Валерий ПоволяевСеверный крест
Часть первая
Узкая, похожая на хищную щуку миноноска стояла у причала в самом центре Архангельсканесла вахту.
Боевые корабли охраняли здешнее правительство. Конечно, миноноскане линкор, своими орудиями не может развалить половину города, как это способен сделать огромный, серый, со скрипучей броней дредноут, но от скорострельных пушек ее, если кто-то вздумает нарушить покой северного правительства генерал-лейтенанта Миллера, тоже можно схлопотать немало неприятностей.
Трап, соединяющий корабль с берегом, был убран, на берег были брошены швартовы и намотаны на чугунные тумбы кнехтов один конец с носа, другой с кормы. У причальных концов этих сидели два матроса, один на носу, второй на корме и перекликались друг с другом ленивыми голосами.
Ко мне еще одна пожаловала Дамочка очень даже форсистая, с тонкой талией и большой верзохой.
Может, ты канат салом смазал?
Даже не думал.
Тогда чего ж к тебе зачастили дамочки?
Это у них надо спросить! закричал призывно матрос, сидевший на корме. Ты куда, милая, лезешь без очереди? Тебя что, в великосветских подворотнях Архангельска не научили уму-разуму?
Каждый раз, когда приходим сторожить наших толстомясых правителейобязательно набираемся ларисок, как тифозный больнойвшей, недовольно проворчал матрос, стороживший носовой конец.
Был он широкоплеч, низкоросл, лицо имел округлое, неприметное. Приметной деталью были только золотистые пшеничные усы с лихо закрученными в игривые колечки концами. Глаза земляного цвета были суровы и насмешливы.
Матросы несли вахтуоберегали корабль от ларисокпортовых крыс, не пускали их на миноноску. Тяга ларисок к мореплаванию общеизвестна, стоит только где-нибудь бросить на берег конец, как тут же из ближайшей мусорной кучи высовывается любопытная ларискина морда, шевелит усами, а сама лариска, дама сообразительная, умеющая шурупить мозгами, начинает лихорадочно соображать, как же пробраться на корабль и занять теплое место в капитанской каюте. Из-за них-то командиры и ставят у причальных концов специальную вахту, чтобы матросы сшибали карабкающихся по канатам крыс в воду.
А какая-то изобретательная душаявно из матросов, которой лариски были противны до икоты, выдумала крысоотбойники.
Крысоотбойникштука примитивная и, как всякий примитив, безотказная. Этостоячая фанерка, которая имеет дырку, смещенную к одной из сторон, для каната, точно по диаметру, чтобы фанера могла свободно вращаться, когда ее насадят на веревку.
Устанавливается фанерка на высоком канате, причем не одна, а сразу штук пять Дальше происходит вещь простаялариска ползет по канату, когтями щелкает, мечтает о той вожделенной минуте, когда будет пожирать сыр, спрятанный в капитанском буфете, и вдруг упирается чутким носом в преградупресловутую фанеру. Короткое движение влево, потом вправо, и становится понятнофанеру не обойти, надо лезть через нее. И крыса карабкается на фанеру, но, когда, наконец, взбирается на нее, на самый верх, фанера, не способная держать откормленное ларискино тело, переворачивается, и крыса летит в воду.
Фокус очень простой, но результативныйспас от попутчиц тысячи плавающих посудини военных, и гражданских.
На носовом конце миноноски было установлено пять крысоотбойников, на кормовомсемь.
У носового конца дежурил матрос, пользующийся на миноноске такой же известностью, как командир корабля лейтенант Лебедевне было на миноноске человека, который не был бы должен Арсюхе Баринову хотя бы полушку: Арсюха давал деньги взаймы под проценты Причем бумажные деньги он не признавал, старался оперировать только металлом.
Бумажные деньгиэто что такое? спрашивал он у несмышленых морячков-салаг, пришедших служить на миноноску. А?
Деньги, отвечали те нерешительными голосами.
Какие же это деньги, пхих! Ими только задницу подтирать! Арсюха доставал из кармана зеленовато-розовую десятку, такую же, что ходила и при царе, ничем не отличимую, кроме одноговверху на червонце было аккуратно напечатано, черным по розовому: «Северная Россия», с хрустом складывал ее и начинал выковыривать из зубов застрявшую рыбную костьАрсюха, северный человек, очень любил рыбу. Разве это деньги? Вид его делался презрительным.
Его напарник, сидевший на корме, Андрюха, бедный человек, у которого никогда не бывало денег более серебряного николаевского рубля, доставал из кармана другую кредитку, орехового цвета, достоинством в один карбованец, и благоговейно разглаживал ее на коленке:
А как же Арсюха, быть с тем, что тут написано?.. Вот: «Государственная эмиссионная касса разменивает кредитные билеты на фунты стерлингов без ограничения суммы по курсу» Сорок рублей равны одному фунту стерлингов. И подпись стоит: «Управляющий отделом финансов Куракин». Говоряткнязь. Как быть с князем?
Арсюха вытаскивал изо рта кредитку вместе с рыбной костью, разворачивал ее и, мучительно морща лоб, шевелил губами.
Верно Написано
Так как же быть с князем?
А вот так! ожесточенно восклицал Арсюха и демонстративно комкал десятку в кулаке.
Рука у него, несмотря на солидную комплекцию и живот, который плотно обтягивала форменка, была изящной, узкой, изнеженной, как у потомственного дворянина.
Это жеденьги! Андрюха невольно переходил на шепот. На них можно купить хлеба
И с тем же успехом сходить в гальюн, подтереть себе репу, бумага плотная, мягкая, такая не прорвется, пальцы не испачкаются Приберем для гальюна. Арсюха прятал червонец в карман.
Отдай его лучше мне, просил Андрюха.
Зачем?
Водки куплю.
Не дам. Если я отдам тебе эти деньги, то на меня обидится задница. А свою задницу я люблю не меньше, чем кухарку из дома господ Миллеров. Арсюха косился на берег, на сочную зелень деревьев, украшавших набережную.
Человеком Арсюха был прижимистым, не то что матрос первой статьи Андрюха по фамилии Котлов.
У Андрюхи характер был совсем иной. Если бы Арсюха попросил у него деньги, Андрюха никогда не стал бы жаться; отдал бы последнееа вдруг жалкие бумажки эти продлят человеку жизнь либо спасут заблудшую душу? И никаких процентов не стал бы брать.
У Арсюхи таких промахов не бывалоАрсюха никогда никому не давал и рубля, не заручившись возвратом денег и не уговорившись о процентах, которые этот рубль должен притащить в его карман у себя на хвосте.
Потому и живут они по-разному, Баринов и Котлов, и одеты по-разному: Арсюхаво все английское, обут в ботинки из толстой оранжевой кожи, форменка сшита у него из плотной синей ткани, которую ни солнце не берет, ни вода, штаны-клеши на Арсюхе такие, что одним проходом по улице он, будто примерный дворник, всю Соломбалу очищает от мусора и окурков, не говоря уже о центральных проспектахдаже юбки у баб, кажется, не бывают такой ширины; у Андрюхи же Котлова все худое. Штаны с форменкой он даже не помышляет себе сшить, довольствуется тем, что дают на корабле, обувь носит корабельную. А что на корабле, кроме дыр да заплат, могут дать? Только дыры и заплаты.
Я материи жалеть на себя не намерен, говорил Арсюха и топал по земле короткими, плотно сбитыми ногами-тумбами. Если мне понадобится израсходовать на клеши двадцать метров, я не задумываясь тут же куплю их Понятно?
Андрюха такие разговоры не поддерживалзнал, что окажется в проигрыше. Себе будет дороже
Причал, у которого стояла миноноска, был деревянным, в щелях хлюпала вода, около свай плавала дохлая треска, изрубленная винтамине успела самодовольная рыба увернуться, вот ее и приволокло сюда; чуть в сторонке сидел дымчатый усатый кот и завороженно смотрел на рыбубыл голоден.
Пахло морем, гнилыми водорослями, солью, мокрым деревом, еще чем-то непонятным и острым, из камбуза доносился запах едыкок Митька Платонов готовил на обед борщ, настоящий флотский борщ, в котором черпак стоит, как солдат на часахпо стойке «смирно», стоит и не заваливается.
Из щели в причале наружу выбралась большая рыжая крыса с одуванчиково-светлыми, странно светящимися усами, будто она работала в местном театре художником и пустила краску не по назначению; крыса озабоченно покрутила головой, задержала презрительный взгляд на неподвижном коте, фыркнула по-собачьи, затем, окинув опытным взглядом миноноску, неторопливо полезла на канат.
Двигалась она ловко, уверенновидать, немало покаталась на кораблях, заходивших в архангельский порт. Арсюха довольно потер руки.
Давай, давай, усатая, носатая, зубастая, злобная, спеши, спеши сюда, родимая. Хоть и сонные глаза были у Арсюхи, но очень цепкиеон видел все. Одновременно мог следить за несколькими объектами, причем друг от друга далекими, такими, что сразу не разглядишьчтобы разглядеть их, надо не менее четырех раз обернуться вокруг себя.
Крыса, словно бы услышав приглашение человека и уловив в его голосе доброжелательные нотки, двинулась по носовому канату быстрее.
Молодчага! похвалил ее Арсюха. Пхих!
Кот, сидевший на причале, проводил крысу долгим, ничего не выражающим взором и вновь стал смотреть на дохлую треску, плавающую в воде. Треска была ему интереснее злобной, истекающей салом крысы.
Не доходя до первой фанерки метра три, крыса остановилась, приподняла голову, зашевелила светящимися желтыми усами, соображая, как же действовать дальше, и вновь поползла вперед. Вообще-то она могла и не напрягать свои мозги, ведь еще ни одна крыса, пробирающаяся на корабль, не повернула назад: всякая крыса в таких ситуациях бывает нацелена лишь на одновперед и только вперед!
Пхих! то ли чихнул, то ли кашлянул, то ли напряг свою задницу Арсюха, это был его коронный звук, и чем он его производил, понять было невозможно.
Крыса заскользила по канату быстреенеобычный звук подогнал ее. У самой фанерки она приподнялась на задние лапки, выглянула из-за отбойника, будто из-за некоего боевого бруствера, и, встретившись взглядом с Арсюхой, недовольно пошевелила усами.
У меня еще одна мадама, тем временем сообщил Андрюха.
Послышался влажный шлепокэто Андрюха взмахнул палкой и сбил «мадаму» в воду.
У меня сейчас тоже будет, запоздалым эхом отозвался Арсюха. Поманил крысу пальцем. Утю-тю-тю! Иди сюда скорее, голуба, я соскучился по тебе. Пхих!
Обнюхав отбойник, крыса не нашла в этой плотной, пахнущей другими крысами фанерке ничего опасного для себя и неторопливо полезла на нее. Человека она не боялась, встреча с двуногим «венцом природы» была заложена в ее голове, запрограммирована, она не ведала пока, как его обойдет, но то, что сумеет его обойти, знала точно.
Утю-тю-тю! вновь поманил к себе крысу Арсюха.
Крыса впилась когтями в фанерку, повисла на ней, словно большая жирная муха, потом подтянулась, всадила в дерево когти задних лапок. Прошло немного времени, и она достигла вершины отбойника.
Пхих! чихнул Арсюха.
Арсюхино «пхих!» подействовало на крысу, как команда, она перевалила через вершину отбойника, вытянула перед собой тонкие маленькие лапки, прицелиласьважно было сползти с фанерки и точно попасть когтями в канат.
Фанерка дрогнулана канат она была насажена плотно, без зазора, но не настолько, чтобы не отреагировать на вес крысы, и ее высокий конец неторопливо пополз вниз. Крыса впилась в нее когтями, заверещала, фанерка убыстрила ход, и тяжелая желтоусая лариска не удержалась на ней, торпедой понеслась вниз, в черную, маслянисто поблескивающую воду.
От тяжелого шлепка поднялась мелкая волна, врезалась в скулу миноноске. Арсюха лениво поднялся, глянул вниз. Крыса барахталась в воде, не зная, куда направиться.
Что, можно поздравить? выкрикнул с кормы Андрюха.
Можно. Дамочка моет ноги. Собралась на бал, а туда, Арсюха захихикал, с грязными ногами не пущают.
Меня эти дамочки совсем замучилипередохнуть не дают, лезут одна за другойготовы шлепаться на колени.
Тьфу! отплюнулся Арсюха, приподнялся сновапо набережной, пуская из выхлопной трубы кудрявый белый дымок, катил автомобиль.
Агрегат был роскошныйс зеркальными никелированными крыльями, сверкающими колесамив спицах игриво путалось солнце, било в глаза веселыми зайчиками; сбоку, прямо под рукой у шофера, висел громоздкий резиновый клаксон с бронзовой дудкой. Арсюха проводил автомобиль завистливым взглядом и уважительно молвил:
Жена генерала Миллера поехала. Очень достойная особа. Генерал зовет ее Таточкой.
А ты откуда знаешь?
Я знаю все.
Всё знают только все.
Арсюха Баринов был правгенерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер звал жену Татой.
Миллер женился, едва окончив кавалерийское училище и став корнетом лейб-гвардии гусарского Его Величества полка. Супругой его стала красивейшая девушка Наташа Шипова, внучка Натальи Гончаровой, жены Пушкина. Мать Наташина Софья Петровна была родной дочерью Натальи Николаевны от второго брака. Внучка унаследовала красоту и обаяние бабушки. Впрочем, не только это, но и недюжинный ум, способность разрешать конфликты самые неразрешимые, умение быть настоящей хозяйкой дома и защищать интересы мужа. Это была редкостная женщина.
Пхих! выдохнул Арсюха и взялся за палку, лежавшую рядом, пора было сыграть в городки: на причале вновь показалась крысатакая же рыжевато-серая, как и предыдущая, с электрически светящимися желтыми усами. Новая порода, что ли? нехорошо удивился Арсюха.
Крыса настороженно глянула на миноноску, заметила человека, сидящего на носу, и опасливо пригнулась. Некоторое время она размышляла: пытаться ли проникнуть на корабль или нет, но тяга к плаваниям, к романтическим историям и приключениям взяла верх, и крыса аккуратно, стараясь, чтобы тяжело провисший причальный конец не уползал из-под лап, двинулась на миноноску.
Давай, давай! входя в азарт, подогнал крысу Арсюха. Сейчас мы устроим маленький салют из ларискиной утробы. Нам будет аплодировать вся набережная.
Крыса на ходу приподняла голову, прислушалась к человеческой речи, не уловила ничего опасного для себя и поползла дальше. Желтые усы у нее призывно светились.
Пхих! Давай, давай, ларисочка! Шевели мослами, скрипи костяшками!
Лариска послушалась Арсюху, зашевелила «мослами» проворнее, заскрипела «костяшками». Арсюха подкинул в руке палку, берясь за нее поудобнееглавное, чтобы палка оставалась в тени борта, не вспугнула крысу. Крыса остановилась перед поваленной фанеркой, понюхала ее и, неспешно перешагнув через срез, двинулась дальше.
Утю-тю-тю! подогнал ее Арсюха хрипловатым голосом, сделал пальцем манящее движение.
Через полминуты крыса была уже у самого борта. Арсюха проворно взметнул палкураздался противный мокрый шлепок, крыса взвизгнула и тряпичным мячиком взвилась вверх, задергала на лету лапками.
Удар был сильным, конец палки разом сделался бруснично-красным, во все стороны брызнула кровь.
Вижу, дама пролетела, подал голос с кормы Андрюха.
Да вот, захотела поиграть со мной в лапту, пояснил Арсюха степенно, постучал палкой о борт миноноски, стряхивая с нее кровь, и проиграла.
Ясно, где уж ей с ее рваными калошами в наш калашный ряд!
Через несколько мгновений сочный шлепок раздался и на кормеАндрюха Котлов также «сыграл в лапту» с крысой. Крыса досталась ему тяжелая, с раздутыми бокамивидимо на сносях, ее впору было перетягивать ремнем, чтобы не разлезлась кожа на талии, в воду лариска шлепнулась с таким шмяканьем, что около миноноски вновь вздыбилась волна.
Земеля, сколько ты отправил дамочек в дальнее плавание? прокричал с кормы Андрюха Котлов.
Не считал. Штук двенадцать, наверное.
Ябольше. У менядвадцать две.
Дуракам всегда везет, недовольно пробормотал себе под нос Арсюха Бариновне любил, когда его хоть в чем-то кто-либо опережал.
На месте командира я бы отошел на ночь метров на пятнадцать от берега и заякорился там. Иначе нас загрызут крысы.
Арсюха промолчал: не его это делорешать, где ночеватьв море, в Северной Двине либо у какой-нибудь кухарки на берегу.
С кормы снова донесся сочный влажный шлепок, затем странное жужжание, словно воздух разрезала гигантская пчела, прилетевшая из большого городского парка, и в воду шмякнулось грузное тело.
Двадцать три, негромко констатировал Андрюха. Интересно, Арсюх, а на время обеда нас с тобою сменят или нет?
Откуда я знаю, со вздохом, в котором сквозило раздражение, пробормотал Арсюха.
Плохо будет, если не сменят. Не то кишка кишке уже фигу показывает, требует чего-нибудь на зуб.