И они выследили. Видимо делали облаву сразу по нескольким смежным квадратам. Корпорация. Я-то знаю, как они работают, если вдруг кто-то их больно заденет. А задела я их, похоже, действительно больно. К тому же они в принципе не прощают, когда кто-то срывается с их крючка.
Я не знаю, почему мне удалось-таки оторваться. Наверное, просто жутко свезло. Не думаю, что это какая-то очередная ловушкав ней просто нет смысла. Свезло, что это были только обычные копы, без навигаторов. Свезло, что меня угораздило заехать в район, где карта и радар перестали понимать друг другаи не мудрено, потому что до меня здесь, похоже, проехал навигатор. И не просто навигатор.
Сначала я даже не поняла, что это там виднеется впереди, там, куда я еду. Карта говорила: нет там ничего, пустошь, пустошь, пустошь. Радар выхватил какое-то скопление непонятно чего, какое-то движение. Если бы не радар, я решила бы: мираж. Но это был не мираж. Это был лес. Лес из самых страшных сказок. Видимо, его еще не вычистили. Или просто не смогли с одного заходу.
За сотню метров до леса протянулось проволочное ограждение, стоял знак «КАРАНТИН», и рядом валялись сбитые ворота. Стоило мне въехать в лес, радар Люция просто сошел с ума. Мои глазаединственное, чему я могла верить, но верить глазам отказывался мозг.
Не думаю, что какой-то обычный навигатор мог сотворить такое. Говорят, что подобные вещи прорываются на свет вместе с Угрюмым безумием. Мне повезло. Мне было нечего терять. Участь встретить что-то по-настоящему ужасное была ненамного страшнее, чем если бы я снова попала в лапы Корпорации. А тем, кто гнался за мной, все-таки было не только страшно. У них был выбор, точнее они вдруг вспомнили, что у них же есть выбор. На минуту-другую. Конечно, никто из них не ослушался приказа. Но они замешкались. Поехали за мной осторожно, наверняка, то и дело проверяя, есть ли патроны в обойме и хорошо ли застегнут бронежилет. И это дало мне время.
Сейчас спать. Завтра будем думать, что дальше. Не сейчас. Один деньодин подвиг. Так говорил кто-то из моих знакомых.
Но, господи, эти деревья!.. Их высоченные черно-зеленые стволы, сочащиеся какой-то жижей, поблескивающей в свете фар Эти толстенные ветви, закрывшие все то, что под ними, от солнечных лучей. Ветви, которые шевелятся, и, словно у них своя воля, тянутся к тебе. Эти тени высоко-высоко, стремительно скользящие туда-сюда. И какое-то мерцание в воздухе, как будто бы повреждена антенна телевизора. Картинка дрожит, исходит рябью. Двоится, на нее накладывается другая такая же. Будто бы зрение расфокусировано. А затем уже не такая же, а какая-то совсем другая. И там что-то горит, что-то течет, чьи-то огромные глаза смотрят на тебя с нечеловеческой злобой.
Глава третья. В городах
В этой главе я расскажу про Летицию. Про нашу первую встречу и про то, чем все закончилось. Именно благодаря ей меня сейчас зовут моим именем.
Первый раз я увидел Летицию, когда мы были еще детьми. Я жил тогда у моей тетки в одном из больших городов. Не то на какой-то из праздников, всецело мне безразличных, не то просто без всякого повода к нам пожаловали гости из другого полисасестра мужчины, с которым тогда жила тетка, со своей дочерью. Тетка с самого утра не отходила от плиты, исполняя свой долг согласно девизу «не ударить в грязь лицом», ее друг большую часть дня просидел перед телевизором, потягивая пиво, а потом свалил встречать гостей, сказал, что по пути зайдет с мужиками «пропустить по одной», на меня же выпала миссия уборки небольшой, но обстоятельно загаженной квартирки, которую мы снимали. Вероятно, ни у кого из нас троих факт приезда дорогих гостей особого восторга не вызывал. Я послушно делал то, что мне говорили, и ждал, когда же, наконец, наступит вечер, все сядут за стол, чтобы съесть все, что наготовила тетка, и выпить, что еще не допил ее дружок, и я окажусь предоставлен сам себе. Каково же было мое удивление, когда на пороге вместе с теткиным другом и незнакомой женщиной вдруг возникла светловолосая девочка примерно одного со мной возраста, настороженно огляделась и, увидев меня, неожиданно заявила: «Так вот, значит, мой жених». Теткин друг заржал, его сестра довольно неубедительно изобразила негодование и сказала, чтобы ее дочка не говорила глупостей, и одарила нас фальшивой улыбкой. «Антон, познакомься, это тетя Гала и Летиция», сказала моя тетка, зачем-то выталкивая меня вперед.
Нас спровадили в небольшую комнатушку и благополучно там забыли.
Почему я твой жених? спросил я, набравшись смелости.
Летиция нахмурилась.
Мне говорили, что тут живет мальчик, ответила она, маме я надоела, и она хочет выдать меня замуж, чтобы избавиться от меня.
Я показал ей свои немногочисленные игрушки. Сначала мы пытались играть с ними, но получалось как-то скучно, потом, наткнувшись на книгу, в пылу уборки торопливо запиханную под кровать, Летиция спросила меня про нее и, узнав, что я уже умею читать, очень удивилась и попросила почитать ей что-нибудь. Я подумал, затем взял с полки «Алису в зазеркалье» и, отчего-то волнуясь, прочитал:
Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.
Я сказал, что ей обязательно нужно выучить это наизусть. Это волшебное заклинание, чтобы нравится мальчикам. Нужно произнести его перед сном и обязательно выпить ровно четыре стакана воды. Почему-то я решил, что четыре стакана воды должны придать заклинанию убедительность.
А ты знаешь заклинание, чтобы нравиться девочкам? поинтересовалась Летиция.
Я не столько удивился ее вопросу, сколько задумался, где мне искать новый стих.
А ты хочешь нравиться девочкам? спросил я.
Я про тебя говорю, сказала Летиция и рассмеялась.
Я растерялся. Я знал, что все девочки хотят нравиться мальчикам, но в этот момент я начал осознавать, что и мальчики хотят нравиться девочкам.
Потом нас позвали за стол и, пока взрослые вели свои скучные разговоры и пили свои глупые напитки, Летиция предложила новую игру. Это была игра в «кто больше выпьет воды». Игра показалась мне глупой, но глядя на Летицию, мне вдруг захотелось исполнить любое ее желание, и мы стали играть. Она разом опрокинула в себя целый стакан и тут я, отпивший пока только глоток, почувствовал уже настоящий азарт: не могу же я уступить девчонке? Мы окончательно забыли о взрослых, о чем-то громко и возбужденно разговаривавших, и полностью отдались нашему соревнованию. Потом Летиция куда-то пропала, я тоже вышел из-за стола и стал искать, что бы ей еще почитать. У меня было несколько любимых книжек, я сел на кровать, разложил их вокруг себя, но все никак не мог выбрать. Пока я листал их страницы, мне вдруг остро захотелось сходить по малой нужде. Я побежал в туалет, но, как на зло, дверь оказалась закрыта изнутри. Приплясывая от нетерпения, я стал ждать, когда же заветная комнатка освободится. Не выдержав, я подергал ручку еще раз и постучал для верности. Внутри кто-то завозился, и раздался звук открываемого замка. Я распахнул дверь. Забравшись с ногами на ободок унитаза и подобрав юбку, там сидела Летиция. На ее лице была мука, похоже, она тоже терпела все это время. Увидев меня, она впилась в меня взглядом, и комнатку наполнило звонкое журчание.
А я, затаив дыхание и вовсе позабыв о собственной нужде, смотрел на то, как золотые локоны ниспадают ей на плечи, на ее чуть приоткрытый рот и ловил на себе ее взгляд, напуганный и взволнованный.
За этой сценой нас и застали. Наказали обоих. Меня выпорол друг моей тетки, который требовал, чтобы я называл его «дядя», хотя, как оказалось, он был дядей Летиции, а ей запретили играть и даже разговаривать со мной. О том, чтобы я читал ей вслух, больше не было и разговора. Ближе к ночи Летиция с мамой уехали, а меня ждала бессонная ночь, я лежал с открытыми глазами и мечтал о том, как когда-нибудь увижу эту девочку опять.
Этой девочки я больше не увидел. Когда я снова встретил Летицию, это была уже взрослая девушка со сформировавшейся грудью, красивыми бедрами и длинными, чуть худощавыми ногами, но ее повзрослевшее лицо все также обрамляли светлые локоны, а глаза смотрели все также приветливо и задорно.
Через несколько лет после нашей первой встречи с Летицией теткин друг исчез, мы стали снимать квартирку поменьше, а за мной приехал дед, который забрал меня в оазис, скрытый от всех посторонних глаз. Когда дед снова привез меня в город, то во многом я был уже другим человеком, за пару лет повзрослев на все пять, если не больше. Тетка к тому времени потеряла работу, но приняла меня, хоть и сдержанно, потому что дед передал ей денег на мое содержание. Когда по утрам я собирался в школу, она еще спала, а вернувшись домой, я обычно обнаруживал ее сидящей на кухне со включенным телевизором и рассеянно глядящей в стену дома напротив, меланхолично потягивая какое-нибудь пойло. Через несколько месяцев она умерла, а меня определили в школу-интернат. Учеба давалась мне легко, но только тогда, когда мне было интересно. Меня полуофициально устроили на подработки в автомастерскую неподалеку, но почти все заработанные мною деньги отходили кому-то из администрации интерната. Это была работа не хуже и не лучше любой другой, но машины мне как-то становились ближе и интереснее людей, которые меня окружали. Вообще же я предпочитал любым другим занятиям книги.
Я часто думал о Летиции, уже, правда, и не надеясь когда-либо ее снова увидеть. Я представлял, как мы читаем друг другу. Я брался за очередной том и воображал, как читаю его Летиции. Потом я думал, а что сейчас могла бы читать она, может быть, вот это? И шел в библиотеку за книгой.
Однажды, выходя из общежития, я не поверил своим глазам. У входа стояла Летиция и о чем-то расспрашивала охранника. Могли бы мы не узнать друг друга? Наверное. Если бы я так часто не вспоминал ее. И если бы она не приехала сюда специально, чтобы разыскать меня. Все эти годы я время от времени думал бросить все и рвануть в город, где она жила, но у меня не было ни ее адреса, ни малейшего представления, ни самого призрачного намека на то, как и где ее искать.
Она рассказала, что у нее в ее городе теперь есть самый настоящий жених и приехала она учиться по обмену, выиграв государственную стипендию. И тогда у нас словно бы сорвало резьбу, я все реже появлялся на своих занятиях и на рабочем месте, если Летиция и посещала свои лекции, то, наверное, только в тайне от меня. Нас закружило, переплело, спаяло всем тем, что мы столько лет носили в себе. Мы исходили все улицы среднего города, куда был доступ людям нашего ранга, иногда тайком под страхом ареста пробирались в верхний город, набравшись смелости, спускались в трущобы. Когда ни мне, ни ей не удавалось протащить другого в свою общажную келью мимо бдительных и суровых, но по вечерам, как правило, подвыпивших охранников, мы ночевали где придется, хоть под открытым небом, питались чем попало, любили друг друга жадно и при каждом удобном случае.
Больше всего мы обожали библиотеки. В моих юношеских фантазиях Летиция читала мне «Королеву Марго», а я ей Сервантеса, я ей«Снега Килиманджаро», а она мне«Идиота». Когда же моя мечта вдруг воплотилась в реальность, Летиция открыла чудом найденный на дальних пыльных полках томик Набокова, а я стал читать ей Генри Миллера. Однажды ночью мы случайно обрушили на себя целую полку книг, Летиция неспешно опустилась на них, я склонился над ней и стал расстегивать ее платье. Теплый запах ее молодого тела, отдающий желанием и какими-то пряностями, смешался с аристократическим запахом старых книг, которые стали для нас нашим брачным ложем. Для нас это не было святотатством, наоборот, скорее, каким-то случайно обретенным священнодействием. Тогда же она и сказала, что она больше не будет звать меня Антоном, ей больше нравится имя Энтони. В конце концовкакая разница? Границ-то уже давно никаких нет. Я представил, как я влезаю в это имя, будто бы в новую одежду, и мне показалось, что одежда эта сшита как раз по моей мерке, и настолько удобно мне в ней, что она сразу начинает уже срастаться с моей кожей. Я сказал, что никто уже не будет называть меня Антоном.
А потом настало время прощаться. Ее стажировка подошла к концу, она умудрилась как-то не провалить экзамены и получить выпускные документы, нужно было возвращаться домой. Эти дни мы ходили страшно потерянные, почти не разговаривали и предавались любви горько и так страстно, как никогда прежде.
Я сказал ей, что поеду с ней. Плевать на паспортный режим, к черту, здесь меня никто не хватится и уж точно ничто не держит. Летиция выслушала меня, глубоко задумавшись, но затем ее лицо просветлело. Печаль последних дней разом стерлась из ее глаз.
Мы отправились в дорогу. Покидать города всегда было проще, чем въехать в какой-либо из них, но мне удалось, не привлекая внимания, пробраться мимо городской полиции. Я постарался затеряться в нижнем городе и стал искать хоть какую-нибудь работу. Освоенные мною навыки автомобильного механика сгодились и здесь, правда, держали меня в мастерской, скорее, за какого-то недочеловека, ведь я был в этом городе нелегально. Видеться мы стали реже, один раз в три-четыре дня. Теперь мне приходилось впахивать по-черному, чтобы я мог надеяться в дальнейшем хоть что-то предложить Летиции, а она была вынуждена делить меня со своим женихом, со своей матерью и со своей учебой. Жених, как оказалось, был старше ее лет на пять и уже успел повидать многое. По ее словам, он участвовал в каких-то кружках, где вращались люди, недовольные тем, что настоящими правами обладают только жители верхнего города. Однако мать Летиции заявила, что он должен бросить эту опасную политическую дребедень, иначе Летиции ему не видать, и он согласился с поставленным условием. До того, как Летиция приехала на стажировку и нашла меня, она думала, что, возможно, даже любит его. Теперь же каждый час, проведенный с ним, тягуче тянулся, как целый день, она видела, что мучает его своей безучастностью, хотела как-то загладить свою вину перед ним, но у нее это не получалось.
В конце концов, Летиция не выдержала двуличной ситуации, в которой она оказалась, и объяснилась со своим женихом. Он воспринял это сухо и без сцен, прощаясь, сказал только, что, если она захочет вернуться к нему, он не закроет перед ней дверь. Матери она обо мне, конечно, ничего не рассказала, намекнула только, что они с ее женихом решили какое-то время не встречаться. Чтобы проверить свои чувства, пояснила она.
Теперь мы с Летицией почти целиком принадлежали только друг другу. Однако что-то словно надломилось. Мы занимались любовью, но все чаще как-то отстраненно, словно не вместе, а каждый в каком-то смысле сам по себе. Засыпая, обнявшись, мы уже не так проваливались один в другого, как раньше, каждый помимо воли прикидывал, сколько часов нам осталось спать до того, как придется продрать глаза и поспешитькому в мастерскую, а кому на занятия. Мы продолжали наведываться в библиотеки, но не дочитали до конца друг другу ни одной книжки.
Тем не менее, мы держались вместе, цеплялись друг за друга отчаянной хваткой и вместе надеялись, что то, что с нами сейчас происходит, это лишь временный недуг, мы притремся к новым условиям и постепенно вернем то, что почти утратили. И, наверное, мы были не совсем уж безнадежнытак крепко мы держались друг за друга, но городские службы взялись за очередную вычистку всех, кто жил в городе незаконно, и мы узнали, что я попал в их список. Летиции сообщил об этом ее бывший жених. Сначала мы даже подумали, что это он меня сдал, но потом решили, что нет. Он снова вернулся к своим друзьям, от которых в один прекрасный день проведал, что готовится чистка, у них на руках были списки, в одном из нихя. В мастерской на меня дали подробную ориентировку, копы уже приходили с расспросами к матери Летиции.
Укрыться в городе, даже в трущобах было бы невозможно: чистка обычно доходила до самого дна и зачищала всех. Оставался только один выход: бежать из города. Бродячая жизнь в пустоши была сто крат лучше ареста и всего того, что за ним последует. Летиция сказала, что теперь ее очередь последовать за мной, ее бывший жених даже пообещал нам старенькую, но все еще резвую машину, но я попросил ее остаться. Для меня другого пути, как ни поверни, не существовало. Но не для нее. Отправься она со мнойи что за жизнь ее ждет? А здесь для нее еще есть достойное ее место, и есть человек, который ее примет и не оставит. Мне было больно и страшно говорить ей все это, словно бы разом вернулось все то, что, как нам казалось, мы потеряли, вся та любовь, что была у нас, все то невыразимое чувство, что человек рядом с тобойон твой, только твой, единственный твой человек, что без него и тыуже не ты. Но я сказал. И Летиция, с глазами, моими любимыми глазами, полными слез, послушалась меня.
10. Энтони и сад расходящихся тропок
Чернота бывает разная. Например, чернота поглощающая. Это дождливая чернота неба, сливающаяся с морем, отменив самый последний намек на горизонт, и растворяющая пловца в сплошной мокрой и плотной тьме.
Существует чернота, которая расчерчивает границы, например, контрастная чернота белья на по-зимнему белой коже, которая делит тело на части и, вместе с тем, делает его еще более желанным во всей его целостности.
Иногда нам открывается голодная чернота, требующая заполнения, подобно опустошенному бензобаку, гулко и жадно ожидающая прихода того, кто заполнит ее.
И среди прочего есть еще чернота, когда плотно завязаны глаза, и ты ждешь, что же будет дальше. А дальше может быть абсолютно все, что угодно. Именно такой мрак таило черное отверстие ствола в револьвере «бульдог», который Стрэй держала в руках. И это отверстие смотрело прямо в лицо Энтони.