Деревянный мост, ведущий в Соломбалу, был запружен подводамина мосту, в самой середке, сцепились оглоблями две телеги, закупорили узкое пространство.
Конвой, сопровождавший машину генерал-губернатора, тесно окружил машину, не давая к ней приблизитьсявсякое ведь может быть, из такой толкучки очень легко стрелять в генералов, сидящих в автомобиле. Несколько человек на лошадях, во главе с корнетом, протиснулись вперед, завзмахивали нагайками, расталкивая пробку.
Миллер поморщилсяне любил, когда конвой работал нагайками.
Через двадцать минут машина Миллера затормозила перед высокими зубчатыми воротами, за которыми был спрятан некий загон, сколоченный из толстых необработанных досок-дранок. Дранку на Севере щепили из высоких, обрубленных и сверху и снизу обабков, она была сплошь в опасных длинных остьях-занозах.
В сопровождении конвоя Миллер прошел на территорию лагеря. И хотя лагерь располагался под открытым небом, насквозь продувался ветрами, в каждом углу его жило по нескольку сквозняков, все равно в ноздри генералам ударил спертый дух. Это был запах немытого тела и вшей. Миллер достал из френча платок, поднес к лицусделал вид, что сморкается.
Охрана плотно окружила его и Марушевского. Впереди всех встал корнет, положил руку на расстегнутую кобуру, из которой выглядывала рукоять кольта. Глаза корнета грозно ездили то в одну сторону, то в другую. Миллер не выдержал, улыбнулсякорнет в его конвое был человеком новым, потому так себя и вел. Правда, жизнь и самого Миллера, и Марушевского зависела от таких людей, как этот корнет, и генерал ощутил в себе невольную благодарность к корнету, покосился на него с симпатией.
Перебежчики, угрюмо набычившись, смотрели на генераловждали, что те скажут.
Миллер пожалел, что оставил в кабинете стекподарок генерала Айронсайда, ткнул пальцем в ближайшего пленного, высокого, с военной выправкой человека, с независимым видом отвернувшегося от генералов.
Кто таков? спросил Миллер.
Пленный вытянулся, отчеканил:
Бывший поручик Чижов.
Почему бывший?
Раненым попал к красным, те и переоформили меня в свою гвардию, дали под начало батальон
К нам перешли добровольно?
Так точно! Ждал удобного момента, ваше высокопревосходительство. Момент представился, но не сразу
Взять в руки оружие и повоевать за матушку Отчизну готовы?
Так точно!
Миллер перевел взгляд на следующего пленного.
Кто таков?
Дроздов Федор Николаевич.
Где служил?
В рыжеватых глазах Дроздова мелькнуло смятение. Он помял рукою горло, перевязанное серой замызганной тряпкой.
В Онеге, в красногвардейском отряде, охранявшем переправу через реку. Там сложная переправа, а без нее дороги нет никуда, господин генерал.
Конечно, экземпляр этот был примитивнее поручика, хотя подкупали рыжеватые живые глаза, блеск, трепетавший в них.
А по воинской специальности кто? спросил Миллер.
Сапер.
Миллер оживился.
Саперов нам не хватает. Отойдите-ка, милейший, в сторону, в распоряжение моего адъютанта. Он запишет ваши данные.
Я уже служил под вашим началом, господин генерал. Когда услышал, что вы стали командовать войсками, решил перейти на вашу сторону.
Отрадный поступок.
Где именно служил? решил уточнить Миллер.
На Северо-Западном фронте, под Ригой.
Миллер покачал головойСеверо-Западный фронт, где он тянул лямку в должности начальника штаба армии, которой командовал генерал Плеве, оставил в его памяти не самый добрый след. И прежде всегосам Плеве Павел Адамович, до обмороков изводивший подчиненных своими придирками. Дело доходило до унижений, после которых офицеры стрелялись. А Павлу Адамовичу хоть бы хны, только баки свои оглаживал да с загадочным видом поглядывал куда-то в сторону, будто хотел заглянуть за горизонт.
Начальник штаба не был исключениемпожалуй, от старого капризного генерала ему доставалось больше всех. Дело дошло до того, что Миллер как-то пожаловался своему гостюпротопресвитеру русской армии и флота отцу Георгию Щавельскому:
Мочи нет работать с ним Не могу больше. Миллер помял пальцами горло, потом ребром ладони провел себя по кадыкужест был простонародный и очень понятный. Не дай бог опоздать к нему на доклад на пять минуттут же устраивает скандал. И никогда не поинтересуется, почему опоздал. Миллер невольно покрутил головойему было больно.
Всем, всему Северо-Западному фронту было известно, какой Миллер аккуратист, как четко действует, а если уж он куда-то не приходит вовремязначит, на то есть очень серьезные причины.
Я готов пойти куда угодно, кем угодно, лишь бы был избавлен от такого начальника. Голос Миллера сделался влажным, генерал был очень расстроен.
Отец Георгий понял, что происходит в душе Миллера, в успокаивающем жесте положил руку ему на плечо.
Готов пойти куда угодно и кем угодно, повторил Миллер, вновь помял пальцами горло, хоть командиром батальона в соседнюю армию. Служба с Павлом Адамовичем становится хуже каторги.
Я постараюсь вам помочь, пообещал отец Георгий.
Он помогпередал содержание разговора самому Николаю Александровичу, государю. Тот хорошо знал Миллера по службе в лейб-гвардиипроходили по спискам одного полка. Николай Второй просьбу запомнил. Двадцать третьего августа 1915 года государь занял пост Верховного главнокомандующего, сместив с этого места своего двоюродного дядю, великого князя Николая Николаевича. Через несколько дней новый Верховный произвел рокировку в руководстве Северо-Западного фронтазабрал к себе в Ставку Алексеева, командовавшего фронтом, на его место передвинул Плеве, а на место Плеве поставил генерала Гуркотолкового молодого ироничного командующего.
Работать с Гурко было приятно.
Однако без Плеве, честно говоря, как-то скучно сделалось. Миллер потом много раз спрашивал себяа не слишком ли он завысил планку своих претензий к Павлу Адамовичу?
Вот о чем он вспомнил в завшивленном, грязном, насквозь пропахшем бедой лагере военнопленных в Соломбале. Собственно, это даже не лагерь был, а обычный фильтрационный пункт.
Кое-кому из находящихся здесь людей предстояло побывать в настоящем лагере, кое-комунадеть погоны Белой армии и пойти на фронт.
Служили в Пятой армии? спросил у солдата Миллер.
Так точно. В отдельном саперном батальоне.
Существовал такой батальон в Пятой армии. Очень нужное было подразделение.
Командующим армией тогда кто былПлеве или Гурко?
Этого я не знаю, господин генерал. Так высоко я не летал.
Миллер понимающе качнул головой, перешел к следующему перебежчику, круглому, как шар, от голода люди, случается, опухают и делаются круглыми, как надутые воздухом пузыри, с лишаями на крупной, остриженной под ноль голове.
Кто таков? спросил Миллер.
Лишаистый поднял на Миллера равнодушные глаза.
Фейерверкер артиллерийской бригады Сомов, тихо проговорил он.
Фейерверкерэто унтер, только артиллерийский, человек в любой армии, независимо от ее штандартов, очень нужный. Без фейерверкеров не обходится ни одна подготовка к наступлению.
Почему ушел от красных?
Не хочу воевать со своими.
На фронте давно?
С августа четырнадцатого года, сказал фейерверкер и добавил: Имею два Георгия и три ранения.
Большинство из тех, кто толпился сейчас на маленькой, хорошо прогретой солнцем площади временного лагеря в Соломбале, были такие, как Сомов, уставшие от войны, ко всему равнодушные. Их даже под суд нельзя было отдавать, настолько выдохлись, устали, мечтали они только об одномпоскорее добраться до родного порога.
Миллер поговорил еще с несколькими солдатами, потом стянул с рук перчатки и вместе с Марушевским отошел в сторону.
Полагаю так Всех этих людей надо проверить в деле, иначе саперы, попав в наши части, могут оказаться обыкновенными щипачами, любителями забираться в продуктовые и вещевые склады, а фейерверкерырядовыми тыловыми возчиками. Полагаю, что на фронт посылать их не резон, а вот включить в десант, который пойдет в рейд по Двине, следует.
Такой рейд планировалось провести вместе с англичанами в ближайшее время. Кроме британских мониторов в рейде должны были принять участие и русские суда, в частности миноноска, до последнего времени охранявшая «присутственное место» генерал-губернатора.
Параллельно с рейдом было решено начать наступление на Двинском направлении: сил у красных там осталось только на то, чтобы бить блох в окопах, поэтому вряд ли они сумеют удержать свои позиции.
Айронсайд уже несколько раз говорил Миллеру, что главной целью этого наступления должен быть Котлас.
Котлас! произносил Айронсайд торжественно, взметывал руку и всовывал в глазницу увеличительное стекло, зажимал его сверху упругой бровью. Котлас и только Котлас, вот что нас интересует.
Худощавое вытянутое лицо английского генерала нервно дергалось, и Миллер понимал, чего боится Айронсайд. Боится не провала наступления и потерь среди своих солдат, не неизбежной дырки в финансахтолько один выстрел из орудия с английского монитора стоит столько, сколько мастера тратят на возведение деревенской церкви, а боится своего начальства, язвительного окрика с берегов Темзы, горластых журналистов, способных превратить любого боевого генерала в кусок пипифаксатуалетной бумаги. Когда Миллер осознал это, ему сделалось грустно.
* * *
Миноноске, которой командовал лейтенант Лебедев, пришлось идти не на Двину, а дальшена Онегу, чистую широкую реку, полную плоских, с буйной кудрявой водой перекатов, порогов и других опасных мест. Англичане, хотя и были их плоскодонные мониторы приспособлены к плаванию в таких местах, на Онеге могли запросто напороться на камни.
Узнав о том, что миноноске придется идти на Онегу, Лебедев привычно щелкнул кнопками перчаток:
Онега так Онега. Все лучше, чем охранять раскисшие по летней жаре нужники губернского начальства.
Стоять у старого сгнившего причала и сбрасывать в воду крыс было противноэто занятие позорило Андреевский флаг, развевавшийся на корме, и, честно говоря, Лебедеву изрядно оно надоело. Иногда он слышал сочное шлепанье даже сквозь сонкрысы лезли на корабль особенно активно ночью и срывались с причального конца в воду, передергивал плечами и просыпался.
Чистое, гладко выбритое лицо Лебедева делалось брезгливым, когда он получал очередное задание по охране какого-нибудь широколампасника, но свою точку зрения лейтенант старался держать при себе, лишь щелкал кнопками перчаток и привычно вскидывал руку к козырьку:
Задание принято!
На этот раз он порадовался, что не придется охранять очередного деятеляспециалиста просиживать кресла. На лице лейтенанта эта радость никак не отразилась, и он произнес ровным спокойным голосом:
Задание принято!
Но все-таки чего не было в его биографии, того не былоон ни разу не ходил на своем корабле по капризной Онеге. По Северной Двине ходил, по Печоре ходил, но у Двины и Печоры дно совсем другое, там много глубоких мест, а своенравная Онега имеет кучу мелей и вообще таких мест, где можно потерять не только корабль, но и команду.
У миноноски было два скорострельных орудия: одно стояло на носу, второена корме. Для похода на Онегу этого было мало. Наверняка придется брать на борт десант, который нужно будет поддерживать огнем Надо было поставить хотя бы пару пулеметоврядом с орудиями. Конечно, хорошо бы и орудие к ним присовокупить, но места на миноноске катастрофически мало, каждый квадратный сантиметр площади занят
Утром на берегу перед миноноской был выстроен десантодин взвод, тридцать человек. Командовал взводом поручик Чижов. В новенькой формеанглийском френче с большими накладными карманами, в высоких козловых сапогахон, ловко перетянутый ремнем, не был похож на того замызганного пленного, с которым недавно разговаривал Миллер. Поднявшись на борт миноноски, в каюту командира, Чижов привычно козырнул.
Где прикажете разместить десант?
Только на палубе. Другого места у меня, к сожалению, нет. Лично вам, поручик, могу предоставить свободную офицерскую каюту. Не бог весть что, но все же индивидуальное жилое помещение
Чижов благодарно наклонил голову.
Буду очень признателен. Это первое. И второекогда отплываем?
Думаю, что вечером уйдем в море, завтра утром достигнем устья Онеги. В Онеге к нам присоединятся два монитора. Лицо Лебедева сделалось озабоченным и грустным одновременно, в голосе просквозили ироничные нотки. Хотя Лебедев приподнял перчатки, лежавшие на столе, и швырнул их обратно. Монитор, с точки зрения военно-морского учебника, хорошо вооруженное судно с низкой осадкой. С точки же зрения какого-нибудь местного трескоедастарое дырявое корыто с плоским дном, вооруженное двумя пугачами и одной ржавой берданкой, ствол которой случайно не успела доесть ржавчина. Если нам дадут такие мониторы, то вся надежда будет только на вашу команду, поручик, только она и сможет защитить такие мониторы. Команда у вас обстрелянная?
Печальная и одновременно озабоченная улыбка появилась на лице Чижова. Он отрицательно покачал головой. Усмехнулся.
Команда у меня такая: сегодня она стреляет в красных и подчиняется ударам командирского стека, а завтраразворачивает винтовки на сто восемьдесят градусов и по приказу комиссара первый залп всаживает в своих бывших командиров, второй залпво всех остальных.
Очень бы этого не хотелось, свят-свят-свят. Лебедев, словно бы обжегшись обо что-то, помахал рукой перед собой, «жар разогнал». Я так понял, вы со своими людьми в бою еще не бывали?
Увы, лицо Чижова сделалось виноватым, не пришлось.
Чижов хотел было рассказать, что с ним произошло, про плен и побег из него, но смолчал: такие факты офицерскую биографию не украшают. Лебедев указал на кресло, стоявшее у небольшого, прикрученного к полу столика, пригласил присесть.
Благодарю вас, отказался поручик. Мне пора к своим.
Да ничего с ними не произойдет.
Кто знает, кто знает Голос Чижова сделался озабоченным, он словно почувствовал что-то худое, но что именно, ни он сам, ни люди, оказавшиеся с ним в десанте, не могли сказать. И предугадать не могли.
Погоны на плечах поручика были новенькие, с красными «пехотными» просветами, яркие. Лебедев глянул на них и подумал, что верх погон соткан где-нибудь в Эдинбурге, сами погоны насажены на твердую негнущуюся прокладку в Мурманске, вручены боевому офицеру в Архангельске. Все, как в знаменитой песне про белогвардейцевнасчет мундира, котла, башмаков и характера
Как ваше имя-отчество? спросил Лебедев у поручика.
Сергей Сергеевич.
Вы верите в предчувствия? неожиданно поинтересовался Лебедев.
Все, кто был на фронте, верят в предчувствия. Это закон.
И я верю. Лебедев поправил висевший у него на ленте кителя боевой орденСвятого Владимира с мечами. Так вот, предчувствия у меня плохие.
Чижов удивился этой фразе, сопоставил ее со своими ощущениями и успокаивающе проговорил:
Бог дастпронесет!
Хотелось бы. Лебедев встал. Каюта у него была узкая, маленькая, в такой и одному человеку тесно, не то что двоим. Миноноскакорабль, где с одного борта до другого можно доплюнуть, особо не разгуляешься, поэтому здесь стеснены все, от кока и машинной группы до старшего офицера и командира корабля. Хотелось бы, повторил Лебедев задумчиво. Чуть позже приглашаю вас на обед в кают-кампанию.
Чижов отрицательно покачал головой:
Нет Сегодня нет. Не получится.
* * *
Вечером Арсюха решил прогуляться по березовому городскому саду, где каждое дерево было похоже на статную северную молодку, наряженную в белые одежды. В саду этом легко дышалось, и когда Арсюха Баринов сходил на берег в увольнение, то обязательно заворачивал сюда. Здесь и любимого жирного сбитня можно было отведать, и пирогов со свежей треской, и чая из огромного трескучего самовара, у которого обычно хозяйничал разбитной малый в красной косоворотке, и княженики с морошкойцарских ягод, которые север много веков поставлял в Москву, а когда столица российская переместилась на берега Невы, то и в Питер. По выходным дням на торговых столах стояла и семгарыба, тающая во рту, а в глубоких фаянсовых чашках аппетитными горками высилась рыжая семужья икра. Икра эта, конечно, уступала черной волжской и дальневосточной лососевой, красной, но все равно была хороша. Арсюха семужью икру уважал.