Марек АльтерИстория Сепфоры, жены Моисеяроман
Дщери Иерусалимские!
Черна я, но красива,
Как шатры Кидарские,
Как завесы Соломоновы.
Не смотрите на меня,
Что я смугла,
Ибо солнце опалило меня.
Когда поселится пришелец в земле вашей, не притесняйте его. Да будет он для вас то же, что один из вас; люби его как себя; ибо и вы были пришельцами в земле Египетской.
Моисей не дошел до страны Ханаанской не потому, что жизнь его была коротка, но потому, что это была человеческая жизнь.
Разве для Меня вы не схожи с сыновьями Куша, сынами Израилевыми?
Разве не вывел я Израиль из Египта, как Филистимлян из Кафтора и Арамляниз Каира?
Пролог
Хореб, бог отца моего Иофара, прими мои подношения.
В северный угол я положу ячменные лепешки, которые приготовила своими руками. В южный угол налью я вина из винограда, который сама собирала.
Слушай меня, Хореб, Бог славы, ты, который управляешь громом!
Я чернокожая Сепфора из Куша, я пришла сюда с другого берега Тростникового моря. Мне приснился сон.
Ночью явилась мне птица. Она летела высоко. У нее были светлые перья. Я смотрела, как она летела, и смеялась. Она летела надо мной и кричала, словно звала меня. И я поняла, что эта птицая сама. Кожа моя черна, как обгоревшее дерево. Но во сне я была белой птицей.
Я летела над двором моего отца. Я видела его дом из белого кирпича, высокие фиговые деревья, цветущий тамариск и виноградную беседку, в которой мой отец объявляет свои решения. Со стороны сада в тени теребинтовых деревьев я видела жилища слуг, пальмы, стада, дороги, покрытые красной пылью, и большое дерево смоковницы на дороге, ведущей в Эфу. На дороге, ведущей в горыо, Хореб! я увидела стоящие в круг дома из необожженного кирпича, печи и наковальни. Это была деревня кузнецов. Я полетела так далеко, что увидела колодец Ирмны и дороги, ведущие в пять царств Мадиана.
И я полетела к морю.
Оно было покрыто золотой дымкой. Его нестерпимо яркое сияние слепило меня. Все было нестерпимо ярким: и море, и вода, и песок. Воздух скользил мимо, не охлаждая меня. Я больше не хотела быть птицей, я хотела опять стать собой. Я коснулась земли ногами и увидела свою тень. Я защитила глаза покрывалом и увидела ее.
Между камышами далеко в море покачивалась крепко сбитая лодка. Я сразу узнала ее. На этой лодке я и моя мать приплыли из страны Куш в страну Мадиан. Мы пересекли море, несмотря на жгучее солнце, на мучительную жажду и страх. И в моем сне она ждала нас, чтобы увезти обратнов страну, где я родилась.
Я окликнула свою мать, чтобы поторопить ее, но ее нигде не было видно, ни на пляже, ни на утесе.
Я шла по илистому дну. Колючие листья тростника резали мне руки и ладони. Я легла на дно лодки, которая была точно моего размера. Тростник раздвинулся, и передо мной открылось море. Лодка заскользила между двумя огромными водяными стенами. Они были так близко, что я могла дотронуться кончиками пальцев до зеленой тверди воды.
Страх обуял меня. Я сжалась в комочек и закричала от ужаса.
Я поняла, что стены сейчас сойдутся, словно края раны, и вода поглотит меня.
Я продолжала кричать, но слышала только жалобные, душераздирающие стоны моря.
Я закрыла глаза и ждала. Лодка ударилась о дно, и я увидела мужчину, одетого в передник, складки которого были уложены, как подобает египетскому принцу. Он ждал меня. Руки его до самых локтей были украшены браслетами, у него была белая кожа, на лоб падали черные кудри. Он остановил лодку, взял меня на руки и пошел через Тростниковое море. Достигнув берега, он приложил свои уста к моим и вернул мне дыхание, которое море хотело отнять.
Я открыла глаза. Стояла ночь.
Настоящая земная ночь.
Я лежала на своем ложе. Это был сон.
Я подумала: «О, Хореб! Почему ты послал мне этот сон? Что он означает? Жизнь или смерть?»
Где мое место? Здесь, рядом с моим отцом Иофаром, великим жрецом Мадиана, или в стране Куш, там, где я родилась? Должна ли я оставаться жить со своими белокожими сестрами или отправиться туда, на другой берег моря, где мое племя живет под игом Фараона?
О, выслушай меня, Хореб! Тебе я вручаю свою жизнь. Я буду танцевать от счастья, если ты захочешь мне ответить, ты, знающий мою скорбь.
Почему Египтянин ждал меня на дне моря?
Почему ты стер из моей памяти имя и лицо моей матери?
Какой путь указывает мне прерванный тобой сон?
О! Хореб! Не заставляй меня сожалеть о том, что я обратилась к тебе. Почему ты молчишь?
Что будет со мной, Сепфорой, чужестранкой?
Здесь никто не возьмет меня в жены, потому что черна моя кожа. Но здесь мой отец, который любит меня. Для него я женщина, достойная уважения. Кем буду я для народа Куша? Я не знаю его языка, я не ем его пищи. Как мне жить среди него? У нас нет ничего общего, кроме цвета кожи.
О, Хореб, ты Бог моего отца Иофара. Кто будет моим Богом, если не ты?
I. Дочери Иофара
Беглец
Хореб молчал и в этот день, и в следующие дни. Сепфора долго не могла забыть свой сон. Он остался в ней, словно яд.
Шли месяцы. Сепфора страшилась наступления ночи. Не двигаясь лежала она на своем ложе с открытыми глазами, не осмеливаясь провести языком по губам, словно боясь ощутить на них вкус незнакомых губ. Она подумала было открыться своему отцу Иофару. Кто сможет дать ей лучший совет, чем мудрец царей Мадиана? Кто любил ее больше, чем он, и кто мог лучше понять ее смятение и тревогу?
Но она молчала. Она боялась обнаружить свою слабость, показаться слишком ребячливой, как другие женщины, которые больше слушают свое сердце и не верят глазам. Он так гордился ею, что ей хотелось быть сильной, умной и верной всему тому, чему он ее научил.
Постепенно воспоминания о сне стали стираться, лицо Египтянина теряло отчетливость. Прошло несколько месяцев, и она совсем перестала вспоминать свой сон. Однажды утром Иофар сказал своим дочерям, что назавтра у них будет гость, молодой Реба, сын царя Шеба.
Он едет, чтобы посоветоваться со мной. Будет здесь к вечеру. Мы встретим его с почетом, как он того заслуживает.
Новость вызвала смех и шушуканье всех женщин в доме. Дочери Иофара и служанки знали, что им предстоит. Вот уже год, как красавец Реба каждый месяц приезжал к Иофару за советом.
Начались приготовления к завтрашнему пиру. Пока одни готовили еду, другие ставили шатер для приема, третьи отбирали ковры и подушки, чтобы разложить их во дворе. Сефоба, старшая из дочерей Иофара, еще живших в отцовском доме, сказала с присущей ей прямотой то, о чем думала каждая из них:
Реба уже получил больше советов, чем нужно человеку на всю жизнь. Не иначе как его красивая рожица скрывает самую большую глупость, которую Хореб дал человеку. Он хочет увериться в том, что все еще по вкусу нашей дорогой Орме и что наш отец, приняв его терпение за мудрость, согласится сделать его своим зятем!
Мы знаем, почему он приезжает, признала Орма, пожав плечами. Но зачем он все время приезжает? Мне это надоело. Все будет как всегда. Реба сядет перед нашим отцом, проведет полночи в болтовне за вином и уедет, так и не решившись ничего сказать.
Действительно, почему, прошептала Сефоба, притворяясь, что задумалась. Может быть, он считает тебя недостаточно красивой?
Орма нахмурилась, поняв, что сестра подтрунивает над ней. Сефоба расхохоталась, довольная своей шуткой. Сепфора, почувствовав приближение обычной ссоры между сестрами, погладила Орму по голове, но та вместо благодарности ударила ее по руке. Трудно было представить более непохожих сестер, чем Орма и Сефоба, хотя их и родила одна мать. Небольшого роста, пухлая, чувственная и полная нежности, Сефоба не отличалась особой привлекательностью. Ее улыбка выдавала простоту и прямоту ее мыслей и чувств. Ей можно было доверить все, и Сепфора часто поверяла ей то, что не осмеливалась сказать никому другому. Зато Орма была прекрасна, как звезда, которая продолжает сиять и после восхода солнца. В доме Иофара, а может быть, даже во всем Мадиане не было женщины прекраснее Ормы. И не было другой женщины, столь гордившейся этим даром Хореба.
Бесчисленные поклонники писали длинные поэмы о блеске ее глаз, о прелести ее губ, о грации ее гибкой шеи. Песни пастухов, не называя имени Ормы, прославляли ее грудь и бедра, сравнивая их со сказочными фруктами, с неведомыми животными, с чарами богинь. Орма с упоением вкушала эти славословия, но еще ни одному мужчине не удалось вызвать в ней внимание, которое превосходило бы ее внимание к самой себе. Иофар приходил в отчаяние оттого, что ничто не интересовало Орму, кроме платьев, косметики и драгоценностей, словно это были самые большие ценности в мире. Она не была готова стать женой и матерью. Несмотря на всю любовь к своей младшей дочери, Иофар, который никогда не терял самообладания, иной раз не мог удержаться от суровых слов:
Орма словно ветер в пустыне, гневался он, обращаясь к Сепфоре, который дует то в одну сторону, то в другую, наполняя шары, которые затем сам рвет в клочья. Ее разум похож на пустой сундук, в котором не осаждается даже пыль памяти! Она, несомненно, становится все красивее. Она драгоценность, которой Хореб в своем гневе желает подвергнуть меня испытаниям, которую он хочет превратить в мое бремя.
На что Сепфора мягко возражала:
Ты слишком суров с ней, отец. Орма знает, чего она хочет, она независима и еще слишком молода.
Она на три года старше тебя, отвечал Иофар, пора бы ей уже меньше думать об увядании и начать плодоносить.
И действительно, женихов у нее было предостаточно. Однако Иофар, пообещав Орме, что не выберет ей супруга без ее согласия, ждал ее решения, как и претенденты на ее руку. А по всей стране Мадиана слагались новые песни о том, что красавица Орма, дочь мудрого Иофара, рождена для того, чтобы разбивать самые стойкие сердца, и что скоро Хореб превратит эту девственницу в прекрасную скалу, и один только ветер будет ласкать ее. И тогда Реба решил принять вызов и склониться перед ним с нетерпением полководца перед битвой. Никто не сомневался в том, что подобная твердость должна быть вознаграждена.
В этот раз, сестренка, сказала Сефоба, ты должна будешь принять решение.
А почему?
Потому что Реба заслужил это!
Не больше, чем любой другой.
Кому же ты отдашь предпочтение? не шутя вспылила Сефоба. У него есть все, чтобы понравиться.
Да, чтобы понравиться обыкновенной женщине.
Чтобы понравиться тебе, принцесса. Ты ищешь человека, достойного твоей красоты? Спроси у всех, у старых и у молодых. Ребасамый прекрасный мужчина из всех, его хочется осыпать ласками. Он высок и тонок, у него кожа цвета свежего финика и упругие ягодицы!
Это правда, согласилась Орма с усмешкой.
Ты хочешь могущественного и богатого мужа? продолжала Сефоба. Он скоро станет царем вместо своего отца. Ему будут принадлежать самые плодородные пастбища и такие богатые и длинные караваны, что над ними никогда не будет заходить солнце. У тебя будет столько слуг, сколько дней в году, он оденет тебя в золото и шелка Востока.
За кого ты меня принимаешь? Стать женой человека только потому, что у него богатые караваны? Какая скука!
Говорят, что Реба может усидеть на горбу верблюда целую неделю. Знаешь ли ты, что это означает?
Я не верблюдица, и я не нуждаюсь, как ты, в том, чтобы на мне каждую ночь скакали, издавая вопли, которые мешают спать другим!
Круглые щеки Сефобы зарделись:
Это потому, что ты еще не изведала этого!
Все вокруг смеялись так громко, что она осмелев добавила:
Это правда, когда мой супруг не бегает целыми днями за стадами, он каждую ночь наслаждается мною! У меня не такое сухое сердце, как у Ормы, и я счастлива, что могу ублажить его. А это, засмеялась Сефоба, труднее, чем разжигать огонь для лепешек!
Время идет, мягко вмешалась Сепфора после того, как все успокоились. Ты уже оттолкнула всех, моя дорогая Орма, всех, кто желал стать твоим супругом. Если ты оттолкнешь и Реба, кто осмелится надеяться на твою благосклонность?
Орма удивленно взглянула на нее, и упрямая гримаса сморщила ее хорошенький носик:
Если Реба опять приезжает только для того, чтобы болтать с нашим отцом, и опять не осмелится признаться в своих чувствах, то завтра я останусь в своей комнате. Он меня даже не увидит.
Но ведь ты знаешь, почему Реба не просит у нашего отца твоей руки! Он боится твоего отказа. Он горд. Твое молчание оскорбляет его. Может быть, это будет его последний приезд
Ты скажешь ему, что я больна, перебила Орма. Ты будешь грустной и очень встревоженной, он тебе поверит
Нет, я ничего не скажу, возмутилась Сепфора. И уж, конечно, не буду лгать.
Но это не будет ложью! Я действительно заболею. Вот увидишь.
Хватит! вскричала Сефоба. Мы все заранее знаем, что произойдет! Ты накрасишься, напомадишься, будешь блистать, как всегда, ты будешь прекраснее богини. Реба не будет смотреть ни на кого, кроме тебя. Он даже не сможет закрыть рот, чтобы прожевать лакомства, которые мы приготовим. Грустно быть твоей сестрой. Самые прекрасные и самые гордые мужчины в твоем присутствии становятся глупцами!
Служанки, которые внимательно слушали перепалку между сестрами, прыснули со смеху, и Орма расхохоталась вместе с ними. Сепфора встала и решительно велела сестрам вести овец на водопой:
Сегодня наш день, мы уже опаздываем. За делом мы забудем мужей и настоящих, и будущих.
***
Колодец Ирмны находился в часе пути от двора Иофара. Вдали возвышалась могучая, покрытая застывшей лавой гора бога Хореба, в которой отражалось вечернее солнце. У подножья горы, между складками и извилинами красных скал, до самого моря простирались равнины, покрытые короткой зимней травой. Такова была страна Мадиан, обширная, суровая и ласковая, покрытая горелым вулканическим песком и пылью, в которых, словно лодки в горячем масле пустынь, колыхались оазисы и колодцыисточники жизни, наполненные чудодейственной водой, были обычным местом сборищ.
Раз в семь дней кочевники, разбивавшие свои палатки в двух-трех часах пути от колодца, владельцы садов, скота и кирпичных домов пользовались правом наполнять у колодца Ирмны свои бурдюки, а когда солнце смещало тени на шесть локтей, они приводили на водопой свои большие и маленькие стада.
Лето близилось к концу, и мужчины двора Иофара уже ушли вместе со стадами в страну Моаб, где они продавали крупный скот и оружие, выкованное кузнецами Иофара. Во время отсутствия мужчин, которые возвращались только к зиме, женщины водили на водопой оставшуюся скотину. Сепфора и ее сестры с привычной легкостью подгоняли стадо по дороге, клубившейся облаками пыли под копытами овец.
Когда вдали показался стрела колодезного журавля, дочери Иофара заметили стадо длиннорогих коров, столпившееся вокруг водопоя.
Эй, они пьют нашу воду! закричала Сефоба нахмурившись. Чей это скот?
Тут они увидели четырех мужчин, сновавших между коровами с палками в руках. Лица их были покрыты сбившимися в клочья бородами, одеты они были в старые, залатанные, изъеденные пылью туники. Они остановились в начале дороги и воткнули в землю свои палки. Орма и Сефоба замерли, оставив на произвол судьбы своих овец. Сепфора, шедшая позади стада, подошла к ним и, заслонившись от солнца ладонью, старалась рассмотреть, что происходит.
Это сыновья Уссенека, сказала она, я узнаю старшего, вон того, с кожаным ремешком на шее.
Да, но сегодня не их день, возмутилась Орма, им придется убраться отсюда.
Похоже, они так не считают, заметила Сефоба.
Считают или не считают, но сегодня не их день, и им придется уйти! нервно сказала Орма.
Овцы почуяли близость воды, и их уже невозможно было остановить. Блея и расталкивая друг друга, они затрусили к колодцу. Сепфора схватила Сефобу за руку.
Меньше одной луны назад наш отец вынес решение против Уссенека. Но ни он, ни его сыновья не подчиняются правосудию
Сефоба нахмурившись повернулась к Сепфоре, словно ожидая дальнейших объяснений, и тут они обе вздрогнули.
Эй, что вы делаете? Вы что, сошли с ума? закричала Орма.
С необычайным проворством, издавая хриплые крики, сыновья Уссенека мчались навстречу овцам, разгоняя их палками. Обезумевшие животные стали разбегаться в разные стороны и в мгновение ока рассыпались по склону. Сепфора и Сефоба тщетно пытались собрать овец, но некоторые из них спасались на крутых склонах, рискуя сломать себе шею. За ними, размахивая палками, с гиканьем носились сыновья Уссенека.