Меттерних учтиво поклонился и хотел поцеловать баронессе руку, но женщина испуганно спрятала её за спину. Князь смутился, но виду не подал, а затем увлёкся разговором с царём относительно нынешних видов на урожай винограда в провинции Бордо.
Вскоре хозяйка пригласила гостей к столу. Он был накрыт на летней веранде с видом на сад Елисейского дворца. Меттерних увидел на столе четыре комплекта столовых приборов и спросил у Александра:
Мы ещё кого-то ждём?
Царь покраснел и ответил, смущаясь:
Он для Господа нашего Иисуса Христа!
Теперь уже Меттерних не знал, что сказать.
А-а-а! протянул он, словно что-то понял в происходящем.
Извините, князь, сказал Александр. У нас с баронессой время молитвы. Вы можете пока полюбоваться видом. А если хотите, присоединяйтесь к нам.
Нет, спасибо, Ваше Величество, поблагодарил благовоспитанный министр. Я лучше подышу свежим воздухом.
Царь и баронесса вошли в дом, но через раскрытое окно князю было хорошо видно, как они опустились на колени перед распятием и стали молиться. До уха князя доносились лишь обрывки этой странной молитвы:
благослови, Боже, победителя Змия помоги живому предисловию к священной истории
Наконец обряд закончился, и они вернулись к заждавшемуся гостю.
Меттерних боялся, что на обед подадут лишь хлеб, которым Иисус когда-то накормил голодных, и какое-нибудь церковное вино типа кагора. Но его опасения оказались напрасными. В доме у баронессы была отменная французская кухня, и её повар постарался на славу. Поэтому после хорошей закуски и доброго вина первоначальное впечатление шока от увиденного в этом странном доме несколько стёрлось, и можно было начинать говорить о серьёзных вещах, для чего, собственно, министр сюда и приехал.
Я бы очень хотел, Ваше Величество, чтобы под патронажем держав-победительниц был подготовлен всеевропейский договор о мире и сотрудничестве, который не только бы гарантировал незыблемость монархического строя в государствах, но надёжно уберегал их от новых революций и войн, высказал свою точку зрения австрийский дипломат.
Я полностью согласен с вами, князь. И даже более. Я знаю, что нужно поместить в качестве краеугольного камня в фундамент будущего европейского миропорядка.
Меттерних весь превратился в слух.
Интересно, очень интересно. И что же это такое, Ваше Величество?
Царь ещё немного помолчал и, только окончательно убедившись, что гость заинтригован до предела, вымолвил:
Это Библия. Священное Писание.
Не дождавшись ответа, государь развил свою мысль:
Применение заповедей Божиих не должно ограничиваться частной жизнью. Напротив, они должны управлять волею царей и всеми их деяниями. Вечный закон Спасителя должен лечь в основу управления государствами и в международные отношения. Все христианские правители должны объединиться в Священный союз. Только так они смогут соединиться узами действительного и неразрывного братства, признать себя как бы единоземцами. А внутри своих владений государи будут управлять подданными и войсками, как отцы семейств.
Представитель Габсбургов не знал, что и ответить на это предложение. Настолько далёким от реальной жизни оно ему казалось.
Но, Ваше Величество, между христианскими народами так много различий. Право же, я даже представить себе не могу, чтобы католики, протестанты и православные забыли обо всех своих разногласиях и объединились.
Вы ошибаетесь, мой друг, ласково ответил Александр, словно он сам уже облачился в рясу священника. В христианстве есть нечто более важное, чем различия в вероисповедании. Это само Священное Писание. Вот вечное. Будем вместе преследовать неверие. В нём корень зла. Будем сообща проповедовать Евангелие. Это великое дело. Я надеюсь, что когда-нибудь все вероисповедания соединятся. Но время ещё не пришло. Начнём же приближать его! И тогда не будет никаких войн и революций. Миром станет править Добро.
Меттерних заслушался сладкой речью русского царя, будто бы присутствовал на церковной службе. Но очень скоро опомнился от наваждения и учтиво произнёс:
Я от всей души благодарю вас, Ваше Величество, за столь содержательную беседу. Я обязательно передам ваши предложения императору Францу. Они необычны, но заслуживают самого серьёзного изучения. А вам, баронесса, большое спасибо за отменный обед. Очень рад знакомству с вами.
«Наивный чудак! И на этой религиозной химере он собирается построить новую Европу? размышлял про себя князь, пока его коляска ехала по душным парижским улицам. Или хитрый византиец готовит крестовый поход на Константинополь? Но это ему не удастся. Босфора русским не видать как собственных ушей. Зато набожность царя можно использовать в своих целях. Если хочет он Священного союза, пусть его получит. Но под сладким елеем богословских истин всё равно будет суровая правда жизни. Каждая нация за себя, а Бог за всех. C'est la vie!».
Не мне карать!
«Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.
Читают на твоём челе
Печать проклятия народы,
Ты ужас мира, стыд природы,
Упрёк ты Богу на земле»
Александр Павлович прочитал отрывок из рукописной оды и спросил графа Аракчеева, в гостях у которого в новгородском имении Грузино пребывал уже третий день:
Скажите, Алексей Андреевич, неужели молодому поколению я представляюсь таким тираном, что они столь яростно и люто ненавидят меня?
Ваше Величество, не принимайте близко к сердцу неуклюжий мальчишеский пасквиль. Этот жалкий рифмоплёт Пушкин на меня тоже написал эпиграмму. Её все мои враги тут же заучили наизусть. Подождите, дай Бог памяти, сейчас вспомню А, вот
«Всей России притеснитель,
Губернаторов мучитель
И Совета он учитель,
А царю ондруг и брат.
Полон злобы, полон мести,
Без ума, без чувств, без чести»
Аракчеев подошёл к чайному столику, посмотрел на него и укоризненно покачал головой:
Зря вы не едите, это совсем плохо. Чай уже остыл и ваши любимые поджаренные гренки тоже. Не надо так убиваться, Ваше Величество, слезами горю не поможешь. Бог дал, Бог взял. Всё в руках Божьих. Княжну Нарышкину не воскресить. Лучше помолитесь за упокой её невинной девичьей души.
Я и так часами молюсь за неё, мой друг. Но за что небеса так суровы ко мне? Я легче пережил гибель законных малолетних детей. Хотя каких законных? Тебе ли не знать всей моей семейной драмы! Отцом Марии был Адам Чарторыйский, ЛизыАлексей Охотников. Да ладно об этом. Но смерть Софьи в самый канун её свадьбы с князем Шуваловым меня потрясла до глубины сердца. Это же моя кровинушка, Алексей! Моя родная доченька! Умница! Красавица! И её Господь отнял у меня. Вот она, кара Господня за мой юношеский грех! Я взошёл на трон, переступив через труп собственного отца. Я должен страдать! Я готов претерпеть любое наказание. Но причём здесь Софи? Нет мне прощения! Прости меня, Господи, за все мои прегрешения! Прости меня, моя дорогая, моя маленькая Софи!
Последние слова государь произносил уже стоя на коленях перед иконой Спасителя. Хозяин намерился уйти, чтобы оставить своего высокопоставленного гостя наедине с его горем, но царь его остановил, встал с колен, вытер слёзы и спросил:
А где сейчас этот Пушкин?
Благо, на память глава Собственной канцелярии Его Величества не жаловался.
Его ещё четыре года назад его отправили в ссылку на юг, чтобы он вдали от столицы задумался, о чём можно писать, а о чём нет. Служит по линии Министерства иностранных дел, кажется, в Кишинёве.
Распорядитесь, чтобы Пушкина уволили со службы. Мне не нужны такие помощники, твёрдо и громко высказал царь свою волю, а про себя добавил: «Обо мне он может сочинять любые нелепицы, но радоваться погибели моих детейэто уже слишком».
Только через двое суток государь, сильно исхудавший, с тёмными кругами под глазами, вышел из гостевой комнаты к обеду.
Настасья, так звали любовницу графа, заправлявшую всеми делами в имении, на всякий случай поставила прибор для дорогого гостя и не ошиблась.
Обедали втроём. Царь, хозяин и Настасья.
Несчастливого в браке Алексея Андреевича с домоправительницей, полной и рябой, но очень чувственной женщиной, связывали долгие годы нежной дружбы и совместной жизни, как Александра Павловича с княгиней Нарышкиной, матерью покойной Софи. Поэтому ни о каком стеснении присутствием дамы не могло идти и речи, мужчины говорили прямо и открыто, словно были одни в рабочем кабинете.
Находясь ещё под впечатлением недавнего разговора о Пушкине, царь первым спросил своего негласного премьер-министра о тайных обществах:
Что, заговорщики по-прежнему готовят переворот?
Да, Ваше Величество, червь французского вольнодумства подтачивает устои православного государства. Мои осведомители доносят, что тайных обществ, по меньшей мере, два: Южное и Северное. Южане настроены более радикально. Онисторонники вооружённого переворота и установления революционной диктатуры. Руководит ими полковник Павел Пестель.
Герой войны 1812 года?
Так точно, Ваше Величество. Во главе Северного общества стоит капитан гвардии Никита Муравьёв. Планы северян более умеренные. Они не хотят окончательно свергать самодержавие, но намерены сделать из императора верховного чиновника, который бы получал из казны большое жалованье. А всем в стране, по их мнению, должно заправлять Учредительное собрание.
Господи, какие же они наивные! в сердцах воскликнул царь. Да нельзя народ освободить больше, чем он сам себя чувствует свободным изнутри!
Истину глаголят ваши уста, государь! вставила своё веское слово домоправительница. Крепостные, они ж, как дети малые, сами не знают, в чём их счастье. Третьего дня посватался к моей дворовой девке Агафье купец второй гильдии. Человек уже немолодой, но весьма состоятельный. Хороший выкуп за неё давал. А она, дура, ни в какую! Мол, люблю Ваську-конюха, и никакое мне богатство не нужно.
Ну это вы уж чересчур. Сердцу ведь не прикажешь, вскользь заметил Александр Павлович.
Настасья ещё хотела сказать что-то, на её взгляд, важное, но граф перебил её.
Прикажете арестовать заговорщиков, Ваше Величество? вернул он разговор в русло большой политики.
Ни в коем случае, Алексей Андреевич! воспротивился царь. Разве мы с вами в их возрасте не жаждали перемен? Это же возрастное. Оно пройдёт. Правильно говорят англичане: кто в двадцать лет не был романтикому того нет сердца, а кто в сорок не стал консерваторому того нет ума. Глядишь, сами образумятся. Только следите за ними и не давайте натворить глупостей. Если же мы их сейчас всех арестуем, то придётся, чтоб другим неповадно было, их примерно наказать. А вот этого я как раз и не хочу. Ибо не мне подобает карать! Лучше расскажите, как продвигается административная реформа. Как там дела у Балашова с его округом?
Аракчеев привык к неожиданным перескокам государевой мысли с одной темы на другую.
Похоже, надолго завяз наш бравый генерал в центральных губерниях. В своих донесениях жалуется на воровство в городах и грабежи на дорогах, на безграничную власть помещиков и на неповиновение им крестьян, на произвол местных чиновников и волокиту в судах. Умоляет усилить местное управление просвещёнными чиновниками из Санкт-Петербурга.
Где ж я ему найду таковых! Да если б у меня было хотя бы полсотни таких людей, то я, не мешкая ни минуты, заменил бы всех губернаторов, и все проблемы с управлением решились бы сами собой! Мы для чего собрались объединять губернии в округа, не от хорошей же жизни, а оттого, что толковых людей днём с огнём не сыщешь. Ну, 810 просвещённых сановников, по одному на округ, может быть, и найдём, а большени-ни. Передайте Балашову, пусть сам, как хочет, выкручивается, ищет надёжных людей на местах. А что с военными поселениями?
Со скрипом, но дело продвигается. Это очень перспективное начинание, государь. Соединить в одном лице землепашца и воина. Если нам удастся на окраинах империи повсеместно организовать такие поселения, считай, безопасность границ гарантирована.
Вдруг в сенях раздался какой-то шум. Кто-то вначале громко выругался, потом завопил благим матом.
Пойди, узнай, что случилось, послала хозяйка горничную.
Девка вскоре вернулась, вся испуганная, и стала что-то быстро шептать на ухо госпоже.
Что-то серьёзное? поинтересовался государь.
Нет, Ваше Величество, не извольте беспокоиться! Это наши дворовые дела. Девка Агафья, про которую я вам давеча рассказывала, взяла сдуру да повесилась в амбаре. Теперь вот жених её бузит, грозится меня жизни лишить. Но ничего, я на этого смутьяна управу-то найду! заявила любовница второго человека российского государства.
И что Вы будете делать с этим конюхом Васькой, граф? спросил царь Аракчеева, когда они после обеда остались на веранде одни и любовались закатом. Отдадите в солдаты?
«Серый кардинал» затянулся дымом из трубки, выпустил изо рта колечко и ответил:
Посмотрю на его поведение. Пускай пока посидит в сарае и перебесится. Знаете, Ваше Величество, русский мужик насколько вспыльчив, настолько и отходчив. Найдёт себе другую девку. А конюх он хороший. Жалко такого отпускать.
А я, граф, за эти дни всякого уже передумал. Со смертью Софьи оборвалась последняя нить, связывавшая меня с жизнью. Нет, физически я здоров и во многом чувствую себя гораздо лучше, чем десять лет назад, но ржа разъедает меня изнутри.
При этих словах государь показал на грудь, туда, где сердце.
Ведь мне сейчас столько же лет, сколько было моему батюшке, когда он погиб. Похоже, что и срок моего царствования тоже подходит к концу
Побойтесь Бога, государь!
Не перебивай меня, граф, а то вообще не скажу, что я надумал за эти дни, пока оплакивал Софи. Не волнуйся, руки на себя не наложу. Я же христианин. Речь пойдёт о другом
Александр Павлович замялся, затем так резко встал с кресла-качалки, что оно ещё долго потом качалось взад-вперед, подошёл к бордюру и сказал:
Я намереваюсь, мой друг, по собственной воле и без принуждения отречься от престола и прожить остаток жизни как частное лицо.
Аракчеев потерял дар речи от такого признания.
Но, Ваше Величество История не знает подобных примеров!..
Он поперхнулся дымом и закашлялся.
Александр Павлович подошёл к своему старому товарищу и с силой похлопал ладонью по его спине. Кашель понемногу отступил.
Вы ошибаетесь, граф. В Древнем Риме был такой император Диоклетиан. Он добровольно отказался от власти и удалился в своё дальнее имение. Когда римляне прислали к нему делегацию с просьбой вернуться на трон, то застали его за возделыванием огорода. Их император был счастлив, показывая своим гражданам, какую он вырастил капусту.
Но это же почти миф, государь! В современной истории вы таких примеров не найдёте!
А что мне история, граф? Я всегда творил её сам, высокомерно заявил царь, но потом, похоже, вспомнив, у кого он перенял эту заносчивость, смиренно добавил:
С Божьей помощью, конечно. Жаль, что англичане отравили беднягу Наполеона. Это был достойный противник. Схватка с ним придавала смысл всей моей жизни.
Обескураженный граф не знал, что и ответить. Император тем временем продолжал:
Всё когда-нибудь бывает впервые. Вы думаете, что я не вижу, как пронырливый Меттерних водит меня за нос со Священным союзом? Потакая моей набожности на словах, на деле он насаждает в Европе худшие порядки, чем были до пришествия Наполеона. Я никогда себе не прощу, что послушался этого хитрого лиса и не помог грекам, восставшим против османского ига. Есть пределы добродетельному терпению христианина. Даже в международных делах. Знаете, граф, в чём была моя ошибка? Я хотел установить мировое торжество христианских добродетелей. Но невозможно переделать мир, не изменив самого себя. А может быть, и не надобно вовсе никаких реформ? Пусть этот мир несправедлив по самой своей природе, но если каждый просто станет поступать по совести в своём ближнем кругу, может, тогда и наступит царство Божие на земле? Поймите, Алексей Андреевич, в самой моей душе покоя нет. Иногда я так истово верю в Бога, что не могу понять цинизма и неверия других, а порой сам пускаюсь во все тяжкие, а потом снова каюсь в грехах перед Создателем. Моя душа всё ещё находится в поиске, она стремится найти дорогу к Богу, иногда ей даже кажется, что она встала на путь истинный, но это только кажется. Я хочу обрести душевный покой. Я устал от власти. Я отдал ей почти четверть века своей жизни. И солдату после двадцати пяти лет службы дают отставку. Тем паче царю.