Ты никуда не пойдешь, резко сказал он. Двор Иофара открыт для всех, кто приходит сюда с миром и дружбой. И это все. Как бы ни был горд твой египетский принц, я сделал то, что считал нужным, и этого достаточно.
***
Прошло еще несколько дней.
Казалось, что ожидание утомит дочерей Иофара и они забудут о пришельце. Однако случилось наоборот. Нетерпение охватило всех женщин в доме, словно болезнь. Те несколько мужчинмужья, дяди и братья, которые не ушли со стадами, уже не надеялись увидеть пришельца, который был предметом всех женских разговоров.
Не проходило ни минутыни за работой, ни во время послеполуденного отдыха, когда все лежали в тени теребинтовых деревьев или тамариска, чтобы чьи-нибудь глаза не обращались в сторону западной дороги. Но они видели только изменчивую синеву неба, парящих в небе бакланов или заплутавшего в окрестностях осла.
И наконец настал день.
В послеполуденном мареве никто не заметил, как Моисей подошел к воротам.
Раздался крик то ли девушки, то ли ребенка. Прошло несколько минут, прежде чем все сообразили, что произошло, и бросились к воротам, чтобы убедиться, что он действительно стоял у ворот.
Никто не произносил ни слова.
На Моисее был только плиссированный передник, затянутый на талии тем самым роскошным поясом, которым дочери Иофара успели полюбоваться у колодца Ирмны. На голове у него был головной убор с пурпурными полосами. Гладкая кожа торса, казалось, не боялась солнца. Борода, уже такая же пышная, как у любого жителя Мадиана, не скрывала красоты его рта. Глаза, выдававшие проницательность, выражали одновременно смущение и силу.
Все женщины сразу поняли, почему и Орма, и Сепфора так изменились после встречи с пришельцем, мужчины были несколько раздражены его строгим видом.
Сидя на верблюде, он спросил, это ли дом Иофара, мудреца царей Мадиана. Его странный акцент придавал каждому слову какое-то новое звучание. Никто не ответил, потому что среди лиц, поднятых к нему, он увидел Сепфору и улыбнулся ей.
Затем он ткнул в шею верблюда своей длинной палкой с бронзовым наконечником. Верблюд флегматично, как и подобает животному, доверяющему своему седоку, вытянул шею и согнул ноги. Когда Моисей очутился на земле, все отметили, что он, даже босоногий, был выше мужчин Мадиана.
Моисей! Моисей! зазвенел голос Ормы.
И двор загалдел как всегда.
***
Прости меня, мудрый Иофар, что я так долго не приходил приветствовать тебя. Прошу тебя, не считай меня невежей. Я никогда раньше не ездил на верблюде. Мне пришлось прежде научиться этому.
Он произнес всю фразу на одном дыхании. Несомненно, он заранее подготовил свою речь. Иофар, который в этот момент собирался надкусить фигу, остался с открытым ртом, который выглядел темным пятном на его белой бороде.
Тебе пришлось научиться ездить на верблюде?
Моисей склонился с самым серьезным видом.
Мне пришлось. Ты мне дал это животное, чтобы я мог приехать к тебе.
Рот Иофара захлопнулся, и в эту же минуту вокруг раздался громкий смех.
Они находились под навесом, защищавшим от жары, вокруг были разбросаны подушки, стояли кувшины с пивом и чаши с фруктами. Стоя за спиной Иофара, Сефоба, Орма и Сепфора старались скрыть свою нервозность, дергая ручки корзин, наполненных лепешками и пирогами. Чуть дальше стоявшие полукругом служанки и дети хохотали до слез, не упуская ни одного слова из того, что они слышали. Иофар поднял руку, требуя тишины, и пригрозил отослать заниматься работой каждого, кто не проявит должного уважения к пришельцу.
Скромная улыбка Моисея смягчила упрек Иофара.
Они правы, что смеются. В твоей стране глупо не уметь ездить на верблюде.
Теперь ты это знаешь. И ты быстро научился, ответил Иофар с искренним восхищением.
Моисей смочил губы пивом, приняв комплимент с таким же смирением, с каким он реагировал на всеобщий смех, чем вызвал у Иофара еще большее любопытство.
Может быть, ты умеешь скакать на лошади? Говорят, в Египте много лошадей.
Вопрос, казалось, смутил Моисея:
Много лошадей.
Он замолчал. Иофар терпеливо ждал.
Для Фараона. Или для войны.
Фараон ездит на лошади?
Нет, он стоит.
Стоит?
В колеснице, запряженной четырьмя лошадьми. Царедворцы и военачальники, которые его сопровождают, ездят на лошадях. Остальные идут пешком. Бегут, когда надо. Еще есть лодки. На Великой Реке Итеру. Да. Много лодок. Иногда и лошади.
При каждой фразе голос Моисея звучал все глуше, казалось, что он все больше и больше сомневался в том, что сможет договорить фразу. Из-за его акцента слова становились непонятными, он терял уверенность и поэтому говорил одновременно и много, и недостаточно.
Во дворе дети и молодые служанки едва удерживались от насмешек.
Чужеземец говорил на их языке еще хуже, чем овцы и верблюды! Конечно, это было забавно, но уж лучше бы он помолчал.
Зато Иофар решил не обращать ни на что внимания. Вежливость требовала, а любопытство заставляло его задавать все новые вопросы, чтобы представить себе, как живут люди вдали от его пустыни. Он открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, но шорох ткани заставил его поднять голову. Сепфора опустилась на колени между ним и Моисеем.
Не спрашивая, она наполнила кубки, хотя в этом еще не было нужды. Протянув один Иофару, она так твердо посмотрела ему в глаза, что он не сомневался в том, что она хотела ему сказать: «Прекрати задавать ему столько вопросов. Это смущает Моисея. И поблагодари его за приход».
Иофар даже не успел подумать о том, как вести себя, потому что Орма оттолкнула Сепфору и, опустившись на колени перед Моисеем, предложила ему корзину с медовыми печеньями и все великолепие собственной персоны.
Со смирением, которого за ней не знали, самая красивая из дочерей Иофара объявила во всеуслышание о том, как она рада предложить ему эти яства, хотя ничто не может сравниться с тем, что Моисей сделал для нее и для ее сестер, равно как и с той пышностью, к которой, должно быть, привык египетский принц.
Иофар мгновенно постиг и гнев Сепфоры, судорожно сжавшей кулаки, и замешательство Моисея. В мгновение ока он догадался о том, какой постыдный спор может возникнуть между его дочерьми. Однако Моисей неожиданно поднялся, взял в руки свою палку и выпрямился во весь рост. Над двором нависла странная тишина. Орма отступила назад, подняв руку к своему прекрасному лицу. Женщины обняли детей за плечи.
Моисей поклонился, словно прощаясь, и неожиданно ясным голосом произнес:
Ты ошибаешься, дочь Иофара. Ты ошибаешься.
Не веря собственным ушам, Орма глупо засмеялась.
Не смейся! Ты не должна говорить того, что ты сказала!
Голос Моисея звенел, словно в нем стучала галька. Орма растерянно оглядывалась, ища помощи, но все смотрели на Моисея, чтобы не упустить ни одного его слова.
Я не египетский принц, дочь Иофара. Ты думаешь, что я принц Египта, повторил Моисей. Я не принц Египта.
Что звучало в его голосе, его акцент или он действительно был разгневан? Этого никто не знал. Орма вскочила на ноги, щеки у нее горели, губы дрожали. Она отступила назад и, сама того не замечая, оказалась рядом с Сепфорой. Золотистые глаза Моисея скользнули по обеим сестрам, по Иофару. Потом он повернулся к тем, кто стоял во дворе. Голос его смягчился.
Это правда. Я не Египтянин из Египта. Я Иудей, сын раба, сын Авраама и Иосифа.
Иофар встал. Складки его туники развевались вокруг худого тела. Он схватил Моисея за локоть и заставил сесть.
Я знаю, знаю! Садись, Моисей, прошу тебя. Я знаю. Сепфора мне сказала.
Орма в оцепенении взглянула на сестру, которая не обращала на нее никакого внимания. Моисей и их отец уселись на подушки. Иофар похлопывал Моисея по колену с отеческой непринужденностью.
Это хорошая новость. Я еще больше рад твоему приходу, Моисей. Ведь мы, мадианитяне, мы тоже сыновья Авраама и его второй жены, Кетуры.
А?
Считай, что здесь ты у себя. Можешь оставаться здесь столько, сколько хочешь. Я обязан тебе всем тем, чем мои дочери обязаны тебе.
Я только защитил их. Пастухи не были сильными.
Но ты не знал этого, пока не обратил их в бегство! С сегодняшнего дня, имена Моисея и Иофара связанны узами дружбы.
Ты хороший человек. Но ведь ты не знаешь, что привело меня на землю Мадиана.
Моисей грустно улыбнулся. Он, казалось, упорствовал в смирении, в котором более не было нужды. Иофар приготовился к длинной тираде:
Я не знаю ни почему, ни как ты сюда добрался. Ты мне расскажешь, если захочешь, потому что меня интересуют истории людей. Но это не имеет отношения к тому, что я хочу тебе сказать. Ты здесь один, без друзей, без скота, у тебя даже нет шатра, чтобы укрыться от дневной жары и от ночного холода. У тебя нет ни слуг, ни жены, никого, кто мог бы испечь тебе хлеб, приготовить пиво и соткать одежду. Позволь мне принять тебя в свою семью. Это только справедливо после того, что ты сделал. Мои дочери и я, мы благодарим Хореба за то, что ты пришел. Выбери двадцать голов скота, возьми полотно для палатки и поставь ее в тени больших деревьев, которые окружают мой двор. Прошу тебя, это доставит мне радость. Как ты, вероятно, заметила причину я объясню тебе позже, сейчас я окружен одними женщинамиэто мои дочери, племянницы, служанки. Среди них ты найдешь руки, которые будут заботиться о тебе. А у меня, я уверен, будет собеседник, с которым мне будет приятно коротать вечера.
Однако вместо облегчения, которое Сепфора надеялась увидеть на лице Моисея, она заметила, как все его тело напряглось.
Я пришел в Мадиан, потому что я убийца, сказал Моисей.
Шепот пронесся по двору. Исчезли легкость и веселье. Сепфора почувствовала, что ей не хватает воздуха. Справа и слева руки Ормы и Сефобы уцепились за нее, словно за ветку, пытаясь удержаться от падения. Один только Иофар сохранял невозмутимость, на лице его не было и следа удивления.
Моисей положил свою палку на колени, глубоко вздохнул и добавил:
Я убил. Не пастуха, а одного из придворных Фараона. Он был могущественным архитектором. На мне благородные одежды, но они не мои. Я их украл, чтобы бежать. И эта палка тоже, я взял ее у могущественного Фараона. Ты должен это знать, прежде чем примешь меня.
Спокойным голосом, в котором сквозила нежность, Иофар ответил:
Если ты убил, значит, у тебя была на то причина. Ты хочешь нам рассказать?
***
Моисей не умел долго рассказывать. Кроме того, недостаточное владение языком Мадиана вынуждали его опускать детали, которые он мог бы поведать. Но от этого всем, даже детям, столпившимся вокруг, его история показалась еще ужаснее. Они дополняли его рассказ своим воображением и представляли себе ту фантастическую жизнь, которая бурлила за Красным морем. Имена со странным звучаниемТинис, Уазет, Джезер-джезеру, Амон или Озирис, которые порой упоминали караванщики, обретали в устах Моисея новую плоть и силу.
Перед их глазами открывалась роскошь городов, дорог, храмов, сказочные дворцы, гигантские каменные животные, которые утверждали мощь людей и которые своими размерами превосходили людей. Нарисовав эту картину, Моисей короткими отрывистыми фразами рассказал о нехахе, плетке Фараона. Плетке, которую он прижимает к груди на сотнях статуй, воздвигнутых в его честь по всей стране, в тысячах храмов и гробниц. Плетке, которая обрушивалась на тысячи и тысячи иудейских рабов. Потому что именно на их крови и смерти, под бесконечное щелканье плетки, сооружались головокружительные постройки живого бога, Жизни Жизней, этой постоянно возрождающейся мощи, которая правит там, в огромной стране Великой Реки.
Там раб, который поднимет глаза, чтобы протестовать, умирает, говорил Моисей. На строительстве смерть одного Иудея стоит меньше сломанной доски.
С рассвета и до поздней ночи крики, оскорбления, несчастные случаи и постоянное унижениевот каждодневная доля рабов. Наказываемых рабов переводили на производство кирпичей, где самые слабые месили ногами глину, смешанную с соломой, до тех пор, пока ноги не переставали двигаться.
Того, кто больше не может месить, бьют, и он падает в грязь. Он задыхается. И тогда мастер бьет его за то, что он больше не может месить глину. Тех, кто хочет помочь, тоже бьют.
Во дворе стояло молчание, не слышно было даже жужжания мух.
Того, кто не может тянуть телегу или повозку с камнями, бьют, того, кто умирает от жажды, того, кто ошибается, того, кто пытается перевязать рану, тоже бьют. Бьют старых и молодых, бьют мужчин и женщин.
Время от времени Моисей замолкал, глядя на корзины с фруктами, стоявшие перед ним, и все молчали вместе с ним, пытаясь догадаться, о чем он думает.
Они мысленно представляли себе длинные цепочки людей, волочащих огромные каменные глыбы, тысячи рук, обрабатывающих, полирующих и поднимающих эти камни на огромную высоту. Нескончаемые дни, заполненные работой по извлечению из скалистых гор и перевозке из одного конца огромной страны в другой каменных глыб, которые потом складывались в головокружительные дворцы и пирамиды.
Моисей покачал головой и прошептал:
Так было не всегда. Но сегодня плетка Фараона жаждет их крови, словно тучи комаров.
Он оглянулся вокруг, столкнулся взглядом с Иофаром и Сепфорой. В его лице не было ни боли, ни даже гнева. Только непонимание.
Я стоял рядом с человеком, которому нравилось смотреть на страдания рабов, и в слепой гордыне он удваивал их страдания. Его звали Мем Пта. Я не испытывал ничего, кроме невыносимого стыда и оскорбления, находясь рядом с ним. Стыд за то, что он делал, и стыд за то, что я не мог остановить его. Однажды утром это случилось само собой. Мем Пта пошел к реке, один. Я пошел за ним, укрываясь в зарослях тростника. Я ждал. Это оказалось нетрудно, и я испытал облегчение при мысли о том, что он больше никогда не поднимет свою плетку! Я жаждал его смерти!
Моисей улыбнулся странной полуулыбкой.
Я испугался, что, если река унесет его тело, его быстро обнаружат. Тогда я дотащил его до узкой песчаной полосы, я хотел закопать его. Кто-то увидел меня.
Он опять замолчал. Нетрудно было представить себе то, о чем он молчал.
Моисей перекладывал свою палку из одной руки в другую, смотрел на окружающие лица, не задерживаясь ни на одном из них.
Я убил Египтянина. Это была ошибка. Это не уменьшило страдания ни одного Иудея, но умножило гнев Фараона против рабов. Нанести удар архитектору или мастеру значит нанести удар самому Фараону. Встать на пути Фараонакто осмелится на это?
Иофар не знал, в этом ли заключался настоящий вопрос. Он молчал, не смея шевельнуться. Улыбка Моисея стала шире, хотя взгляд оставался серьезным.
Я украл одежду, украл лодку, на которой добрался сюда. Я не знал, где я, пока дочери Иофара не сказали мне: «Ты находишься в стране Мадиана, на земле Иофара, мудреца и советника царей Мадиана».
Иофар покачал головой:
Ты на земле Мадиана, в доме Иофара. Ничего из того, что ты рассказал, не вызывает во мне желания забрать свои слова обратно. Я сказал: здесь ты у себя. Если это и твое желание и скромная жизнь не пугает тебя, то завтра ты поставишь свой шатер и выберешь животных для своего стада.
***
Синева неба потемнела. Облака, вечно клубящиеся на вершине горы Хореба, окрасились в розовый цвет. Прямой силуэт Моисея, восседавшего на спине верблюда, уже давно исчез за горизонтом.
В шуме голосов, поднявшемся после его ухода, голос Ормы то возникал, то пропадал, словно ледяные волны. Сепфора, боясь разбить о них свои собственные чувства, держалась в стороне от всех. Ей достаточно было закрыть глаза, чтобы вновь увидеть мускулы, игравшие на спине пришельца, когда он хватался за танцующий таль колодца. Она вновь и вновь вспоминала каждую минуту их встречи, его голос, выражение его лица, его замешательство и все то, о чем он молчал.
Вечером, когда она вместе с сестрами накрывала стол к ужину, отец вдруг сказал с удивлением:
Какой странный человек! Неужели он кажется таким противоречивым только потому, что плохо владеет нашим языком? Вы заметили, что он отвечает на вопросыи не отвечает на них? Я уверен, что он прекрасный наездник и что он, несомненно, был приближен к Фараону. Такой человек, как он, должен был бы проявить больше уверенности. Глаза его сверкают гордыней, но он полон смирения. Я не верю в то, что он был рабом. Но он любит их больше, чем самого себя. Какой странный человек этот Моисей! В нем одна истина опровергает другую. Он не может выбрать между светом и тенью. Он мне нравится.