С таким же искусством были выстроены деревянные здания для гуннской знати: древесину привозили из дальних краёв, брёвна и доски тщательно обстругивали и вырезали на них узоры. Однако дворец Аттилы был лучше всехпрямые колья ограды стояли вплотную, как половицы, а сторожевые башни со сложными балюстрадами словно хвастались перед приезжими своим совершенством.
Дворец походил на резную шкатулку с драгоценностями, и каждая отполированная доска в анфиладе его комнат и залов переливалась тёплым красным блеском. В тенистых портиках можно было отдохнуть, скрывшись от посторонних глаз. Вдоль стены тянулись многочисленные пристройки; через грязь и лужи проложили каменные дорожки, а жаровни, кладовые, погреба и колодцы образовали сложную линию защиты от внезапного нападения. Оконные решётки, концы балок на крышах и карнизы оживляли вырезанные фигурки животных, птиц и драконов.
Я уже был готов отдать должное гуннским мастерам, но Рустиций шёпотом пояснил:
Это работа пленных германцев. Сами гунны ничего не строят. Они презирают созидательный труд и даже не могут испечь хлеб.
По словам Бигиласа, у Аттилы имелось ещё полдюжины подобных дворцов, стоявших на берегах других рек в долине Хунугури. Однако это здание считалось наиболее подходящим для приёмов и производило достойное впечатление на гостей короля. Огромный зал окружал подлесок флагштоков со знамёнами из конских волос. Все они были символами того или иного гуннского клана. И опять же каждый флагшток был увенчан черепом одного из наиболее благородных и любимых королевских коней.
Но вот высокие шесты с человеческими черепами вызвали у меня оторопь.
Что это такое?шепнул я.
Побеждённые враги,ответил Бигилас.
Эти черепа были посажены на острия копий, чтобы плоть могла гнить «естественно», день заднем. Основную часть уже склевали вороны, оставив одни кости да несколько клочков кожи и прядей волос, развевающихся на ветру.
Не менее страшным и жутким казались деформированные головы некоторых вполне живых гуннов. Сперва меня поразили лысые дети, и я решил, что это, должно быть, больные от рождения, полуидиоты. Их лбы казались вдвое больше обычных и словно спускались вниз к щекам и подбородку, отчего головы напоминали вершины гор. Вежливость не позволила мне сказать хоть слово об этом уродстве. Но вскоре я заметил такие же громадные лбы у взрослых воинов-мужчин и даже у гуннских женщин. Добавьте к подобному искажению пропорций смуглую кожу, тёмные волосы, ритуальные шрамы и узкие раскосые глазаи зрелище испугает любого приезжего.
Что случилось с этими бедными людьми?спросил я Рустиция.
Бедными? Да я ни на ком не видел столько золота.
Я имею в виду их головы. Обычно от таких младенцев стараются избавиться.
Он засмеялся.
У этих чудовищ громадные лбыпризнак красоты. Некоторым из них намеренно сплющивают головы при рождении, когда кости ещё не успели затвердеть. Они кладут младенцев на доски и привязывают головы ремнями, а дети кричат от боли. Гунны считают деформированные головы привлекательными.
Мы спешились прямо у входа во дворец. Эдеко, Онегез и Скилла провели нашу делегацию в центральный прямоугольный зал. По имперским меркам, он был невелик, но вполне мог вместить сто человек. Деревянные полы устилали яркие ковры, а потолок из гладких досок достигал тридцати футов в высоту. Очевидно, это и был тронный зал Аттилы. Его стены украшали гобелены и штандарты разбитых легионов, а из маленьких зарешеченных окон проникали слабые лучи света. В углах стояла вооружённая охрана, а по обе стороны от прохода, на коврах, скрестив ноги, сидели смуглые приземистые мужчины, похожие на обезьян (я понял, что это были вожди племён, полководцы, придворные и прочая гуннская знать).
В детстве я представлял себе варваров совсем иными, наподобие высоких и стройных нубийцев или сильных белокурых германцев. Но гунны скорее напоминали гномов с тяжёлыми шарообразными мускулами. Плотные фигуры делали их ещё более зловещими. Они следили за нами узкими глазами, носы у них были широкими и плоскими, а рты крепко сжатыми и невыразительными. У каждого на боку висел меч, а лук и стрелы лежали сзади, у стен. Мне показалось, что они были напряжены и готовы к бою, словно спусковые крючки самострелов.
В дальнем, тёмном конце зала в простом деревянном кресле, установленном на возвышении, сидел человек, завоевавший полмира. Без короны, без оружия и торжественных одеяний. За его спиной висел расшитый занавес. Неужели это король гуннов? Облик могущественного монарха разочаровал меня.
Аттила был одет проще других. Он держался прямо, не двигался и поэтому казался вырезанным из дерева. Но прямизна осанки не скрывала, а подчёркивала его по-гуннски короткие ноги, вытянутую талию и слишком крупную в сравнении с телом голову. Да, слухи подтвердилисьон действительно был откровенно уродлив: с плоским носом, глазами, как будто глядевшими из глубоких пещер, и ритуальными шрамами на щеках. Интересно, нанёс ли себе Аттила шрамы после убийства родного брата?
Тонкие осиные усы короля гуннов спускались вниз к подбородку, и я подумал, что в их форме тоже есть нечто характерное для гуннов, а в его тощей бороде белели седые пряди. Однако я отметил его сосредоточенный, проницательный взгляд, густые брови, резко очерченные скулы и тяжёлый, властный подбородокбезошибочные свидетельства сильной натуры, привыкшей командовать. Фигура Аттилы с широкими плечами и стройной талией дополняла это впечатление. В сорок четыре года он был худощав и крепок, как двадцатилетний солдат. Его большие смуглые руки напоминали узловатые корни, а пальцы сжимали ручки кресла, точно он боялся подняться и потерять равновесие. Ничто в его наружности не выдавало высокого положения, но, даже не говоря ни слова и не шевелясь, он повелевал этим залом столь же естественно, как мать семейства повелевает детьми. Аттила лично убил не менее ста человек и отдал приказы об уничтожении ещё сотен тысяч. И вся эта кровь дала ему силу и власть.
Позади него на двух золотых крюках был горизонтально подвешен гигантский железный меч: потемневший от времени, покрытый ржавчиной, с зазубринами на лезвиях и, судя по всему, очень древний. Вероятно, в вертикальном положении он доходил бы мне до подбородка. Казалось, этот меч был сделан скорее для гиганта, чем для обычного человека.
Максимин тоже обратил на него внимание.
Это меч Марса?шёпотом спросил он Бигиласа.Если размахнуться им как следует, можно ударить по стропилам крыши.
Говорят, его нашли где-то у берегов Тисы, когда корова порезала копыто о что-то острое в траве,столь же негромко отозвался Бигилас.Пастух рассказал о находке Аттиле. Король выкопал его и хитроумно рассудил, что этот мечзнак свыше, символ благосклонности богов. И его народ сразу поверил. Ведь гунны очень суеверны.
Мы ждали, когда с нами заговорит король, и не знали, что делать. Внезапно, без каких-либо предупреждений, Аттила сказал несколько слов, но не нам, а своему военачальнику.
Я отправил тебя за договором и данью, Эдеко, а ты привёз мне только людей.Голос у него был низкий, но довольно приятный и звучный, а в его интонациях чувствовалась спокойная уверенность. Недовольство Аттилы было очевидно. Он хотел получить золото и не нуждался в появлении послов.
Римляне настояли на встрече с тобой лично, мой каган,ответил полководец.Вероятно, их не убедили мои слова, или они посчитали, что сами должны объяснить свою позицию. Но, во всяком случае, они привезли с собой дары.
Наш император просил передать, что желает мира и понимания,торопливо добавил Максимин, и его слова тут же перевели.Слишком долго король гуннов противостоял нам.
Аттила испытующе глядел на нас, как лев, подкравшийся к стаду.
Между нами нет вражды,наконец произнёс он.И наше взаимопонимание закреплено договором. Я разгромил вас, как разгромил все армии, с которыми сражался, и вы должны платить мне дань. Однако ваша дань всегда поступает с опозданием, или вы платите её простыми монетами, а я требовал от вас золота. Не так ли, посол? Неужели я должен сам приехать в Константинополь и забрать всё, что принадлежит мне по праву? Но тогда со мной явится больше воинов, чем травы в этой степи.
В его голосе можно было различить грозное предупреждение, наблюдавшие за ним полководцы зажужжали, точно пчёлы в улье.
Власть Аттилы внушает всем нам уважение,льстиво заметил сенатор, встревоженный этим грубым и быстрым началом переговоров.Мы привезли не только ежегодную долю дани, но и другие подарки. Наша империя хочет мира.
Тогда соблюдайте ваши обязательства.
Но ваша жажда золота подрывает нашу торговлю, и, если вы не сжалитесь, мы скоро обеднеем и не сможем вам больше ничего платить. Вы правите великой империей, каган. И я тоже прибыл из великой империи. Почему бы нам не стать друзьями? И почему бы нам не объединиться как союзникам? Соперничество истощает силы наших народов. Нам незачем проливать кровь наших детей.
Рим является моим союзником, когда он платит дань. И возвращает моих солдат.
Мы привезли вам пятерых беженцев.
И взяли под защиту пять тысяч других.
Гунн повернулся к Эдеко.
Скажи мне, генерал, правда ли Константинополь так беден и не в силах отдать мне обещанное?
Он богат, шумен и полон людьми, словно клетки птицами.
Эдеко ткнул пальцем в Бигиласа:
Вот он показал мне город.
Ах да. Человек, считающий своего императора богом, а меняпростым смертным.
Я был потрясён. Когда и как смог узнать Аттила о нашем споре? Не успели мы прибыть во дворец, как переговоры, казалось, уже вышли из-под контроля.
Аттила встал и согнул ноги, отчего его торс стал похож на клин.
Да, я человек, переводчик. Но боги творят через меня свои дела, и ты это сейчас поймёшь. Погляди.
Он указал на громадный, покрытый ржавыми пятнами меч за своей спиной.
Во сне ко мне явился Золбон. Вы, римляне, называете его Марсом. Он раскрыл мне тайну своего меча и сказал, что его можно найти в долине, вдалеке от дорог. С этим оружием, поведал он мне, гунны станут непобедимы. С мечом Марса Люди утренней зари завоюют весь мир.
Он поднял руки, его полководцы вскочили с мест и одобрительно вскрикнули. Наше и без того маленькое посольство словно ещё уменьшилось, и мы прижались друг к другу, опасаясь нападения и резни. Но Аттила опустил руки, шум утих, и гунны снова сели. Это была лишь игра или демонстрация силы.
Аттила повернулся к нам.
Слушайте меня, римляне. Ваш новый богэто мы, Люди утренней зари. И нам выбирать, кто будет жить, а кто умрёт, какой город станет процветать, а какой сгорит, кто двинется вперёд, а кто отступит. Ибо у насмеч Марса.Он кивнул, как бы подтверждая свою воинственную речь.Но я хороший хозяин, а вы были добрыми хозяевами для Эдеко. Сегодня вечером мы устроим пир и начнём знакомиться друг с другом. А уж потом решим, какими союзниками мы станем.
Смущённое подобным приёмом, наше посольство покинуло дворец и вернулось в палатки у реки, чтобы передохнуть и посовещаться. Бигилас и Рустиций, лучше прочих знавшие гуннов, были не столь обескуражены. Они сказали, что агрессивное начало переговоров с Аттилойвсего лишь тактический ход.
Он пользуется частой переменой своего настроения, поскольку это помогает ему запугивать противников и править гуннами,пояснил Бигилас.Я видел, как он в ярости бросался на землю, бился в судорогах и кровь текла у него из носа. Видел, как он голыми руками разодрал на куски врага, вырвал у него глаза и сломал ему руки, а его жертва оцепенела от страха и не могла защититься. Но я же видел, как он держал на руках младенца, как целовал ребёнка или плакал, словно женщина, когда его любимый воин погиб на поле боя.
Я рассчитывал на более терпеливую дипломатию,признался Максимин.
На банкете Аттила будет вести себя гостеприимнее и на время забудет об этих требованиях,сказал Бигилас.Он своего добился. И мы тоже своего добились, показав Эдеко могущество Константинополя. Очевидно, кто-то уже успел передать ему наш разговор в пути, и он знал о нём до нашего приезда. Гунны отнюдь не глупы. Теперь, побушевав и похваставшись победами, Аттила постарается завязать с нами дружбу.
Похоже, вы в этом уверены.
Я ничего не утверждаю, посол. Я просто полагаю, что в конце концов всё пойдёт по-нашему.
Бигилас улыбнулся какой-то загадочной улыбкой, скорее скрывавшей, чем раскрывавшей его намерения.
Мы помылись тёплой, прогретой летним солнцем водой с реки, переоделись в наши лучшие одежды и вернулись вечером в большой зал на пир, устроенный Аттилой в честь приехавших гостей, то есть нас. В этот раз приёмный зал заметно расширился, исчезли гобелены и перегородки за троном Аттилы, открыв возвышение с королевской кроватью под полотняным балдахином. Мне показалось странным, что спальня монарха выставлена на всеобщее обозрение, поскольку римские спальни были небольшими и уединёнными. Но Рустиций разъяснил нам, что у гуннов подобная интимностьзнак гостеприимства. Хозяин как бы приглашал нас в самый центр своей жизни.
Аттила сидел и ждал гостей у подножия этого возвышения, на ложе, куда более удобном, чем простое кресло, в котором мы видели его, впервые попав во дворец. Пиршественный стол раскинулся во всю длину залаот ложа до двери. Каждому вошедшему подносили золотую чашу с привезённым издалека вином. Мы, нарядно одетые римляне, неловко протиснулись в зал и встали вплотную с гуннами, германцами и гепидами, ожидая разрешения сесть. Эдеко опять шепнул что-то на ухо Бигиласу, точно они были старыми знакомыми. Переводчик кивнул. Максимин тоже заметил это и нахмурился.
Наконец Аттила приказал нам сесть и сам устроился за столом. Его министрперебежчик Онегезрасположился справа от короля, а двое его сыновей, Эллак и Данзиг,слева. Мальчики выглядели робкими, запуганными и лишёнными бьющей через край энергии, столь характерной для подростков. Нас, римлян, попросили сесть по левую сторону: Максиминапоближе к Аттиле, а менярядом с послом, чтобы, если понадобится, вести записи. Вслед за нами свои места заняли гунны. Каждый из них представился нам, говоря по-гуннски. Среди них, конечно, находились Эдеко, Онегез и Скилла, но было много и других вождей. Так много, что я не сумел всех запомнить. Назову лишь отдельные имена: Октар, Балан, Эскам, Тотила, Брик, Агус и Стурак. Они вкратце перечислили свои подвиги в сражениях, перед тем как сесть, и большинство этих подвигов было связано с разгромом римских армий, убийством наших солдат и грабежом римских городов. За их спинами я увидел немало знамён из конских волос с обозначенными на них странными названиями вроде Акатири, Соросги, Ангискири, Барселти, Кадисени, Сабирси, Баундури, Садагарии, Зазаи и Албани. Я произношу их на свой лад, потому что у гуннов, разумеется, не было письменного языка, а их наречие искажало латинские и греческие слова.
Расторопные слуги носили железные ошейники, как у охотничьих собак, а руки у них были крепкими и массивными, словно балки на крышах. Они подали на стол золотые и серебряные блюда, доверху наполненные дичью, олениной, мясом кабана, бараниной, говядиной, фруктами, кореньями, запеканками и тушёными овощами. Женщины угощали нас вином и кумысом. Я ещё никогда не видел таких красавиц: они были даже прекраснее девушекучастниц константинопольских фестивалей. Как померкла бы моя надменная Оливия, окажись она в этом цветнике! Все они были рабынями, привезёнными в Хунугури из их родных краёвот Персии до Фризии. Однис кожей тёмной, как красное дерево, другиесо светящейся и нежно-белой, как алебастр; с волосами разнообразнейших оттенковбледного полотна, пшеничных колосьев, янтаря, тёмно-коричневой норки и чёрного обсидиана, и глазами, отливавшими то сапфиром, то изумрудом, то каштаном, то опалом, то чёрным деревом. Гунны не придавали особого значения женскому изяществу, но нас, римлян,кроме Максиминапросто заворожил этот хоровод пленниц, и я вспомнил женщин в доме Аники. Признаюсь, я надеялся, что мне и сейчас предложат одну из рабынь«в знак гостеприимства». А если это случится, смогу ли я ненадолго ускользнуть от старого сенатора и воспользоваться шансом? Больше всего на свете я хотел отдохнуть от постоянного мужского общества и чувствовал, что моя плоть вот-вот готова взорваться. Дружеское предупреждение Скиллы оказалось верным.
В одной из пленниц я узнал черноволосую девушку, стоявшую у ворот. Её редкую красоту подчёркивал умный взгляд, полный огня и страсти. Она появилась в зале в лёгких туфельках и как будто плыла, а не шла. Я мог поклясться, что девушка обернулась и украдкой посмотрела на меня, пока я следил за ней, не отводя глаз.