькая горечь.
В темной душе ни просвета
Те, кто познал тебя, гордость.
Крокодавл пел, и даже его неописуемый голос не мог убить странной красоты мелодии. Вернее сказать, не пел он, а напевал, сидя на пороге королевского шатра. Напевал и затачивал кинжал о подошву сапога.
Ангел им путь преграждает
В горнюю божью обитель.
Только к смиренным склоняет
Слух наш Предвечный Родитель.
Стражник, стоявший рядом, знал, конечно, что этот шутна королевской службе. Иначе не преминул бы прогнать от палатки урода с кинжалом в руках. Да и что за кинжальчиккороткий, деревянная рукоять без гардытак, игрушка Стражник понятия не имел, насколько опасна может быть такая игрушка в опытных руках.
Ждать до суда нам недолго,
Кроткимуделом награда.
Боже, прости меня, волка,
А не простишьи не надо.
Ни разу не слыхал этой песни, сказал Эд, вырастая за его спиной. Сам сочинил?
Как можно? Если бродячий комедиант и умел смущаться, по роже его это было совершенно незаметно. Только поспешное движение, которым он запихнул кинжал в сапог, несколько выдавало его. Как можно! Такую песню Это какой-то мятежник сочинил, из прежних, не то Черный Гвидо, не то Одвин-бретонец, не помню уж, который из них Песню-то в доме госпожи нашей Лалиевры, бывало, певали, вот и вспомнилось чего-то.
Зайди в палатку, приказал Эд.
Весенний поход 889 года закончился удачно. Бургундов оттеснили к самой границе. Правда, покончить с гражданской войной раз и навсегда не удалось, но пока что король Эд удерживал события в руках. Армия возвращалась, большая часть свободного ополчения была уже распущена. До Компендия оставалось два перехода.
Крокодавл с опаской вошел вслед за королем в шатер. С вечным сотоварищем Нанусом пришлось ему теперь расстаться. Того Эд послал в Аллеманию приглядывать за тамошними Вельфами. Крокодавл же был отправлен на юг, откуда недавно и вернулся. Похоже, сейчас король Нейстрии намерен дать ему новое поручение если только песня его не разгневала.
Король уселся на груду волчьих шкур, служивших ему постелью, и взмахом руки указал комедианту на место против себя. Первый го вопрос подтвердил худшие опасения Крокодавла.
Значит, песню пели в доме госпожи Лалиевры? и не дав ответить, добавил:И долго ты при ней состоял?
При ком? урод был несколько выбит из равновесия.
При Лалиевре.
Тот задумался, загибая пальцы.
Не могу сказать точно, не считал, я ведь и сколько мне самому лет, в точности не знаю а верных двадцать будет. Двадцать пятьтак вернее.
Большой срок. И тяжелая служба.
Да. Так ведь как оно было? рот комедианта расплылся в улыбке, обнажая редкие зубы. Если б не госпожа Лалиевра, от меня бы сейчас и костей-то в земле не осталось. Потому как совсем собрались кидать меня в костер. В городе Реймсе это произошло. Темный люди, по злому навету некоего монаха (Крокодавл знал о не слишком приязненном отношении короля к служителям церкви и мог бы выразиться и повольнеено не стал). Мне ведь как-то гадалка в Аахене имперском предсказалапомрешь непременно на костре! А меня ведь раз уже хотели сжечьпосле рождениядумали, подменыш. А после передумали, сказывали мне, и продали гистрионам. Ну, как поволокли меня на костер, тут, решил я, предсказание и исполнится. Но, видать, ошиблась гадалка. Подъехала госпожа Лалиевра, распорядилась, и освободили меня. В большой она тогда была силе, к самому Карлу Лысому, говорят, свободно, захаживала, не только что к матушке вашей, ее высочеству принцессе Аделаиде
У королей гостевала, а в доме бунтарские песни пела?
Это не моего ума дело, быстро сказал Крокодавл. Мое делоподсмотреть, сообщить, услужить
Или нож кому под ребро
А это уж как хозяева мной распорядятся. Я хоть и прыгал, и скакал на площадях для людей увеселения, умом высоко не залетал никогда. Госпожа Лалиеврадругое. Та высокого полета была птица, за что во дворцы и звана была. Но меня в свои высокие замыслы она не посвящала. Я и не спрашивал. Я ей был раб, и раб добровольный. Так же, как все, кто ей служили. Не из денег, нет. Одни, как я и Нанусиз благодарности, другие, числом наибольшимиз страха, а кто другойиз любви.
Из любви?
Пусть ваше величество не изволит смеяться! Вы-то ее уже старухой встречали, сморщенную, беззубую, но тогда, четверть века назад, она была хороша. В летах уже, но хороша. Не для таких уродов, как я Утомил я ваше величество болтовней своей?
Нет. Ты меня развлекаешь. Выпей вина. И мне налей заодно. Если не отравишь, конечно.
Крокодавл вежливо посмеялся королевской шутке. И приказание исполнил с готовностью. Потому что воспоминания пробудили в нем жаждухоть и говорят, что у них горький вкус. Он опорожнил большой кубок вина, завезенного сюда из солнечных итальянский краев, не обращая внимания на то, что венценосный его собеседник к этому благословенному напитку почти не притронулся.
О чем бишь я?
О красоте госпожи Лалиевры, повелительницы уродов. О том, что она была не для таких, как ты. Для каких же?
Ну, для чего тревожить память бедной женщины. Злословить о той, чье тело лежит в сырой земле, а душа неизвестно где обретается. Видно было, что Крокодавл возражает лишь ради приличий, а самому куда как охота посплетничать.
Отчего же нет? Может, ей самой на том свете приятно, что о ней так вспоминают?
Ну, если так посмотреть на делоКрокодавл осмелел настолько, что самочинно налил себе еще вина. Эд не возражал. А говорят, что привечала она многих. Отчего же нетесли Бог дал красоту, пусть люди пользуются. Ведь под венец она никого не тащила, верно? И святой никогда не прикидывалась. Знатные сеньеры к ней похаживали, тогдашний герцог Орлеанский, к примеру
Дядя Роберта Сильного?
Вашего отца, верно Или граф Пуатье. Но и колдунов, разбойников и бунтовщиков тоже не отталкивала. Старого Морольфа вот Да, великие были замыслы, высокие Или Одвин-бретонец. Про Морольфа мне горбун Бернард рассказывал, а Одвина я сам видел. Его госпожа любила больше всех, у них, говорят, и сын был, только помер во младенчестве. Это опять-таки Бернард-горбун рассказывал, до меня дело было.
И где он сейчас, твой горбун? очень спокойно спросил король.
А помер давно. В Суассоне на кол посадили Да и где все ониэти герцоги, колдуны, разбойники, сама госпожа Лалиевра? Там же, где колдун Бернард и младенец этот незажившийся. Впрочем, младенца, может быть, никакого и не было. А Одвин был. Из самых что ни на есть простых был, а учен, учен И язык, как говорится, без костей. Только не впрок пошла ему ученость, чернокнижник он был законченный, с каббалистами знался, а потом и с бунтовщиками снюхался. Тоже, надо думать, высокие были замыслы. Госпожа Лалиевра этого не одобряла. Оттого, может быть, и пробежала между ними черная кошка. Урод задумался, подливая себе вина. Да, Одвин я его помню. Высокий он был, и беловолосый, как все бретонцы, хотя о ту пору большей частью уже и седой. А видел я его в последний раз когда же это было? Незадолго до мятежа Черного Гвидо, аккурат двадцать лет назад. Был он в этом мятеже замешан, попался, но как-то выкрутился и с тех пор от людей хоронился. Слышал я, что был он потом мельником в Туронском лесу
Где? вопрос был задан почти беззвучно, но Крокодавл его услышал.
В Туронском лесу, повторил он.
И он жив?
Странно, что короля волновала судьба старого мятежника. А может, не так уж волновалаон даже не смотрел на комедианта. Крокодавл потер рукой переносицу.
Жив ли Не знаю. Хотя нет, припоминаю госпожа Лалиевра года три назад или около того упомянула вроде, что он умер. А какмне неведомо. Старик ведь уже был
Эд ничего не ответил. Сидел, отвернувшись. Молчание угрожающе затягивалось, и кому другому могло показаться, что король задремал. Но не Крокодавлу. Он был комедиантом и даже подвыпивши отлично умел определять, когда человек расслабляется, а когда нет. Наконец он осмелился спросить:
Я хорошо развлек ваше величество?
Эд так и не посмотрел на него. Его ладонь, стиснутая в кулак, разжалась и сделала движение в сторону выхода.
Да, сквозь зубы проговорил он. Ты хорошо меня развлек.
«Имя его тебе ничего не скажет», произнесла на смертном одре старая ведьма, отказавшись назвать имя его настоящего отца. Он не понял тогда, почему, ведь она уже крепко подкосила его гордость, выдав, что он родом простолюдин, а не герцогский сын, что уж может быть хуже?
Теперь он знал, что. И знал, почему она промолчала. Ей было все известно. И она, охранявшая и оберегавшая его всю жизнь, предпочла унести тайну с собой в могилу, чем открыть своему сыну, что онотцеубийца.
Дружина двигалась к Компендию. Он спешил, не щадя ни людей, ни лошадей, словно хотел преодолеть два перехода до замка одним броском. Бесполезно. От себя не убежишь.
Один Бога может, дьявол, знал, чего ему стоило не задушить комедианта тут же, голыми руками. Но он удержался и оставил урода жить. Возможно, как напоминание о собственной вине.
В вине же своей Эд не сомневался. Слишком уж все сходилось. И не могло сбить с толку даже утверждение, будто сын госпожи Лалиевры и Одвина умер. Заячья Губа и должна была утверждать так, дабы ничто не связывало бастарда Робертинов, правнука Карла Великого, и колдунью из урочища Морольфа. Она своего добилась так добилась, что лучше не думать.
С тех самых пор, как он выучился держать в руках оружие, Эд посвящал свою жизнь мести за убийство Роберта Сильного. Как прекрасно, как благородно, как рыцарственносын мстит за убийство отважного воина, преданного трусливыми соратниками на расправу жестоким врагам. И напрасно мстил. Роберт Сильный не был его отцом. Отважный воин? «Туп, как пробка, и жесток, как кабан», вот, значит, каким его считали. Только в одном он не ошибсяотец его действительно был жестоко и подло убит. Только мстить некому. Кроме себя самого.
Даже хуже все было. Проще, грубее и унизительнее. Он, так много сил тративший на месть за отца, убил этого самого отцаприкончил беспомощного старика, который даже не мог защитить себя, за то, что по его вине невольно был причинен вред любимой собаке.
Отцаза собаку
За год, минувший с того дня, когда он впервые узнал, что не принадлежит ни к Каролингам, ни к Робертинам, Эд не только успел свыкнуться с этим, но даже вменил себе в заслугуне желает он иметь таких родичей, как этибезмозглые и лицемерные. Это счастьечто у него нет с Робертом ни капли общей крови, он один и сам по себе. Но такое узнать, такое Кто там на небе или в преисподней вечно заливается хохотом, когда судьба, преподнеся очередную победу, тут же готовит пытки и костры?