Как жаль, что столь великий человек так плохо воспитан.
Александр был воспитан превосходноистинный денди при дворе, где французский язык стал практически официальным. Как же это далеко от варварских времен Петра Великого и знаменитой сцены в Спитхеде. И насколько же близко в этом просвещенном петербургском "permissive society" было до таких элегантных вырождений, как кровосмесительный союз царя Александра с собственной сестрой.
Оба для собственных империй желали либеральной и просвещенной диктатуры.
Наполеон, где только мог (то есть там, куда вошли его войска), расправлялся с феодализмом и со Священной Инквизицией. Его отношение к науке и ученым история, а точнееповерхностная публицистика, увековечила словами приказа, который он, якобы, отдал в ходе формирования знаменитых гренадерских каре во время Битвы под пирамидами: "Ослов и ученыхв середину!". Это, конечно же, самый обычный устоявшийся в общественном обиходе идиотизм. И дело здесь не в таких мелочах, как то, что это не Наполеон отдал этот приказ, а кто-то из французских военных, которому важно было прикрыть беззащитных знаек в ходе резни, и не при Пирамидах, а чуточку раньшепод Шебрейссом. Здесь дело в том, что в реальности французская наука по инициативе корсиканца пережила буквально революционный расцвет. Сам он свое отношение к ней выразил, среди всего прочего, в письме к Директории в 1797 году: "Мы обязаны любить ученых и окружать науки почитанием", и в письме к Нарбонну от 1812 года: "Наука и школьное образование для меня выше всего, так как являются наиболее ценными атрибутами Империи".
Общепринятые представления о Наполеоне тиражируют односторонний образ "вождя". А ведь этот человек был выдающимся математиком (замечательный историк, Людовик Маделен, назвал его "Предводителем математиков") и законодателем (Наполеоновский Кодекс, на котором и до сих пор основаны европейские законы, был им составлен лично). В военный поход на берега Нила он взял несколько десятков ученых различных специализаций и основал в Каире Научный Институт, который мы обязаны благодарить за "открытие древнего Египта" (Керам). С выдающимися астрономами того времени, Лагранжем, Лаландом и Лапласом, он обсуждал наиболее сложные проблемы из их области, восхищая их пониманием сложностей этих задач. Количество существенных изобретений, сделанных в эпоху Первой Империи является абсолютно рекордным, принимая во внимание их отношение к периоду, когда эти открытия и изобретения были сделаны (десять лет)
25 декабря 1797 года генерал Бонапарт был принят в секцию механики Французской Академии. И вот этот исхудавший юноша, который парочкой пинков своего военного сапога очистил Италию от австрийцев, и которому все теперь с поклоном уступают дорогу, с покорностью склоняет голову перед честью, которой он удостоился. Он делает это как влюбленный перед любимой, ибо наука является его величайшей, самой нежной любовью, только знанием можно ему импонировать (в будущем он несколько раз с печалью повторит, что судьба заставила его отбросить научные амбиции). В день номинации со всей скромностью он пишет в благодарственном письме, что в отношении своих ученых коллег он "долго еще останется учеником".
Когда генерал превратился в императора, эта почтительность по отношению к науке не уменьшилась ни на волосок. В момент вхождения в двери Академии монарх превращался в незаметного члена механической секции, а когда как-то раз он опоздал на какое-то из заседаний, и все стулья уже были заняты, тогда он, император французов, король Италии, повелитель половины континента остался стоять (sic!), посколькукак заявил сам"перед наукой мы все равны". Конечно, все это можно объяснить желанием порисоваться, но может ли кто привести другой пример подобной "рисовки" во всей истории?
1806 год. Наполеон появляется в Торуни, и первыми же словами в адрес городских властей были:
А есть ли у вас памятник вашему замечательному земляку, Копернику?
Это доказательство пренебрежения к функционирующей уже тогда прусской пропаганде относительно, якобы, немецкого происхождения Коперника поляков изумило. В Польше тогда повторяли стишок о Копернике, написанный одним из учеников Богомольца:
"Говоришь ты, что Солнце стоит, а Земля вокруг мчится.
Когда писал это, либо пьян был, либо в лодку с друзьями садился".
Узнав, что все оставшиеся от Коперника памятные места находятся в ужасном состоянии по причине заброшенности, император разгневался и приказал отреставрировать их все за собственный счет. Верно биограф Коперника, Иеремия Васютинский, назвал Наполеона "пионером культа Коперника в Польше".
Александр, которого Лагарп накачал республиканским демократизмом, радикальными статьями Локка и Руссо, начал весьма похожеда что там, антимонархически! В проведении внутренних реформ ему должен был помочь созданный приятелями-фанатиками (Чарторыйский, Строганов, Кочубей и Новосильцев) "тайный кабинет", называемый так же "Комитетом общественного спасения". Они освободили многих ссыльных, провели реорганизацию системы администрации и права, облегчили жизнь барщинным крестьянам, перевернули вверх дном публичное просвещение, подчинив школьное образование университетским кураторам. Но, за исключением последнего (появилось несколько новых университетов) все остальное вошло в жизнь лишь частично, очень часто: всего лишь на бумаге или навязано царем самым жульническим образом. Например, новый конституционный уклад, который должна была получить Россия, в соответствии с намерениями Александра был составлен таким образом, чтобы стать эффективной ширмой для самовластного тоталитаризма. Биограф Александра I, Морис Палеолог, определил это следующим образом:
"В глубине души он вовсе не либерал, скорее, мечтатель, чтобы стать таким. Его гуманитарный либерализм плавится в абстрактных и туманных формах свободы. Так что, если он намеревается дать России новый уклад, он тут же оговаривает, что никакие правомочия предыдущей власти отменить нельзя, поскольку этого ему не позволяет династическая гордость и его собственное величие. Ему не хватает будничной помпезности двора, в которой он превосходно бы себя чувствовал".
Александр быстро избавился от юношеских мечтаний и перешел в ультрареакционный лагерь. Помогли ему в этом, подталкивая в сторону Священного Союза: увлекавшаяся мистикой мошенница Криденер, австрийский канцлер Меттерних и тупой изверг из собственной конюшни, генерал Аракчеев. После чего Россия превратилась в еще сильнее скованное кандалами место невыносимого угнетения и самоволия.
Доброжелательные к нему историки пояснили отсутствие успеха в реализации "великой реформистской химеры" трудностями, встреченными внутри страны, бременем реальности, которое в то время осилить было просто невозможно. Здесь вспоминаются слова Жильбера Цесброна: Привилегированные весьма ценят мелкие препятствияони устраняют последние угрызения их совести".
Любопытно было отношение обоих партнеров к официальной религии. Религиозный опыт Александра был типичным для него театром. Его вера в Бога походила на озеро, которое то высыхает, то выходит из береговв зависимости от обстоятельств. Екатерина II, приятельница Дидро и Вольтера, кумир энциклопедистов ("Notre-Dame de Petersbourg"), старалась воспитать внука в безразличии к христианству, прививая ему убеждение, будто бы религия обладает ценностью только в качестве "полицейского учреждения". Лагарп это дело продолжал и как-то раз продиктовал ученику предложение: "Спасительэто иудей, имя которого приняла секта христиан".
С умеренной (весьма умеренной) верой в Христа у Всероссийского императора соседствовали мистицизм и контакты с "юродивыми", первым из которых был "человек божий", регулярно "заглядывающий в будущее". Подобного рода ясновидящие, со знаменитой мадемуазель Ленорман во главе, пропихивались и в покои Наполеона, только их прогнали. Что вовсе не означает, будто бы Бонапарт был искренне верующим католикомскорее уж, он хотел показаться всем деистом и, например, в Египте очаровывал мусульман своей любовью к Аллаху. Лишь в последние годы жизни он возвратился в лоно католицизма. На Святой Елене он как-то сказал:
Религиягораздо более приличная и надежная пристань, чем шельмы покроя Калиостро или девицы Ленорман.
Первым юродивым, "божьим человеком" Александра І был апостол секты скопцов-субботников Кондратий Селиванов, проповедовавший словами Матфея и Исайи: "И есть скопцы, которые сами оскопили себя ради Царствия Небесного () Ибо так гласит Господь скопцам, что станут стеречь субботы мои, и выберут, что я желал, и сохранят завет мой. Дам им в доме моем и в стенах моих место, выше сынов и дочерей моих, и дам им имя вечное, которое не погибнет".
Селиванов был безумным мистиком, но безумным в каких-то границах рассудка, то есть, безопасности: хотя он и уговаривал всех провести освобождающую душу кастрацию, но посоветовать эту процедуру самому царю не осмелился. Эффекты пропаганды Селиванова часто бывали тревожащими. Попадавшие в мистическую экзальтацию женщины-"богомолки" калечили себя, чтобы удалить из тел своих телесную похоть ("искушения плоти"), кастрировали себя и безграмотные солдаты. Когда это совершило над собой семь десятков царских гвардейцев, старшие офицеры разозлились и отправились к Александру с жалобой, но тот и пальцем не шевельнул для предотвращения трагедий.
Впрочем, Селиванов оказывал еще большее влияние на царя. Александр консультировался с ним перед принятием важных решений и военными походами. Селиванов называл тогда Наполеона "проклятый француз". Комизм этой истории заключается в том, что впоследствии, уже после смерти Наполеона, скопцы почитали его как святого, воплощение Мессии, и утверждали, будто бы он лежит во сне на берегах Байкала, чтобы когда-нибудь воскреснуть и устроить на земле Царство Божие.
Вас наверняка интересует мнение Бонапарта относительно близких отношений между страстным обожателем наслаждений, предлагаемых услужливыми дамами, Александром и апологетом мистического оргазма в форме самокастрации, Селивановым. Спешу успокоить это любопытство словами, взятыми из уст самого корсиканца:
Трудно обладать более проникновенным умом, чем у царя Александра, признался как-то раз Наполеон Меттерниху, только мне кажется, что ему не хватает клепки в голове, и я не могу понятькакой.
Чтобы мы могли получить более полный образ партнеров по императорскому покеру, описание которого заполнит дальнейшие страницы этой книги, приведу еще несколько мнений, удачно дополняющих фигуры и характеры обоих. Начнем с императора французов.
"Как и многие его земляки, что на Корсике не является чем-то исключительным, Наполеон обладал настроением хмурым, характером взрывным и капризным настроем; с детства он испытывал потребность править () Он любил одиночество, искал его, в особенностидля работы" (Роже Пейр "Наполеон и его эпоха", Варшава, 1901).
"Постоянно чуткое внимание и несравненная память подпитывали в нем жаркое воображение, которое беспрерывно готовило политические и стратегические планы, и которое освещалось, в особенности по ночам, неожиданными вспышками вдохновения, аналогичного вдохновению математика и поэта. Постоянное напряжение ума изолировало его от всех тех, которые испытывали отвращение к усилию и размышляли лишь о праздности да утехах () благородной была его страсть, познать и понять все; как человек рационального и философского XVIII века, он не останавливался только лишь на интуиции, но всегда опирался на знание и понимание" ("История Франции, том II, Варшава 1969, из части, написанной Ж. Лефевром).
"Величайший человек действия, которого знает история, благодаря несравненной силе воли и военному гению, из скромных начал вознесся на позицию творца могущественной державы современной эпохи и повелителя Европы. Великий как вождь, столь же первоклассные способности он проявил в качестве администратора и законодателя; всесторонний и неутомимый работник, сну он отдавал всего лишь 45 часов в сутки" ("Большая всеобщая иллюстрированная энциклопедия Гуттенберга", том XI).
"Духовный образ Наполеона удается воспроизвести с трудом, ибо, как говорит Тен: "Он находился за пределами всяких мер, только еще более удивительныйне только за пределами линии, но и за рамками. По причине своего темперамента, инстинктов, способностей, воображения, в результате действия собственной морали, страсти, казалось, он был слеплен где-то в ином месте, создан из другого материала, чем остальные его сограждане и современники. Наполеона характеризует сила ума, гигантская память, сила воли, трудолюбие, проницательность, отвага () Если величие людей измеряется силой разума и силой характера, в истории нет титана, с которым Бонапарт не мог бы сравниться. Он был деспотом, правил народами Европы, как только хотел, но в то же самое время он был герольдом революции, демократизма, равенства, для миллионов он был легендарным героем, который должен мечом ввести справедливость на земле. В закостеневшую Европу вместе с собой внес он могучие течения, пробуждал из летаргии заснувшие народы, открывал новые цели и пути () Воля его и интеллигентность практически сравнивались с его воображением, которое само по себе было безграничным" ("Всеобщая Энциклопедия Ultima Thule", том VII, Варшава 1935).
"Наполеон до неслыханных размеров расширил те понятия, которые до него считались наиболее дальними границами человеческого разума и энергии" (лорд Роузбери "Napoleonthe last phase", Лондон 1900).
В свою очередь, российский самодержец:
"Лишенный гражданской отваги, с надломленной волей, деятельной лишь посредством временных усилий, вечно запутавшийся в сети противоречивых намерений и обязательств, по необходимости лживый, зато он выработал в себе редкое искусство маскировки и притворства, обмана других людей" ("Большая Всеобщая История" Тшаски, Эверта и Михальского, том VI, Варшава 1936, из части, написанной Марианом Кукелем).
"Насколько Екатерина II представляла собой идеальный тип мужественности в политике, в последовательности, даже в лицемерии, настолько Александр I представляет собой идеальный тип женственности. Он представлял все те черты, которые мы, справедливо или несправедливо, приписываем женщинам, а именно: он менял собственное мнение в зависимости от того, с кем разговаривал, и всегда склонялся к заключениям своего собеседника, никогда он не любил и не умел сопротивляться убеждениям иных людей. Свои собственные мысли он прятал, постоянно увиливал, словно бы страдал недостатком решительности () Он не выносил более сильных, чем он сам, индивидуальностей, и все же считался с ними, льстил им и соблазнял" (Станислав Мацкевич "Был бал", Варшава 1961).
"На личность будущего правителя, вне всякого сомнения, повлияло и его участие в трениях между отцом и бабкой, что деформировало характер великого князя, обучало двуличию, скрытности и чрезмерной осторожности, только усугубляло отличавшую Александра нерешительность () Он не был выдающимся политиком и не умел последовательно реализовать принятые планы. Зато он искусно лавировал между различными придворными группировками, используя их борьбу для укрепления собственной, весьма часто шаткой позиции" (Ежи Сковронек "Антинаполеоновские концепции Чарторыйского", Варшава 1969).
"Глупец-клеветник, капризный и непредсказуемый интриган, религиозный маньяк, сладкий языком, но фальшивый сердцем циник; ему грозит сумасшествие, как и Павлу, у него нежная плоть, но он плохо слышит, красиво свищет у фортепиано, страстно играет в лото, держит пари с дамами, кто быстрее переоденется. В физическом плане неутомим () иногда заставляет своих танцовщиц делать до сорока поклонов в одном танце. Его ужасно заботит внешний вид, и он старается, чтобы белые генеральские панталоны на нем походили на мраморные" (из донесений агентов тайной австрийской полиции во время Венского конгресса: Станислав Василевский "У госпожи княгини", Краков 1958).
"Наибольшим недостатком, который, впрочем, поясняет характер правления Александра, является его шаткость. Нервический фантаст, он действует только лишь под воздействием аффектов. Резкие смены настроения, скачки от грубого эгоизма до великодушия, радость жизни и меланхолия, отвага и трусость, запал и разочарованность, наполненная недомолвками и увертками откровенность, тяга к пустым развлечениям посреди самой серьезной работы, странное отсутствие чувства морали и нездоровые шалости в интимных отношенияхвсе это указывает на болезненное психическое состояние и фатальный атавизм. Невозможно быть безнаказанно сыном подозревавшего все и вся дегенерата и жестокого шута, чудища "с трупной головой", каким был царь Павел" (Морис Палеолог "Александр Iстранный царь", Львов-Варшава).