Она встала. И пошла.
Профессор улыбается.
Да, говорит она. Да. Узнаю нашу Мод.
Тим опять выводит Мод из больницы. Ему выдали новую памятку. Мод раскачивается на костылях подле него. В небехохолки маленьких, совершенно белых облачков.
Он снова идет в магазин, кормит Мод омлетом с травами и импортным листовым салатом. Она доедает все, хлебом вытирает тарелку начисто.
Он говорит, что поиграет ей, если она хочет, а когда она соглашается или же не отказывается, он едет на «лянче» к себе на квартиру в высоком белом доме над рекойтам несколько таких домов, откуда виден висячий мост с одной стороны, а с другойстарый таможенный пакгауз. Квартиру Тим снимает с одним испанцем, который круглосуточно работает в ресторанев двух ресторанах, минимум в двух. Тимова доля оплачивается из семейных денежных потоков, из трастовых фондовэхо давнего труда, которые учредили его бабушка с дедушкой; доход у Тима не более чем скромный, но на этона квартиру в белом доме, на просторы за окномхватает.
На кушетке под окном спит испанская подруга испанца. Нос у нееточно акулий плавник, а иссиня-черные волосы до того густы, что стричь можно разве что секатором. Тим на цыпочках прокрадывается к себе, выбирает гитару, укладывает в футляр, защелкивает его и возвращается к Мод.
Она приняла душ, переоделась. Волосы еще влажные. Он спрашивает, получше ли ей, она отвечает, что получше. Они пьют чай (он купил молока). Она полчаса читает том под названием «Медицинская физиология (2-е издание)», хотя глаза у нее порой закрываются, а книга грозит выпасть из рук. Подступает вечер; Тим достает гитару, предъявляет Мод. Говорит, что это реплика гитары Рене Лакота, что Лакот был прославленным гитарным мастером девятнадцатого века. Это клен, а дека еловая. Он показывает абалоновую розетку, ромбы и полумесяцы на головке грифа. Говорит, что вообще-то у него есть оригинальный «Лакот» купил на аукционе пару лет назад. Хранится у родителей. У родителей хитроумная система безопасности. Тим смеется, включает единственную в комнате лампу и садится на свету.
Он играет, она слушает. Можно даже вообразить, будто так и устроено их совместное будущее. Один короткий этюд Фернандо Сора она просит повторить. Гитара звучит легче современных. Ясно, нежноэтот инструмент словно нарочно придуман, чтобы баюкать детей.
В десять Мод воздвигается на здоровую ногу, идет готовиться ко сну. Выходит из ванной в ночной рубашке, висит на костылях. Тим раздумывает, что бы такого сказатьможно, к примеру, опять процитировать больничную памятку, но первой заговаривает Мод:
Можешь спать у меня.
Ладно, отвечает он. С тобой?
Без секса, говорит она.
Конечно, отвечает он. И затем весомее: Конечно, без.
Не то чтобы кровать в спальне великане полноценная двуспальная. Мод забирается под одеяло, Тим скидывает одежду, остается в футболке и боксерах. Ложится рядом. Мод, несмотря на душ, пахнет больницей, а когда тянется к выключателю, Тим видит больничный браслет у нее на запястье. Она лежит к Тиму спиной. Вокруг раны на затылке выбрита проплешинка. Они не разговаривают. У Тима эрекция, и ясно, что это на много часов, и он слегка отодвигается, чтобы Мод не почувствовала. Он слушает, как она дышит, и как будто улавливает миг, когда ее дыхание сбивается на ритм сна. Он хочет бодрствовать всю ночь, ему кажется, что так и выйдет, что выбора нет, но ее тепло проникает в него снотворным; он открывает глаза, а комната уже разбавлена зарей. Мод по-прежнему рядомполоманная девушка, необычайная. Они пролежали всю ночь, как два камня на дороге. Тим кладет руку ей на плечо. Мод шевелится, но продолжает спать. Во сне ее ночная рубашка слегка задралась, и его правое колено касается ее левого бедра, кожа к коже. Время от времени снаружимимоходный автомобильный гул.
Так Тим за ней и ухаживал.
3
Мод ненадолго одна, сидит в постели, голая, как яйцо, ступня в гипсе, ни часов, ни браслетов, никаких украшений, кожа подсвечена древним городом, подразумеваемым за окном.
Спальня еегде ничего лишнего, как и во всей квартире, обогревается электрическим и, вероятно, пожароопасным масляным радиатором, который напитывает теплом только восходящие потоки воздуха вблизи своих серых плавников. Мод хорошо переносит холод. Столько часов на шлюпке в галечных прудах, на Темзе, у морского побережья. Мокрые шорты, мокрые ноги. И все прочее: отбитые пальцы на ногах, на ладонях ожоги от канатов, парус отвешивает оплеуху, на бедре пионом расцветает синякпоскользнулась на водорослях в эллинге.
В школе она ходила в секцию дзюдо. Занятия проходили в стальной хижине Ниссена на территории школы для мальчиков через дорогу. Вентиляции там не наблюдалось, окошки запотевали и текли зимой и летом. Тренер был немолодой мужик по фамилии Ролинз, некогда европейский чемпион, но на памяти Мод уже полуинвалид, на тренировках безостановочно курил, руки огромные, красные, смертоносные. И как же там воняло. Бум-бум-бум, говорили тела, падая на маты. Как осуществить захват, как поставить ноги. Равновесиетвой секрет, а противник угадывает его, улавливает. Ролинз видел, как Мод не уступает, не боится девчонок крупнее себя, никогда не сдается, даже если разумнее сдаться. Одно время подозревал в ней эту ненормальность, без которой в боевых искусствах никуда. Она напоминала Ролинзу собакубыла у него собака, погибла под машиной, порой он эту псину вспоминал. Когда Мод вывихнула палец при тай-отоси, спросил, не вправить ли ей вывих прямо тут, на мате. То было очередное испытание. У Ролинза все было испытаниемтак он проверял, кто ты есть. Она кивнула. Он взял ее белую руку своими красными, и за пеленой дыма зажатой в зубах сигареты глаза его были безумны. Ты только гляди на меня, сказал он, гляди на старика Ролинза, и она послушно глядела, а его большие пальцы нащупывали сустав.
Тим окликает ее из-за двери:
Ты там как, Мод?
Нормально, отвечает она.
Войти можно?
Да.
Он открывает дверь.
Уй-й, господи, говорит он. Прости, пожалуйста.
Он краснеет, она нет. Проходит несколько секунд.
Я тут побуду, говорит он.
4
В июле едут к его родителям. Выясняется, что росли в сотне миль друг от друга, в соседних графствах, только она в доме ленточной застройкиполупромышленный город, транспортный узел, а он средь широких полей, конюшен, рощ и лужаек. (Охотники пересекают земли его родителей за двадцать минутчереда ало-черных всадников, грязь из-под копытшрапнелью.)
Машина скачет по подъездной дороге. Грядет летний прием у Рэтбоунов, и во дворе уже непринужденно приткнулись четыре автомобиля, больших и заляпанных. Всю дорогу от Бристоля Тим рассказывал о своей семье. Чем ближе к дому, тем яснее ему становилось, что Мод с ними не поладит, не полюбит их, решит, что они чудны́е, трудные. Неприятные.
Ты потом и говорить со мной не захочешь, пророчит он. Затем: Пожалуйста, груби сколько хочешь. И наконец, решительно: Они даже не заметят.
В прихожейесли это она, комната (с отдельным камином) расположена за парадной дверью (если это парадная дверь) собака носом тычется Мод в промежность, а собачки поменьше грызут ее туфли. Старые газеты, поводки, два десятка шляп, от соломенных канотье до вощеных кепок. Вощеные куртки, ряды перевернутых сапог в галошнице, к окну прислонился стек. В хрустальной вазе дюжина патронов с медными донцамисловно кто-то высыпал мелкую монету из кармана.
Между прихожей и кухнейдругие комнаты, которым дарована свобода попросту быть комнатами. Собачьи корзинки, кресла, стол на вид еще старше дома. Из кресла за Тимом и Мод следят бельма очень дряхлого пса. Мать Тима в кухне. Возится с мукой и жиром, погрузила руки в стеклянную чашу. Высокая женщина, волосы хинные, тугая коса, французская. Платье цветастое, лакированные сапоги на шнуровке, мясницкий передник. Она подставляет Тиму щеку, улыбается Мод.
У меня руки холодные, говорит она. Для выпечки самое оно.
Появляются детидва мальчика и девочка, самому старшему лет восемь. Они гоняются друг за другом, но при виде Мод внезапно берут себя в руки. Девочка протягивает ей ладошку:
Я Молли. Это Иш, а это Билли. Вы подруга Тима?
Приходят их родителиТимов брат Магнус и его жена, бывшая модель.
Время пить джин? осведомляется брат.
Они с Тимом хлопают друг друга по плечам. Магнус смотрит на Мод, поздравляет с благополучным прибытием в дурдом. За кухонным окном на ослепительной лужайке две девочки с тяжелыми косами играют в крокет. Молотками орудуют без малейшего изящества. Над кошеной травой свистят шары.
Выясняется, что и впрямь время пить джин. Магнус двадцать минут готовит напитки, режет лаймы, дробит лед в чистом кухонном полотенце, отмеряет, перемешивает.
Пес с занавешенными глазами взобрался на скамью и грызет печенье, украденное с блюда. Гримаса у него при этомкак у мученика на полотне религиозной тематики.
Заслышав аэроплантоненькое жужжание, дети высыпают на улицу. Следом Тим выводит Мод. Все идут к конюшням. Аэроплан исчез, но внезапно появляется вновь, в тридцати футах над дорогой, скользит над верхушками деревьев, затем над изгородями. Жена Магнуса созывает детей, но голоса не слышно. Они бегут к полю за конюшнями, машут. Аэроплан мягко падает на траву, подскакивает, выравнивается, тормозит и с разворотом катит к конюшням. Крошечный самолетик, серебристый и трепетливый. Останавливается неподалеку от толпы взрослых и детей. Дверца распахивается, из кабины выкарабкивается крупный человек.
Сколько баллов за посадку? кричит он.
Тим говорит Мод:
Познакомься с папой.
Обед долог, шумен. У всей семьи манеры за гранью манер. Блюда вкусны, искусны. Вино в графине, пестрая коллекция хрустальных бокалов. Мод посадили рядом с отцом Тима. Мистер Рэтбоун, говорит она, а он отвечает, что сойдет и Питер, или мне что, звать вас мисс Стэмп? У него красные вельветовые штаны, густой венец седых волос, обветренное и безупречно выбритое лицо, а голос словно бездонный и с легкостью заглушает все прочие голоса. Утром он пролетал над Солсберийским собором и гордится тем, что порожден нацией, которая его построила. Вроде была, говорит, такая королева, которую звали Мод, нет? Вышла за кого-то из Плантагенетов. Он расспрашивает ее о работе в университете, об исследованиях. Она рассказываетстарается, впрочем, покороче. Заживление патологических повреждений, восстановление тканей, особенно у пожилых.
В смыслекак я?
Старше, говорит она.
И то хлеб.
Она говорит о нарушениях передачи эстрогенного сигнала, и Тимов отец, похоже, понимает, о чем речь. Он рассказывает, что служил в армии, а с тех пор много чего почитывает, возится в мастерских, пилотом вот заделался. Спрашивает о несчастном случае. История падения Мод изложена уже раза три-четыре. Особенно детям нравится. Гипс сняли на прошлой неделе.
А шрамы остались? интересуется бывшая модель.
Парочка, отвечает Мод.
И вот про это расскажи-ка, говорит Тимов отец и обеими руками, решительно не похожими на руки сына, берет ее за левый локоть. На шее у него болтаются очки на шнурке. Он их надевает, читает буквы на предплечье (набивали четыре часа, два сеанса, рука на мягком подлокотнике вся в крови).
Sauve qui peut. Sauve qui peut?
Каждый за себя, поясняет Магнус, подливая себе в бокал.
Вряд ли прямо дословно, возражает Тим. Как там, Мод?
Да, блин, вот ровно так, говорит его брат.
Все лучше, замечает мистер Рэтбоун, чем руны или ахинея какая на маорийском. Хоть смысл есть.
То есть, продолжает Магнус, можно было набить и Arbeit Macht Frei. Тоже есть смысл.
Не дури, Мэгз, отвечает его отец.
Одна двойняшка объявляет:
А у нас в школе есть девочкаона набьет себе Песнь песней спиралью вокруг пупка.
Ничего не набьет, говорит другая.
Но, Мод, ты, когда делала татуировку, понимала, что это значит? спрашивает мать Тима.
Ну мам, говорит Тим.
Она улыбается:
Я же просто спросила, миленький.
Их селят в гостевой комнате наверху, в западном крыле. Комнату иногда называют голубойпотому что такие обоиили китайскойпотому что между окон на стене висит свиток в рамке. Они несут туда багаж. Послеполуденного солнца в комнатедо краев. Тим выпускает на волю муху, которая сражается с оконным стеклом.
Дети уже тебя полюбили, говорит он.
Они меня не знают, отвечает она.
Он подходит к ней сзади, обнимает.
Сколько нужно быть знакомым, чтобы полюбить?
Больше, чем одно утро.
А тебе хоть кто-нибудь понравился?
Конечно.
А кто конкретно?
Твой отец?
В детстве, говорит Тим, я перед ним робел. О нем все так говорили, будто он Господь Бог. Но ты поосторожнее. Я помню, как мы все прятались за диваном, с мамой вместе, а папа ходил по комнатам, нас искал. И это была не игра. Он обнимает ее крепче, прижимает к себе. И вообще, через час они все напьются, прибавляет он.
Долгие сумерки, сине-фиолетовые, сине-пурпурные. Все бродят туда-сюда через французские окна. Пьют джин из синей бутылки. Дети гоняются за собаками меж крокетных воротец. Мать Тима обсуждает свет, и как он прелестен, и как он берет и все собой окутывает, у нее заплетается язык, выступают слезы, и она теребит подол платья. Тимов отец объясняет Мод, что сумерек бывает трое.
Это, фыркает он, гражданские. Потом будут морские.
Сине-фиолетовые, сине-пурпурные. Двойняшки, облачив широкие зады в светлые джодпуры, на коленках стоят посреди лужайки и в задумчивости дерут подровненную траву. Магнус кривится, трагически скучая. Его жена в собственноручно сшитом платье удаляется за детьми.
Ужинать садятся ближе к одиннадцати и едой особо не интересуются. Мать Тима поплакала и успокоилась, а теперь очень тщательно выговаривает слова. Вяло ковыряют еду, затем отодвигают. Утром кто-то придет. Наведет здесь порядок.
Все семейство рассеивается. Тим за руку ведет Мод через дверь, в коридор, к лесенке. Там обитая железом дверь, сбоку кнопочная панель. Здесь у нас, поясняет Тим, сокровищница. Он смеется, набирая код, говорит, что это вроде погребальной камеры в пирамиде. Внутри ощутимо прохладнее, чем в других комнатах. Стены побелены, вдоль стенполки и горки. Окон нет.
Тим показывает Мод то и се.
Я даже не знаю, сколько это все стоит, говорит он.
Громоздкие викторианские украшения. Миниатюра с ладонь, приписываемая Озайасу Хамфри, портрет рыжеволосой девушки. Первое издание «Белой птички» Дж. М. Барри (с посвящением «прелестной малютке Лилли Рэтбоун»). Папка с акварельными набросками Альфреда Даунинга Фриппав основном дети у моря. Заводной граммофон, револьвер уэбли, с которым кто-то из предков побывал во второй битве при Ипре. Резная ритуальная маска из какой-то Центральной Африки, темное лакированное деревоартефакт словно глаголет на мертвом или навеки утраченном языке, но сам не мертв, отнюдь не мертв. Тим прикладывает маску к лицу, помахивает револьвером.
К тебе или ко мне? говорит он, из-под дерева глухо.
На низкой полке в сморщенном буром футлярегитара. Тим достает ее и, секунду помявшись, вручает Мод.
«Lacôte, Luthier, Paris 1842. Breveté Du Roi». Гитара в почти безупречном состоянии. Внезапно легка, плавуча. Вокруг розеткичерепаховый узор, инкрустация золотом и жемчугом. Мод возвращает гитару Тиму. Тот садится на табурет и принимается настраивать на слух.
Старые гитары, говорит он, необязательно лучше с возрастом. Большинство уже не строят. А вот этадругое дело. Он пробегает пальцами по струнам, берет аккорд, подкручивает колки. Начинает что-то игратькакой-то танец, пятнадцать-двадцать тактов. Акустика здесь ни к черту, говорит он. Но ты поняла.
А у нее домау ее родителейламинатор, телевизор, материно обручальное кольцо. Расписные тарелки на стене в гостиной. Книжки в мягких обложках.
Почему она лежит здесь? спрашивает Мод. Это как купить яхту и не спускать ее на воду.
Она немногим дешевле яхты, отвечает Тим. А украсть гораздо проще.
Прячет гитару в футляр, ставит футляр на полку, оборачиваетсяа Мод так глядит на африканскую маску, словно маска глядит на нее в ответ. Тим ничего подобного раньше не видел. Он не станет об этом думать.