Я лишился коня. Когда хозяйка узнает, что он хромой, она пошлёт своих подручных, чтобы они оторвали мне яйца, засунули их в рот и зашили губы.
Матео заметил моё удручённое состояние, хотя чем именно оно вызвано, я ему не сказал: мне было стыдно и страшно признаться в таком даже лучшему другу. Поэтому он понял моё огорчение по-своему и похлопал меня по спине.
Что, приятель, тебя тоже постигла неудача? Наверное, garrancha не встал? Не беда, с кем не бывает. Сегодня ты не можешь поднять свой меч, а завтра, стоит тебе увидеть женщину на расстоянии десяти футов, как он сам выскакивает из штанов.
Наступило утро, а я по-прежнему лежал на жёсткой кровати в своей вонючей комнатушке, отказываясь выходить и втайне надеясь, что миазмы из конюшни убьют меня. Я нашёл свою мать ио нет! Об этом даже подумать страшно. Мы расстались, когда я был маленьким мальчиком, и теперь, конечно, был для неё лишь молодым бородатым незнакомцем, но хороший сын узнал бы собственную мать. Как Эдип, я был проклят и обречён, обманут богами и заслужил, чтобы мне выкололи глаза, дабы я в наказание влачил остаток дней нищим слепцом, терзаясь от раскаяния.
В полдень я послал слугу в Дом семи ангелов, чтобы узнать, сколько стоит выкупить на свободу Марию. Слуга вернулся с известием, что эта женщина сбежала ночью, не выплатив хозяйке свой долг.
Было бесполезно искать её на улицах города: не такая уж она дура, чтобы, сбежав от своей законной хозяйки, болтаться поблизости. Кроме того, не говоря об ужасе того, что произошло вчера, моё появление вновь всколыхнуло в душе бедной женщины всё то, из-за чего она в своё время бежала с гасиенды. В данном случае индейское происхождение являлось для неё преимуществом, позволявшим затеряться в стране.
Отец Антонио, будучи во хмелю, не раз твердил, что у меня нет матери, из чего я сделал вывод, что Мария мне не родная мать. Но прошлой ночью она говорила обо мне как о своём сыне. ¡Ау de mi! Я чувствовал себя таким несчастным.
Ближе к вечеру следующего дня Матео взял меня с собой на Аламеду.
Лошади дона Хулио вполне годятся для того, чтобы возить карету или пасти на них скот, но мы не можем разъезжать на таких конях по Аламеде. Нас мигом высмеют так, что придётся оттуда убираться.
И что же нам делать?
Мы пройдёмся пешком, как будто решили размять ноги, пока наши слуги занимаются лошадьми.
Может быть, прекрасные сеньориты и не заметят нашей бедности.
Что? Чтобы испанская женщина не поняла с первого взгляда, сколько золота у мужчины в кошельке? Чтобы Господь не заметил человека, который убил Папу Римского? Я сказал, что мы пройдёмся пешком, но не надейся, Кристо, что мы кого-нибудь одурачим.
Мы прогуливались, наслаждаясь прохладой, любуясь породистыми лошадьми и породистыми женщинами. Как завидовал я всем вокруг! Родиться и быть воспитанным, нежась в блеске серебра и золотавместо тряпья и соломы. Разумеется, на сей случай я обрядился в самые лучшие, полученные от дона Хулио одежды и прицепил подаренную мне им парадную шпагу. Другое дело, что рапира с чашеобразной гардой, казавшаяся мне на гасиенде пределом мечтаний, здесь выглядела чуть ли не кухонным ножом. Я робел, опасаясь, что все эти изысканные дамы и господа даже под нарядом кабальеро узнают во мне lépero.
Я мог гордиться собой, ибо на первый взгляд выглядел роскошно, но на деле всегда находилось что-то, выдававшее во мне простолюдина. Например, руки. Руки щёголей с Аламеды были нежными и ухоженными, как у дам,похоже, они в жизни не поднимали ничего тяжелее одежды, а мои, мозолистые и натруженные, выдавали привычку к физическому труду. Я старался не держать их на виду, чтобы не позориться.
Неудивительно, что пеший, в приличной, но непритязательной одежде я был для здешних дам пустым местом, ни одна из них не взглянула на меня дважды. Но вот Матео, несмотря на стоптанные каблуки и обтрёпанные манжеты, привлекал внимание местных красавиц. В нём чувствовалась гордость, не высокомерие выскочки, а уверенность человека, знающего себе цену, и дамы понимали, что, если даже этот человек похитит их сердца, а заодно и драгоценности, они всё равно будут вспоминать о нём с улыбкой.
Я заметил, что на некоторых женщинах и мужчинах были маски, закрывавшие лицо полностью или только верхнюю его часть.
Мода,пояснил Матео,повальное увлечение, добравшееся и досюда. Новая Испания всегда на годы отстаёт от Европы. Маски там были в моде десять лет тому назад, когда я сражался в Италии. Многие женщины даже спать ложились в масках, пропитанных маслом, полагая, что это разгладит морщинки на их лицах.
Прогуливаясь, Матео рассказывал мне, что уже приступил к выполнению поручения, полученного от дона Хулио.
Я связался с человеком, который, по словам дона Хулио, работает на Recontoneria. Этот странный коротышка вовсе не похож на головореза или громилу, а скорее напоминает одного из тех знатоков цифири, что считают овец и записывают для купцов, сколько фунтов шерсти продано. Дон Хулио говорит, что он просто посредник у нескольких городских нотаблей, но так или иначе, через него проходят деньгинезаконная прибыль, получаемая от подпольных пулькерий, публичных домов и перекупки рыночных товаров.
Как раз когда Матео описывал переговоры с этим человеком, я заметил знакомую фигуру: крупного мужчину на рослом конеРамона де Альву. В первое мгновение я непроизвольно съёжился, но потом распрямил спину. Хватит пугаться, я ведь теперь не жалкий lépero с улиц Веракруса, а испанский кабальеро со шпагой на боку.
Матео, от которого не ускользало ничто, проследил за моим внимательным взглядом.
Де Альва, правая рука дона Диего де Велеса, один из самых состоятельных людей в Новой Испании. Говорят, что де Альва богат, как сам Крез, и к тому же лучший фехтовальщик в колонииза исключением меня, конечно. А чего это ты пялишься на де Альву так, как будто хочешь всадить кинжал ему в горло?
В этот момент Рамон остановился рядом с каретой. На сидевшей внутри женщине была полумаска, но карету я узнал. Де Альва рассыпался в комплиментах, а Изабелла весело смеялась, откровенно флиртуя и выставляя супруга на позор перед высшим обществом города.
Слева от меня кто-то тихо заржал. Группа молодых идальго с мерзкими ухмылками наблюдала за флиртом между Рамоном и Изабеллой. На парне, который засмеялся, были золотистого цвета дублет и штаны с нашитыми красными и зелёными полосками ткани, отчего он походил на пёструю птичку из джунглей.
Гляньте-ка на де Альву, как он ухлёстывает за женой converso,заявил канареечный кабальеро.Неплохо бы, чтобы она отсосала всем нам penes, на гадючий манер. На что ещё годится жена обращённого?
Я налетел на жёлтую пташку и двинул наглеца по физиономии так, что он отшатнулся.
Ты сам баба,сказал я ему; это было самое страшное оскорбление, какое можно бросить hombre,и я употреблю тебя по назначению.
Он зарычал и потянулся за шпагой. Я схватился за своюно слишком долго нащупывал рукоять, покрытую сложным узором. Поэтому, когда я вытащил оружие из ножен лишь наполовину, канареечный франт уже приставил свой клинок к моему горлу. Ещё одна шпага сверкнула между нами. Клинок наглеца был отбит в сторону, но Матео продолжал наносить молниеносные удары, пока не ранил молодого идальго в руку, заставив его выронить оружие. Друзья болтливого франта бросились было ему на выручку, но Матео атаковал их с таким пылом, что скоро все трое обратились в бегство.
С противоположного конца Аламеды прозвучал рог вице-королевской стражи.
Бежим!крикнул Матео.
Я побежал вслед за ним прочь с бульвара, чтобы затеряться между жилыми домами. Когда звуки преследования затихли, мы направились к особняку дона Хулио.
Матео злился сильнее, чем когда бы то ни было, а я помалкивал, пристыженный неудачей. Ведь Матео предупреждал меня о том, что не следует строить из себя щёголя и таскаться с изукрашенным парадным оружием, а я его не послушался. Он имел право сердиться, ведь если бы не его молниеносный клинок, я наверняка истёк бы кровью прямо на Аламеде.
Когда мы оказались рядом с особняком дона Хулио, лицо моего друга напоминало вулкан, изрыгающий пламя, и я пробормотал извинения:
Ты предупреждал меня насчёт изукрашенного оружия. Но мне уж очень хотелось покрасоваться, вот я и отправился на прогулку франтом, забыв о том, что ты учил меня быть в первую очередь фехтовальщиком.
Пытался тебя учить,поправил Матео.Я же говорил тебе, что как фехтовальщик ты мертвец. Меня взбесила не твоя неудача в этой дурацкой стычке, а то, в какое положение ты поставил дона Хулио.
Дона Хулио? Но я же защищал его честь.
Ты защищал его честь? Ты? Полукровка, который только что выбрался из сточной канавы? Ты решил заступиться за честь испанского кабальеро?
Они не знали, что я метис. Все думают, что я испанец.
Матео схватил меня за горло.
Мне плевать, будь ты хоть самим маркизом дель Валье! Кодекс hombria требует, чтобы мужчина сам защищал честь своей дамы.И он грубо оттолкнул меня.
Никак не возьму в толк, что я сделал не так?
Ты подверг дона Хулио опасности.
Я по-прежнему ничего не понимал.
Чем я мог повредить дону Хулио, защищая его честь?
Тем, что поставил его честь под сомнение, ты, недоумок-lépero. Дон Хулио не дуракон знает, что его жена расставляет ноги перед де Альвой, и не перед ним одним. Фактически у них нет семьи, ты же сам видишь, что он предпочитает жить отдельно.
А почему тогда дон Хулио ничего не предпринимает?
А что он может сделать? Рамон де Альвамастер клинка, он родился с кинжалом в зубах. А дон Хулио человек учёный, его оружиеперо. Если он вызовет любовника жены на поединок, то, считай, он мертвец. И дело здесь не только в де Альве. Если бы не этот наглец управляющий, нашлись бы дюжины других обидчиков, включая и явных дураков, с ухмылкой называющих его обращённым, будто это сродни проказе. Дон Хулио достойный человек. Но он умён и не лезет попусту на рожон, как делают глупцы. Ты же, нападая на кого-то от его имени, не только создаёшь повод для кровной вражды, но и привлекаешь внимание к интрижке между Изабеллой и де Альвой, вынуждая обманутого супруга предпринимать какие-то, вовсе не желательные для него, действия.
Я был до глубины души потрясён и буквально уничтожен своей глупостью.
Матео заметил это и вздохнул.
Но не горюй, не так всё плохо, как я расписал. Ты же не сказал этому прощелыге, почему на него напал, к тому же в городе ты пока новичок. Я узнал в одном из его приятелей брата дамы, с которой недавно познакомился. Завтра я скажу ей, что ты набросился на этого щёголя, приняв его за человека, распевавшего любовные серенады под окном у твоей невесты. Не называя имён, я распущу слух о том, что ты ошибся и сожалеешь об этом досадном инциденте. Конечно, если тот человек, которого я ранил, найдёт тебя, то всё равно прикончит, но, по крайней мере, никто не станет трепать имя дона Хулио.
Мы дошли до дома и остановились в прохладе внутреннего двора. Матео зажёг самокрутку из табачных листьев.
Но когда ты смотрел на де Альву, в твоём лице было нечто большее, чем возмущение из-за интрижки Изабеллы. Так можно смотреть на человека, надругавшегося над твоей матерью.
Упоминание о матери заставило меня вздрогнуть.
Мне было и раньше известно о связи между Изабеллой и де Альвой,пояснил я и, посмотрев, нет ли поблизости слуг, рассказал ему о сцене, разыгравшейся на гасиенде Велеса.
Матео выругался, заявив, что если это правда, то Изабелла должна вечно гореть в аду.
И это всё? Ты зол на де Альву только из-за связи его с Изабеллой?
Да.
Ты лживый вонючий lepero. А ну немедленно скажи мне всю правду, а не то я отрежу твои яйца и скормлю их рыбам в фонтане!
Не в силах далее противиться, я сел на край фонтана и рассказал Матео обо всёмпочти обо всём. Не упомянул я только о встрече с Марией в публичном доме. Всё это кипело в моей душе так долго, что теперь вылилось в бурном потоке слов и заламывании рукнепонятная вендетта старухи в чёрном, сообщение о том, что мой отец gachupin, расспросы Рамона де Альвы, убийство отца Антонио и устроенная на меня охота.
После того как я закончил, Матео позвал слугу, велел ему принести нам вина и снова зажёг вонючую самокрутку.
Давай на миг предположим, что добрый священник говорил правду и отец твой действительно gachupin.Он пожал плечами.Но в Новой Испании тысячи бастардов-полукровок: метисов, мулатов, есть даже потомки китайских женщин, привезённых на галеонах из Манилы. Бастард даже с чистой кровью не может наследовать своему отцу, если тот официально не признает его и не объявит своим наследником. Но если бы родной отец тебя признал, ты бы не воспитывался лишённым сана священником в сточных канавах Веракруса.
Я рассуждал приблизительно так же. У меня нет никаких прав по закону, и меня почти не считают за человека. Так что причина, по которой де Альва хочет моей смерти, остаётся для меня такой же великой тайной, как и то, почему некоторым охота вдыхать противный запах горелого табачного листа.
Табак успокаивает, когда рядом нет женщины, которая бы меня приласкала.
Матео встал, потянулся и зевнул.
Завтра тебе придётся вернуться на улицы Мехико и снова стать. А я должен купить пулькерию.
Обычно Матео необычайно щедр на советызачастую дурные,и то, что сейчас он не предложил никакого решения в деле с Рамоном де Альвой, оставило меня... в растерянности.
И всё-таки, Матео, как ты думаешь, зачем де Альве было убивать отца Антонио? Почему он желает моей смерти?
Я не знаю, Бастард, но мы это обязательно выясним.
Интересно, каким же образом?
В ответ Матео уставился на меня так, как будто я спросил, какого цвета нижние юбки его сестры.
Да очень просто! Мы спросим его!
85
На следующее утро я с радостью снял испанскую одежду и облачился в лохмотья lépero. Я извлёк из своих запасов полученный от Целителя порошок, от которого распухал нос, перестал умываться и даже мыть руки. Однако мне всё равно надо было с неделю поваляться в свинарнике, чтобы вернуть истинное ощущение сточной канавы.
Мне не терпелось вновь опробовать свои старые навыки попрошайничества, но очень скоро меня постигло разочарование: люди проходили мимо и ни один из них не бросил в мою грязную ладонь даже самой мелкой монетки. О вывёртывании конечностей речь уже не шла. Меня могли узнать, да и суставы из-за отсутствия практики утратили былую гибкость.
Плач, всхлипывания, мольбы, скулёжничто не приносило денег. Я по наивности полагал, что коль скоро Мехико раз в двадцать больше Веракруса, то и милостыни здесь можно собрать в двадцать раз больше. Но не тут-то было: скоро я понял, что если здесь и можно получить чего-то в двадцать раз больше, то это пинков и ударов хлыстом.
Может быть, дело во мне, подумал я. Для того чтобы стать настоящим lépero, как и настоящим кабальеро, недостаточно только одежды, манеры ходить или говорить. Здесь важно и твоё самоощущение, как ты думаешь. Я уже не думал как lépero, и другие, наверное, это подсознательно чувствовали.
Присмотрев подходящий для попрошайничества уголок возле постоялого двора рядом с рынком, я решил предпринять ещё одну попытку. В гостиницах всегда можно перекусить и выпить, а сытые и хмельные постояльцы охотнее открывают кошельки. Но меня тут же погнал взашей дородный торговец, а потом я увидел здоровенного lépero: разъярённого, готового перерезать мне горло за попытку посягнуть на чужую территорию.
Я поспешил прочь, решив воспользоваться советом дона Хулио. Буду слоняться по улицам среди людей, особенно африканцев и мулатов, прислушиваться и приглядываться.
На улицах Веракруса негров и мулатов было столько же, сколько индейцев и испанцев, вместе взятых. В городе Мехико процент чёрных был не так велик, но их присутствие было ощутимо. Иметь чернокожих домашних слуг считалось более престижным, чем индейцев, а белые слуги вообще встречались крайне редко. Ни одна знатная дама не могла причислить себя к высшему обществу, если у неё не было хотя бы одной служанки африканского происхождения.
Испанская бюрократия, вечно распределявшая всех и вся по различным категориям, исходя из крови и места рождения, выделяла три класса африканцев. Негры, привезённые непосредственно из Африки, именовались bozales; «окультуренные» чернокожие, проживавшие до прибытия в Новую Испанию в других испанских владениях, например на Карибских островах, считались ladines; а название negros criollos закрепилось за чернокожими, родившимися здесь.