Дьявол! Тысяча чертей! Я уже понял, о господи! И теперь твоя сестра
Хочет выкупить титул, для чего следует возбудить дело и уплатить сборы, называемые аннатами.
Как ты сказала? Аннатами? Будь я трижды проклят, если я за них хоть грош заплачу! Нет, тысячу раз нет, и еще раз нет, говорю я. Этот номер не пройдет, я взбешусь, я взбунтуюсь!
Тише, Тор. Пойми, мой друг, что нам не остается ничего другого, как выкупить титул, пока нас не опередили Ромеро, ведь они тоже на него претендуют. Чтобы эти бессовестные люди стали маркизами де Сан Элой? Да лучше я умру, пойми, дорогой Тор. Пусть у тебя хоть сердце разорвется на части, но ты должен согласиться на этот расход.
Ладно, посмотрим, с трудом вымолвил Торквемада, отирая платком пот с лица. Сколько это может стоить? Право, не знаю. Все зависит от давности долга, ну, и, конечно, от древности титула, а грамота дарована в тысяча пятьсот двадцать втором году при императоре Карле Пятом.
Чтоб ему пусто было! Так это он виновник моего разорения! Реалов в пятьсот обойдется?
Опомнись, мой друг! Титул маркиза за пятьсот реалов
! Тысячи две?
Больше, гораздо больше. С маркиза Фонфриа государство взыскало за титул, как вчера нам рассказала Рамонсита, если не ошибаюсь восемнадцать тысяч дуро.
Брр! взревел Торквемада и заметался по комнате, как зверь в клетке. Заранее скажу тебе, пусть этот титул будет древнее греческих календ, вы не дождетесь, чтобы я заплатил за него Хоть наизнанку меня выворачивайте! Восемнадцать тысяч дуро! За какой-то ярлык, из тщеславия, для обмана дураков! Видишь, во что обошелся твоей тетке, старухе донье Лорето, титул маркизы: она умерла нищей Нет, нет, Франсиско Торквемада дошел уже до черты, до предела снисходительности, терпения и безумия. Хватит мне потеть в чистилище, хватить страдать за чужие грехи. Довольно кидать за окошко мои кровные денежки. Скажи своей сестре, пусть на меня не надеется, а если ей так хочется стать маркизой, пусть поручит вести процесс любому писаке из подворотни, он справится с делом не хуже государственных чиновников.
Но моя сестра вовсе не собирается стать маркизой. Маркизой буду я, а следовательно, и ты.
Я, я маркизом? воскликнул скряга, покатываясь со смеху. Эка выдумала! Ямаркиз!
А почему бы и нет? Другие же
Другие? У других не было в роду благородного деда, производившего над сеньорами кабанами некую операцию, после которой пациенты визжат тонким голосом Ха-ха-ха! Не лопнуть бы мне от смеха!
Неважно. Любой из тех, что занимаются грамотами, вмиг начертит тебе генеалогическое древо и выведет твой род прямехонько от короля дона Маурегато.
Или от короля Маурегада. Ха-ха! Но скажи мне откровенно, без шуток, спросил Торквемада и, подбо-ченясь, встал перед Фиделой. Тебе в самом деле взбрело в голову стать маркизой? Мечтаешь ты о короне? Словом, является ли это для тебя вопросом быть или не быть, как говорил твой чудак?
Нет, нет, я не тщеславна.
Так тебе все равно, что стать маркизой, что быть кем придется?
Все равно.
Так если ты не лелеешь мечты обзавестись короной, к чему бросать деньги на Как это называется?
Аннаты.
В жизни не слыхивал таких словечек.
Которые обойдутся тебе уйму денег; ведь, знаешь, тетушка Лорето, как сообщил сестре маркиз де Сальдеоро, а ему как раз и поручено заняться выяснением этого вопроса в министерстве иностранных дел, носила титул маркизы без уплаты налога, так что задолженность числится со времен Карла Четвертого. Здорово! Впору с ума спятить! воскликнул дон Франсиско, хлопая себя по лбу. Что же мне теперь прикажешь, в долги залезть Да я на стенку полезу! Вот тебе мое слово: нет, нет и тысячу раз нет! Я взбунтуюсь. Копья и аннаты Я сказалнет. Копья и аи-наты Сан Элой Карлос Четвертый Нет и нет. Я весь киплю. Разве ты не видишь? Взносы, сборы и аннаты Я сказалнет! завопил вдруг скряга. Фидела, я не выдержу этой пытки! Когда твоя сестра подступится ко мне с новым вымогательством, я я покончу с собой.
Тор, не принимай так близко к сердцу. Ведь для тебя это безделка.
Безделка?.. О, что за женщины, эти сестры! Как они меня терзают, как портят мне кровь! Аннаты Копья повторял, точно в бреду, Торквемада. Сан Элой Карлос Четвертый Послушай, Фидела, если хочешь сохранить мою любовь, поддержи меня, и мы вместе устроим бунт против этого василискатвоей сестры. Будь лишь заодно со мной, и я сброшу иго. Но ты должна стать на мою сторону, поддержать меня. Один я не справлюсь, я знаю, у меня недостанет мужества У меня хватает его, пока я один, но появляется твоя сестра, становится передо мной, нижняя губа у нее начинает трястись, и я сдаюсь Копья канаты Карлос Четвертый аннаты, и бог его ведает что еще Фидела, мы сбросим иго, правда?.
Напуганная возбужденным состоянием мужа, Фидела ласково обняла его и подвела к кушетке.
Тор, ну с чего ты так разволновался?
Я тебе говорю, давай сбросим иго. На черта сдался нам этот титул с канатами Сан Элоя и со всеми его аннатами! Нам с тобой ведь ни черта не нужно, пусть сама покупает титул и бахвалится им сколько влезет.
Глупыш, титул маркиза предназначается тебе, а не ей. Ты и теперь уж безмерно богат, а будешь еще богаче. Богач, сенатор, важная персона в обществе, титул тебе как нельзя более подходит.
Если бесплатно, ну, тогда отчего же, можно бы и согласиться.
Дорогой мой, за все надо платить. А кроме того, пойми, у сестры имеется еще одна причина. Пусть лично тебя не соблазняет блеск короны, но разве тебе не хочется увидеть ее на головке твоего сына?
При этих словах разъяренный ростовщик так обалдел, что долгое время не мог вымолвить ни слова. Жена, видя, какое впечатление произвел ее довод, подкрепила его как могла в пределах своего весьма скудного красноречия.
Ладно, не спорю, моему сыну пристало носить корону маркиза. Мальчику с такими достоинствами! Но по совести, я в жизни не слыхивал, чтобы математики были маркизами; если же давать им титулы, то хорошо бы придумать нечто, имеющее точки соприкосновения с наукой, к примеру: маркиз квадратуры кругаэто для нашего Валентинаили еще что-нибудь в том же духе. Хотя, пожалуй, звучит не вполне обычно Да, ты права. Только не смейся. Я с ума схожу при мысли о таком чудовищном расходе, выбросить в окошко весь заработок за полгода Аннаты канаты Карлос копья, копьеносцы Голова идет кругом. Ничего мы взбунтуемся. Эх, кабы не ты, бежал бы я из дому без оглядки, не дожидаясь, пока Крусита огреет меня обухом по голове Конечно, ради славы моего сына я готов на все. Но послушай, что мне пришло в голову Маленькая сделка. Убеди сестру отложить хлопоты до рождения сына; нет, нет, до той поры, как он подрастет.
Это невозможно, дорогой Тор, мягко возразила Фидела, ведь Ромеро тоже домогаются титула, и будет неслыханным позором, если они его добьются. Надо поспешить, опередить их происки.
Так поспешите же уложить меня в могилу! О господи, они меня доконают, ей-ей доконают. Фидела, твоя сестра сведет меня в могилу в самый неожиданный исторический момент. Будь ты на моей стороне, можно было бы все уладить и вместе защищать мои доходы; но шагая дальше по роковому пути, мы станем не иначе как маркизами Ломаного гроша
Торквемаде не пришлось закончить свою речь, в комнату вошла Руфина, и отец с ожесточением набросился на нее, браня за поздний приход и вымещая на дочери накопившуюся злобу. Я не грешу против истины. Бедняжка и впрямь постоянно расплачивалась за разбитые черепки: дон Франсиско, трусливо терявшийся перед неумолимой и властной Крус, грубо срывал свою ярость на кроткой Руфине, не смевшей ослушаться отца. На счастье сеньоры Кеведо вернулась домой повелительница, и едва в передней послышался шум ее шагов, как в комнате водворилась полная тишина. Дон Франсиско поспешил наверх, что-то ворча себе под нос, и до самого обеда воевал с мыслями, терзавшими его мозг: «Канаты копья аннаты Сан Карлос Сан Элой Валентин ученые маркизы разорение смерть восстание канаты-аннаты»
Глава 11
Бедняга не уповал на милосердие всевышнего: повелительница, увлекаемая высокими замыслами, решила добавить к гербу Торквемады змей и жаб маркизов Сан Элой, а скорее звезды упадут с неба, чем Крус откажется от однажды принятого решения. Именно в тот исторический момент, когда между доном Франсиско и Фиделой происходил вышеприведенный разговор, знатоки геральдики и генеалогии спешно стряпали для скряги герб, не встречая, впрочем, особых трудностей на своем пути, ибо имя Торквемады было звучным, чисто испанским и весьма подходящим для того, чтобы вывести родословную процентщика из древнейших времен. Не откладывая дела в долгий ящик, Крус еще до разговора с зятем подготовила все для быстрого выполнения своего тщеславного плана, ее подгоняло страстное желание опередить происки ненавистных Ромеро. Она торопила министерство юстиции с решением и распорядилась в кратчайший срок составить все генеалогические древа и необходимые дворянские грамоты; оставалось лишь уговорить дикаря раскошелиться, с неумолимой логикой доказав крайнюю необходимость подобного шага как для него, так и для семьи.
В этот раз Крус натолкнулась на более стойкое сопротивление, чем обычно, ибо непомерные требования разожгли ярость в сердце скряги, придав ему мужества. Свояченице пришлось даже обратиться за помощью к Доносо, и тот принялся расхваливать все выгоды и преимущества, которые несет с собой титул, дающий высокое общественное положение, что рано или поздно выразится в доходах наличными. Доносо насилу удалось убедить скрягу, который так охал и стонал, точно ему рвали разом все зубы негодными, ржавыми щипцами., Дон Франсиско даже расхворался и слег на пять дней в постель, редкий случай в жизни этого здоровяка; бедняга похудел, осунулся, в волосах прибавилось седины. Крус мелким бесом рассыпалась перед зятем, стараясь во всем ему угодить и успокоить его взбудораженный ум. Она всячески маскировала свой деспотизм, делая вид, будто исполняет малейшие прихоти дона Франсиско, да и впрямь не перечила ему в мелочах.
Измученный неравной борьбой, растеряв мужество, неспособный организовать по всем правилам оборону против деспота, бедняга сдался, примирившись с анна-тами. Первый день в сенате и новые знакомства несколько рассеяли его мрачные мысли. Премьерминистр, которому наш дон Франсиско представил накануне утверждения своих полномочий, принял скрягу весьма благосклонно и сказал, что давно желал его видеть в числе сенаторов, ибо такие лица, как сеньор Торквемада, являются достойными сынами страны, с чем скряга не мог не согласиться. С ним обходились учтиво, уважительно, ик чему скрывать? это весьма льстило процентщику. Сам премьер и прочие сеньоры министры приветствовали его.
Когда после первого полета в новых просторах Торквемада вернулся домой, Крус, жадно искавшая отблеск тщеславия на его лице, обнаружила некоторые следы удовлетворенной гордости, что было хорошим знаком. Она принялась расспрашивать зятя о его первых впечатлениях; заставила рассказать по порядку о заседании и обо всем происходившем и с удовольствием отметила, что ростовщик ни словечка не пропустил мимо ушей. Излишне добавлять, что Крус поздравила себя с таким началом. Глаза ее засветились материнской гордостью, или, вернее сказать, гордостью настойчивого учителя, добившегося, наконец, успехов от одного из своих самых непокорных учеников.
Дабы все оценили слепое счастье Торквемады и проницательность Крус, veils nolis толкавшей его по новому пути, достаточно сказать, что подписание полномочий нового сенатора прошло без сучка без задоринки, а вскоре после этого был утвержден проект постройки второй железнодорожной линии из Вильяфранки дель Бьерсо в шахты Беррокаль; за утверждение проекта, увязнувшего на предыдущей законодательной сессии, всячески ратовали жители Бьерсо, видя в железной дороге источник обогащения края. Неожиданно достигнутый успех был приписан влиянию нового сенатора, обладавшего, по общему мнению, большой властью. Обрадованные земляки шумно приветствовали достославного сына Бьерсо. Дон Франсиско и впрямь поработал в пользу проекта, а именно: подошел к комиссии и совместно с некиим видным уроженцем Леона поговорил с министром; но он отнюдь не мнил себя чудотворцем и не скрывал удивления при виде устроенных в его честь оваций. На него так и сыпались трогательные телеграммы от благодарных жителей; алькальд в аюнтамьенто, аптекарь в кругу друзей, касик посреди улицы и даже священник с церковной кафедрывсе расточали неумеренные похвалы по его адресу. «Эль Импарсиаль» сообщала, с каким небывалым восторгом было встречено это известие в Бьерсо и как разумнейшие люди, внезапно потеряв здравый смысл, устроили по улицам шествие с весьма посредственным, неизвестно откуда выкопанным портретом дона Франсиско, увенчанным лаврами; как земляки, стремясь выразить свою благодарность, пускали ракеты, которые с треском рвались в воздухе, и как собравшиеся выкрикивали охрипшими голосами приветствия, называя дона Франсиско отцом бедняков, славой Бьерсо и спасителем леонской родины.
Крус была вне себя от радости.
«Ну, что, дорогой сеньор? Не будь меня, разве вы испытали бы подобное удовлетворение? Вот это человек! С первых же шаговголовокружительный успех».
Прислушиваясь к единодушному хору славословий, дон Франсиско нет знал, плакать ему или радоваться: с одной стороны, успех приятно щекотал его самолюбие, но, с другой стороны, скрягу обуревал страх, как бы все эти песнопения не обернулись для него новыми тяготами.
Предчувствие прозорливого скряги не замедлило сбыться: на другой же день нагрянула орава уличных музыкантов, заполнивших всю лестницу, и привратнику пришлось выставлять непрошеных гостей, откупаясь от них по приказу Крус из расчета по одному дуро на брата. Но то были лишь цветочки, ягодки были впереди. Легкое облачко, белевшее на горизонте, вскоре разрослось в грозную тучу. Сперва в доме появились две супружеские четымужья в темных куртках, жены в зеленых юбках, просившие за своих сыновей, из которых один не желал идти в армию, а другой добивался возвращения должности, потерянной в результате происков местных властей. За ними потянулись просители из Асторги в старомодных широких штанах, тому выхлопочи местечко, этомуснижение налогов, а не то разрешение на выжиг угля в лесу или на занятие вакантной должности письмоводителя; их разнообразные просьбы подкреплялись дарами в виде домашних печений и солений. Иные откровенно клянчили милостыню, другие прибегали ко всяким уловкам и ухищрениям. На смену им хлынули докучливые деревенские жители с замашками сеньоров; этот жаловался на аюнтамьенто, требуя его отставки; тот домогался места в финансовом управлении провинции, а находились и такие, что настаивали на изменении намеченной линии железной дороги.
Одна волна просителей сменялась другой, предъявляя самые причудливые претензии. Вслед за прочими на дом Торквемады лавиной обрушились уроженцы Леона, переехавшие на жительство в Мадрид, надоедливые, до одури нудные провинциалы, которые искали защиты против правосудия и жестоких, притеснений. Какой-то чудак направил дону Франсиско проект с превосходно выполненным чертежом монумента для увековечения памяти достославного сына Вильяфранки дель Бьерсо. Поэты слали ему вирши, оды и акростихи с просьбой о вспомоществовании или назойливо предлагали приобрести старую картину неведомого художника Торквемада быстро отделывался от попрошаек, без особых церемоний отправляя их к свояченице, а та с христианской кротостью выслушивала потоки чепухи, улыбалась, угощала и каждому умела сунуть подачку, лишь бы он поскорее убрался восвояси. Провинциалы так благоговели перед доном Франсиско, что при виде его бледнели и заикались, точно в присутствии императора или папы. Все возлагали огромные надежды на беседу с ним, уверенные, что стоит дону Франсиско замолвить в высших сферах словечко за просителя, и дело будет в шляпе. Шутка ли, сама королева не принимала решений без его совета и каждую неделю сажала богача вместе с собой обедать. О богатствах Торквемады ходили такие россказни, что иные удивлялись, не видя повозок с золотом перед воротами его дома. Кое-кто из простолюдинов знавал дона Франсиско в ту пору, когда он мальчишкой шлепал босиком по лужам Парадасеки; и случалось, добродушный чудак бросался скряге на шею, приветствуя его от чистого сердца: «Ослик ты мой родненький!»ни дать ни взять мужлан из фарса «Осмеянное чванство».
Глава 12
Дону Франсиско так осточертел нескончаемый людской поток, что при встрече с земляками у него свирепо топорщились усы на искаженном от ярости лице, приводя в смятение дорогих гостей. Наконец он велел Крус захлопнуть двери перед назойливыми посетителями или хотя бы после предварительной проверки впускать лишь тех, кто являлся не с пустыми руками, а с подношениями, будь то колбасы, шоколад или, на худой конец, каштаны и орехи, которыми он тоже не брезгал.
Между тем, освоившись с парламентской жизнью и участвуя в работе различных комиссий, дон Франсиско иногда просвещал своих товарищей, знакомя их с той или иной блестящей идеей, не выходившей за рамки финансовых проблем. Говоря откровенно, он чувствовал бы себя вполне удовлетворенным, если бы не постоянные вымогательства, которые в той или иной форме досаждали ему с тех пор, как он занял место в красных креслах. Скряга выходил из себя: если правительство догадалось, наконец, признать его заслуги, из этого еще не следует, что его тощий кошелек может выдержать ежедневные кровопускания. То подписка для издания речи, произнесенной одним из этих пройдох, то сбор на монумент блаженной памяти Хуана, Педро или Дьего, а то и ныне здравствующего героя, который прославился тем, что ратовал за новый свод законов или молол всякий вздор с трибуны в кортесах. А сборов в пользу пострадавших и не перечесть! Что ни день, то вспомоществование жертвам наводнений, кораблекрушений или вдовам и сиротам из приюта «Sursum corda». Капля по капле это составляло к концу месяца устрашающий пассив. Черт возьми, за такую цену не надо ему звания ни отца, ни дедушки родины. Награждая почестями своих именитых сынов, мошенница обдирала их как липку. Дону Франсиско уже осточертело быть именитым сыном, а в тот день, когда маркиз де Сисеро выжал из него сорок дуро на реставрацию какого-то чертова храма, скряга, вернувшись в прескверном настроении домой, заявил Крус, что терпение его лопнуло и скоро он швырнет свои полномочия посреди зала, в просторечииамфитеатра, и пусть другой попотеет.