В саду уже было много народу, на деревянной веранде играл флотский оркестр, чередуя бравурные маршевые мелодии с щемящими, минорными; разнаряженные дамочки в восточных шелках, добытых с английских складов, кокетливо переглядывались с кавалерами, обмахивались веерами.
Над людьми барражировали, будто германские аэропланы, крупные северные комары.
Арсюха на лету схватил одного, сжал в кулаке.
У, какой деловой! произнес он удивленно. Весь в полете, ни тебе «здрассьте», ни остальным «до свиданья» Гад! Он посмотрел на комара. Не отводи глаз своих, сукин сын! Пузо наел, как купец московский. Он тряхнул комара в руке. Из верхней части кулака торчала голова, из нижнейноги. Экземпляр!
Слово «экземпляр», услышанное совсем недавно, Арсюхе нравилось произноситьочень солидное слово, заморское, мудреное и звучит красиво, внушительно.
С довольным видом Арсюха растер комара о штанину. Произнес, в назидательном жесте вскинув указательный палец:
Уничтожал я вас, уничтожаю и буду уничтожать! Враги вы!
Минут десять Арсюха постоял около старухи, торговавшей отменными сбитнямисвой товар она томила в небольших, на пол-литра, глиняных кружках с ручками, чтобы было удобнее браться; вязкая жировая пенка у нее получалась просто загляденье, восхитительная пенкатолстая, сочная, сладкая Чтобы пенка была еще слаще, старуха мазала ее медом.
Стоит только съесть пару таких сбитеней, как сразу на бабу начинает тянуть. Да так сильно тянет, что пуговицы от клешей сами отстегиваютсялетят во все стороны, будто пули, убить могут Особенно если сбитень еще медом сдобрентут у-у-у
Съев две кружки сбитеня, Арсюха отер рукою рот и, выпрямившись молодцевато, огляделся.
Пхих! произнес он привычно.
Самый желанный и самый податливый товар, который появляется в городском саду, это кухарки.
Они вечно спешат, вечно заняты, всегда оглядываютсяа не заметит ли их хозяин? поэтому совершают торопливые поступки, но главноене корчат из себя недотрог-гимназисточек. А это Арсюху Баринова очень устраивает.
Через несколько минут Арсюха пристроился к усталой бледнолицей кухарке, невесть как попавшей в нарядные березовые аллеи.
«Разрешите, мадам, предложить руку вам, если муж ваш уехал по делам», промурлыкал он слова песенки, которую услышал полмесяца назад в одной тесной матросской кампании, запомнил ее и теперь всем говорил, что сам ее сочинил во время перехода миноноски из Архангельска в Мурманск.
Кухарка глянула на него испуганно и шмыгнула в кусты. Это не огорчило Арсюхутаких кухарок в Архангельскепруд пруди. В прекраснейшем расположении духа он двинулся дальше.
Дорожка, по которой он шел, была присыпана мелким желтым песком, он приятно хрустел под каблуками. Широкие клеши, словно бы соразмеряясь с неторопливым прогулочным шагом Арсюхи, лихо подметали дорожкупесок только кудрявился, отлетая в сторону, свинцовые гайки, вшитые в края штанин, держали черные клеши, стачанные из тонкого английского сукна, в натянутом состояниини одной морщинки на них не было, такие штаны нравились Арсюхе, как нравилось и то, что он, засунув руки в карманы, может мести городской тротуар не хуже любого патентованного дворника.
Правда, у военмора первой статьи Арсюхи Баринова несколько подкачал животбольше похож он был на раздутый баул депутата Государственной думы. Но какой ныне мужик, если он считает себя настоящим мужиком, не имеет живота? А потом, два похода на Онегу, пара сэкономленных на собственном желудке банок «ананасов в сахарном сиропе» и несколько романов с молчаливыми поморскими вдовами легко приведут его в норму.
Перед закатом особенно звонко расщебетались местные пичуги, от их пения у Арсюхи даже обмякло, обвисло складками лицо, на глазах появился благодарный блеск, он остановился у боковой, уводящей в глубину сада пустынной дорожки, скребнул гайками, вшитыми в штанины, по песку, огляделсяпосле сбитеня надо было сбросить напряжение в мочевом пузыре, стравить пар и водупереполнился
Он глянул в одну сторону, потом в другую, никого не засек, ни их благородий, ни бледных барышень, вожделенно посматривающих на золотые погоны офицеров, и шагнул за густой куст, облепленный бледными длиннокрылыми насекомыми, расстегнул широкий, как бабий подол, передний клапан своих штанов.
Морские клеши имеют, как известно, совсем другую конструкцию, чем обычные мужские брюкину, скажем, офицерские бриджи. У бриджей есть гульфик с пуговицами, а у клешейподол. Отвалил этот подол Арсюха и начал неторопливо обрызгивать куст.
Невдалеке играла музыка, звенели птицы, в розовом вечернем воздухе серебрились невесомые летающие нити. Хорошо было. Арсюха и не заметил, как рядом с ним оказались двое приземистых парней с крепкими подбородками, в железнодорожных форменных фуражках, украшенных серебряными молоточками.
Мочишься? благодушно спросил один из них.
Видимая благодушность эта обманула Арсюху.
Напряжение стравливаю, объяснил он, не то из носа уже капать начало. Стряхнул под ноги несколько золотистых капель, пожаловался: Вот закон природы, по которому рыба плавает в моресколько ни стряхивай последние капли, как ни тряси причиндаломкапли эти обязательно окажутся в штанах.
Стряхнул? спросил один из железнодорожников.
Стряхнул, ответил Арсюха, покосился на крепыша. Даже куст не подмыл, он подергал одной рукой за ветку, не уплыла сирень, здесь стоит. Арсюха рассмеялся довольнособственная речь показалась ему остроумной.
В следующее мгновение сильный удар в ухо опрокинул Арсюху на землю. Он, готовый ко всяким напастям, не ожидал, что удар будет таким мощным, охнул и полетел головой в мокрый куст.
Ткнулся носом в собственную мочу, поморщилсявонючая была, сморкнулся кровью.
Ну, гады, заскрипел он зубами, поднялся на ноги. За что?
В следующее мгновение опять очутился на земленовый удар не заставил себя ждать. Арсюха вновь шмякнулся лицом в мочу, хапнул ртом земли, на зубах у него захрустел мокрый соленый песок.
Хады, прошепелявил он. Впереди не было одного зуба. За что, паровожники?
За Авдотью, прежним доброжелательным тоном пояснил один из «паровозников». Помнишь такую?
Нет, мотнул головой Арсюха и вновь полетел на землю. Мокрый песок окропили кровяные брызги.
Арсюха приподнялся на рукахпротивно было валяться в собственной моче, сплюнул под себя кровь и заныл:
За что, мужики-и? Объяшните хоть.
Авдотью помнишь?
Нет, вторично помотал головой Арсюха.
Вот козел, удивленно произнес железнодорожник с благожелательным голосом, ухватил Арсюху за воротник нарядной матросской рубахи, рывком поставил на ноги. Девку начинил потомством и не помнит, как это сделал Вот козел!
Железнодорожник неторопливо прицелился и впечатал кулак прямо в глаз Арсюхе.
Тот ойкнул, развернулся вокруг собственной оси и вновь полетел на землю. Опять в мочу. В полете попробовал ухватиться руками за куст и сбил на себя целый сноп соленых золотистых брызг. Будто под дождь попал.
Авдотью он, конечно, помнил и даже жалел ее, считая, что девка вляпалась по неосторожности, и готов на эту тему поговорить, но разве эти чумазые мазутные души поймут чувства настоящего моряка? Арсюха ощутил, как глаз у него набухает горячей свинцовой тяжестью.
Гореть после этого глаз будет долго, неделю, не меньше. А тлеть, подсвечивать дорогу в сумеркахне менее двух недель. Арсюхе сделалось обидноне стоит вся Авдотьина начинка этих оплеух.
Мужики вновь застонал Арсюха.
Ну, мымужики! рявкнул в ответ скуластый, с летними конопушинами, трогательно проступившими у него на переносице, и невыразительными глазами железнодорожник. А тытля подзаборная. Поступаешь не как человек, а как падаль из подворотни.
Я же швою команду к вам в депо приведу, мы вас вщех задушим, зашепелявил Арсюха, вшех до единого. Как жайцев.
Приводи, согласился с ним железнодорожник, тон у него был спокойным, доброжелательным, будто «паровозник» и не метелил Арсюху, чем больше вас будеттем лучше. Всех передавим паровозами. Понял, козел?
«Господи, сохранить бы второй глаз нетронутым, возникла в голове у Арсюхи тоскливая мысль, он невольно сжался. Господи Будет ведь сиять фонарь»
Второй глаз сохранить нетронутым не удалосьобстоятельный железнодорожник, мастер снайперских ударовон во всем предпочитал основательностьприцелился и нанес очередной сокрушительный удар. Во второй глаз.
Арсюха вновь полетел на землю, всадился лицом в мочу. Взвыл бессильно.
Мысль о сопротивлении почему-то даже не возникала у него в мозгу.
Жадавлю вас Прямо в депо, провыл он, сморкаясь кровью. Вшю команду порешу.
За эти неосторожные слова Арсюха снова получил удар кулаком.
Вонючка! брезгливо проговорил обстоятельный железнодорожник, отряхнул руки. И откуда вы только беретесь, из какой дырки? В голосе его послышались презрительные нотки. Вони много, дела мало. Баб только портите! Запомни, вонючка, он нагнулся к Арсюхе, поднес к его носу кулак, если мы узнаем, что ты еще кого-то испортил, какую-нибудь бабуотрежем яйца Понял?
От этого крепкого парня, от его тона веяло беспощадностью, он придавил кулаком Арсюхин нос и выпрямился.
Железнодорожники ушли, оставив Арсюху с мутной от ударов головой лежать под влажным кустом.
Придя в себя, он сжал кулаки и заскрежетал зубами:
Я вас в депо на столбах поперевешаю. Будете болтаться, как новогодние игрушки
Он потрогал пальцами один глаз, потом второй. Глаза болели. Правый уже затянуло настолько, что свет белый обратился в узкую, плоско стиснутую и сверху, и снизу щелочку. Арсюха невольно застонал.
* * *
Первый, кого встретил Арсюха на миноноске, был Андрюха Котловон с повязкой вахтенного матроса на рукаве торчал у трапа и лениво поплевывал в воду.
Ба-ба-ба! воскликнул Андрюха оживленно, увидев Арсюхину физиономию. Это кто же тебе такие прожектора навесил на физиономию?
Поднимай команду! хмуро, не отвечая на вопрос, проговорил Арсюха.
Ты что, сдурел? Говорят, мы через два часа должны отойти.
Арсюха, гулко бухая ботинками по железному настилу переходов, сбегал в умывальник, где над двумя кранамииз одного лилась холодная вода, из другого горячаявисело старое мутное зеркало, всмотрелся в его рябоватую поверхность.
Оглядел один глаз, потом другой, аккуратно помял пальцами кожу под ними и с досадою простонал:
И заштукатурить фингалы нечем, светят, как два фонаря «летучая мышь». Пхих! Он покачал головой.
Набрав в ладони холодной воды, приложил их к глазамсделал примочки, снова глянул в зеркало. Примочки не помогли.
Оставив бесполезное это занятие, Арсюха снова забухал ботинками по рифленому железу переходов и через несколько секунд оказался у трапа. Андрюха Котлов находился на прежнем месте и продолжал беспечно поплевывать в воду. Арсюха ухватил его за грудки.
Ты команду поднял?
Андрюха неспешно освободился от захвата:
Тихо, тихо, тихо, приятель
Ты почему команду не поднял?
Хочешь, чтобы меня по законам военного времени к стенке поставили? Андрюха поправил на рукаве повязку и поводил из стороны в сторону пальцем перед Арсюхиным носом. Ты этого добиваешься?
А! Арсюха рубанул кулаком воздух и понесся к Митьке Платонову.
Тот находился в камбузе, жарил для матросов на ужин треску, а для офицеровкотлеты. Увидев физиономию Арсюхи, Митька удивленно присвистнул:
Ничего себе конфетки на роже проступили!
Митя, братуха, надо бы ребят поднять, в депо сбегать, паровозников наказать
Это они тебя так? За что?
В том-то и дело, что ни за что! За то, что я моряк, соврал Арсюха. Встретили бы тебя в городском садуточно так же отделали бы.
Кок приподнял над плитой тяжелую чугунную сковороду, сделал короткое движениеи шкворчавшие в масле куски трески словно бы сами по себе взметнулись в воздух, в полете аккуратно перевернулись на другой бок и вновь легли на сковороду.
Треску Платонов собирался подать на стол вместе с давленой картошкой, заправленной искусственным английским молоком, которое он разводил из порошка. Получалось очень вкусное пюре. Господ же офицеров Митька собирался порадовать котлетками из нежной телятины, привезенной командиром миноноски с рынка.
Лебедев купил телятину на свои деньги, доставил ее на корабль, кинул коку на стол.
Сготовьте нам что-нибудь, попросил он, не то в последние дни сплошная треска Треска утром, треска вечером, треска в обед Не то что раньше.
Раньше Платонов угощал господ офицеров блюдами из французской кухни, но в последнее время стал лениться.
А что сготовить-то, господин лейтенант? спросил он.
Да хотя бы котлеты, взгляд у Лебедева сделался задумчивым, я помню, в детстве наш повар в имении готовил роскошнейшие котлеты из телятиныс пальцами проглотить можно было. Столько лет прошло, а вкус этих котлет до сих пор не выветрился из памяти.
Котлеты на сковороде кок уважительно перевернул деревянной лопаткой.
Поправив на голове колпак, Платонов откинулся назад. Поцецекал языком:
Расписали тебя, как поднос, с которого подают баранки к чаю. Картинка!
Не мели языком, Митька! Помоги поднять народ! Иначе, если не ответим, паровозники нас потом метелить будут, как царь Петр шведов.
Давай поступим так, Арсюха. Ты пробежи по койкам, по ребятам, поговори с ними, а я мозгами пораскину, что можно сделать. Лады?
Лады, Арсюха обрадованно рубанул рукой воздух, значит, поддерживаешь меня?
А почему бы не поддержать хорошее дело? Кок отодвинул сковородку с треской в сторонурыба готова, надо жарить вторую сковороду.
Арсюха помчался в кубрик поднимать матросов.
Вернулся обескураженный, с погасшим взглядомсквозь узкий, набрякший фиолетовой краской сжим глаз что-то влажно поблескивало: водане вода, металлне металл, муть какая-то, одним словом, в глотке что-то побрякивало, будто Арсюха наглотался гвоздей, либо того хужесвинца.
Ты представляешь, пробрякал он свинцовым голосом, ни один из этих кошкоедов не поднялся
А я тебе чего говорил? Кок не выдержал, усмехнулся. Наших людей нужно знать. Не пойдут они за тебя бить носы, Арсюха.
Почему? искренне удивился тот.
А с какой стати им подставлять свои бестолковки под чужие кулаки за тебя, Арсюха? Паровозники ведьребята тоже не пальцем деланныерельсами как начнут махать или шпаламиу-у-у! Весь флот вместе с английскими крейсерами могут потопить, только бескозырки останутся сиротливо плавать на воде. Нет, Арсюха, на помощь экипажа ты напрасно рассчитываешь.
Но почему-у? вновь с нехорошим изумлением пробрякал свинцом Арсюха, из ноздрей у него едва пар не вырвался. Подбитые глаза-щелочки сжались в две маленькие прорези, в углах прорезей показались крохотные мутные слезки.
А ты сам не разумеешь?
Нет.
Такое к тебе отношение команды, Арсюха. Чего ж тут непонятного?
Арсюха узрел в углу камбуза круглую вращающуюся табуретку, прицелился к ней задом, сломался в коленях, будто кукла, сел. Слезки, собравшиеся в уголках прорезей, шлепнулись ему на фасонистые клеши.
За что? прошептал он горько, попробовал найти в себе самом ответ, но ответа не было, и он поднял взгляд на кока, посмотрел на него с надеждой.
Кок отвернулся от него.
И эти самые от меня также отвернули рожи, пожаловался Арсюха, солдаты, которых как скот загнали на палубу
На солдат вообще не рассчитывай, предупредил кок, если уж свои не пошли тебя защищать, то чужие тем более не пойдут.
Арсюха схватился руками за голову и, отворачивая ее, крутанулся вместе с табуреткой, застонал.
Интересно, в чем я провинился перед коллективом?
Кок молчал, не отвечал.
А?
Не майся, наконец отозвался кок, иди лучше спать. Сегодня ночью мы уходим в плавание.
Арсюха всхлипнул, выпрямился и взметнул над собой кулаки.
Ладно, когда вернемся, я рассчитаюсь с этими паровозниками за все. За все, понимаешь, Митька?
Так точно, равнодушно проговорил тот, рассчитаешься за все.
* * *
Ночью, когда солнце неподвижно застыло нестираемым медным пятном в светлом небе, миноноска вышла в море. Погода была спокойная, мелкая рябь туго стучала в железное днище корабля. Миноноска держала курс точно на медное блюдо, висевшее над горизонтом.