Император прощал себе многочисленные любовные похождения. Он считал, что имел на них право, а Гонориянет, поэтому он, не кривя душой, обвинял её в распутстве. Как-никак он был мужчиной, а она женщиной, и, соответственно, её любовь к плотским удовольствиям была большим грехом перед Богом и людьми.
Свита Валентиниана уже миновала горный хребет Италии и под покровом ночи приблизилась к дворцам Равенны. Утомлённые долгим переходом кони тяжело ступали по мощённой камнем дороге, ведущей к этому сказочному убежищу, расположенному среди болот. Способная без труда отразить натиск варваров, новая столица будто бы разлучилась с землёй и всё-таки не оказалась в море, словно остров, чем всегда поражала воображение Валентиниана. Равенна была одинаково далека и от фабричных сооружений, и от сельских полей, а обосновавшаяся в ней имперская бюрократия плохо представляла себе реальный мир. Воды в столице были такими мелкими, а грязь такой непроходимой, что остроумный Аполлинарий утверждал, будто в ней не действуют законы природы: «Стены лежат, а воды стоят, башни плывут, а суда не двигаются с места». Единственным преимуществом нового города являлась его условная безопасность, а в сегодняшнем мире это немало значило. Предательство было в порядке вещей.
Валентиниан знал, что великие властители всегда рисковали своей жизнью. Сам Юлий Цезарь был убит почти пять столетий назад. С тех пор многих, очень многих императороввсех их невозможно было запомнитьждал страшный конец: Клавдия отравили, Нерон и Отон покончили с собой, Каракалла, убив родного брата, в свою очередь оказался убит, сводных братьев и племянников Константина уничтожили, Грациана убили, Валентиниана II нашли повесившимся при загадочных обстоятельствах. Императоры умирали на поле боя, от болезней, во время шумных оргий и даже от испарений свежих слоёв штукатурки, но большинство из них стали жертвами заговоров близких родственников. Будет страннода что там, просто поразительно,если сестра не составила против него заговор. Император был более чем готов услышать нашёптывания своего управляющего о подробностях этого заговора, потому что не рассчитывал на какой-либо иной поворот событий с тех пор, как егопятилетнего мальчикаоблачили в пурпур и вознесли к вершинам власти. Он благополучно дожил до своих теперешних тридцати лет из-за присущей ему осторожности, вечной подозрительности и неизбежной жестокости. Поистине, император должен нанести удар, а иначе удар нанесут ему самому. Придворные астрологи подтверждали эти опасения, их прогнозы удовлетворяли его, и он не скупился на вознаграждения.
Императорская свита спешилась в тени ворот, не желая, чтобы до дворца донёсся топот копытзловещий предостерегающий знак. Солдаты уже обнажили длинные мечи, но держали их плотно прижатыми к бёдрам, чтобы лезвия ненароком не сверкнули в ночи. Закутанные в плащи и с капюшонами на головах, они, словно призраки, двинулись к дворцу Гонории. Улицы Равенны были пусты, её каналы тускло поблескивали, а полумесяц, точно дразня, загадочно мерцал среди медленно плывущих по небу облаков. Равенна была городом правителей, а не торговцев и оттого казалась холодной и безжизненной.
Стражи дворца заметили императора.
Цезарь! Мы не ожидали...
Прочь с дороги!
Во дворце Гонории было тихо, гобелены и занавеси выглядели бледнее обычного в ночном полумраке: на них падали лишь слабые отсветы масляных ламп. Своды украшала искусно выполненная мозаика с изображениями святых, мирно взирающих вниз, на грешников. Воздух пропах ладаном и духами.
Императорская свита бесшумно спустилась по тёмным мраморным ступеням, передвигаясь столь быстро, что никто во дворце не смог бы их окликнуть или напасть на них из-за угла. Стрела, выпущенная из арбалета с двадцати шагов, сразила у спальни Гонории привратникаогромного нубийца Гоара, который так и не успел понять, кем и как он был убит. Тело привратника с тяжёлым гулом рухнуло на мраморный пол. Разбуженный шумом мальчишка-виночерпий изумлённо раскрыл рот и уже собирался вскрикнуть, предупреждая об опасности, но солдаты свернули ему шею, как цыплёнку. Они ворвались в покои императорской сестры, опрокинув на ходу столик с медовыми сладостями, отшвырнули путавшиеся под ногами подушки в неглубокую ванну и широко распахнули двери спальни.
Любовники мгновенно проснулись, забились и закричали, когда дюжина тёмных силуэтов окружила их огромную, скрытую под лёгким балдахином кровать. Неужели сюда проникли наёмные убийцы?
Свет,приказал Валентиниан.
* * *
Его люди принесли факелы, осветившие комнату, отчего происходящее стало казаться ещё страшнее. Возлюбленный принцессы, Евгений, медленно пятился назад до тех пор, пока не упёрся в спинку кровати, судорожно пытаясь прикрыть свою наготу. Он был похож на человека, споткнувшегося на краю утёса и в последний момент осознавшего, что ему никак не спастись. Гонория подползла к другому краю кровати. Она была совершенно обнажена, если не считать наспех наброшенного шёлкового покрывала, и соблазнительный изгиб её бёдер завораживал, несмотря на выражение ужаса на её лице. Принцесса прижалась к изножью кровати, словно расстояние между ней и любовником-простолюдином могло опровергнуть их близость.
Итак, это правда,вздохнул император.
Как ты посмел ворваться в мою спальню!
Мы пришли спасти тебя, дитя,пояснил епископ.
Откровенная поза сестры отчего-то возбудила Валентиниана. Его оскорбили её слова, но кто теперь оказался в дураках? Она предстала нагой перед дюжиной мужчин, и её грехи сделались очевидны каждомуголые плечи, распущенные волосы, груди, вывалившиеся на покрывало. Ситуация вполне удовлетворила императора. Он оглянулся назад. У входа смутно виднелось распростёртое тело Гоара, а его кровь разлилась по мрамору, словно маленькое озеро. Тщеславие и амбиции его сестры обрекли на гибель всех её приближённых. Да и сама она тоже была обречена! Валентиниан нащупал золотой шнур балдахина над её кроватью, дёрнул за него, и через мгновение лёгкая ткань упала на пол, лишив любовников даже этого ненадёжного укрытия. Затем он подошёл к кровати и принялся хлестать Гонорию шнуром по ягодицам, а она спряталась под покрывало, надеясь, что плотная шерсть смягчит удары. Дыхание императора стало частым и прерывистым.
Ты спуталась со слугой и задумала посадить его на трон!
Гонория извивалась и стонала от боли и гнева. Она стащила с бедного Евгения покрывало и попыталась накинуть его поверх собственного.
Будь проклят! Я скажу матери!
Это мать сообщила мне, где и когда тебя можно найти.
Он с удовольствием вонзил в неё это предательское жало.
Брат и сестра всегда соперничали, стараясь завоевать любовь Плацидии. Валентиниан продолжал хлестать Гонорию, желая скорее её унизить, чем причинить боль. Наконец он выдохся и с пыхтением остановился, раскрасневшись от напряжения. Щёки его сестры пылали.
Солдаты выволокли Евгения из постели и заломили ему руки за спину, стараясь поставить на колени. Его член беспомощно съёжился. У него не было ни времени, ни сил сопротивляться. Несчастный с ужасом и мольбой глядел на принцессу, как будто она могла его спасти. Но всё, что у неё было,это мечты, а не власть. Она была женщиной! Рискнув ответить взаимностью на любовь принцессы, Евгений обрёк себя на гибель.
Валентиниан повернулся и испытующе посмотрел на предполагаемого императора Равенны и Рима. Да, безусловно, любовник Гонории был хорош собой и, несомненно, смышлён, уж если ему удалось стать распорядителем во дворце, но лишь глупец решил бы пожелать большего. Будто бы ему было мало достигнутого! Впрочем, похоть рождает веру в свои возможности, а амбиции подогревают гордыню. Однако виной всему являлась его сестра с её ненасытной страстью.
Поглядите на него,с насмешкой произнёс Валентиниан.На нового цезаря.
Его взгляд скользнул вниз.
Это у него мы отрежем.
Голос Евгения дрогнул.
Не причиняйте вреда Гонории. Это я, который...
Причинить вред Гонории?с презрением усмехнулся Валентиниан.Она царственная особа, раб, и в её жилах течёт кровь императоров. Она не нуждается в твоей защите. Гонория заслужила эту порку, но ни о каком вреде не может быть и речи, ибо она сама не способна его причинить. Видишь, до чего она беспомощна?
Она и не думала вас предавать...
Молчать!
Он снова взмахнул шнуром, но на сей раз удар рассёк рот Евгения.
Не беспокойся о моей распутной сестре, а лучше помолись о себе, да поскорее! По-твоему, я не знаю, что вы замышляли?
Прекрати, Валентиниан,взмолилась Гонория.Это совсем не то, о чём ты думаешь. Твои советники и прорицатели свели тебя с ума.
Неужели? А ведь я увидел всё, что рассчитывал обнаружить. Разве не так, епископ?
Вы исполнили долг брата,откликнулся Мило.
Так оно и есть,подтвердил император.Что ж, действуйте.
Мускулистый трибун из охраны Валентиниана туго затянул шарф на шее Евгения.
Прошу тебя, остановись,простонала женщина.Я люблю его.
Вот почему с ним нужно расправиться.
Трибун с силой дёрнул шарф, мускулы на его предплечьях вздулись. Евгений стал отбиваться, тщетно пытаясь вырваться из железных тисков державших его рук. Гонория взвизгнула. Лицо несчастного побагровело, он высунул язык, надеясь вздохнуть, его глаза расширились и чуть не выкатились из орбит, а мускулы задёргались. Затем его взгляд потускнел, и он неловко опустился. Через несколько минут, убедившись, что Евгений мёртв, трибун отошёл в сторону, позволив бездыханному телу распластаться по полу.
Гонория рыдала.
Мы вернули вас к Богу,утешал её епископ.
Будьте вы все прокляты! Чтоб вам гореть в аду!
Солдаты засмеялись.
Сестра, я хочу сообщить тебе хорошие новости,проговорил Валентиниан.Дням твоего девичества настал конец, и скоро ты выйдешь замуж. А поскольку ты не сумела найти себе достойного жениха, я готов устроить твой брак с Флавием Бассом Геркуланом в Риме.
С Геркуланом? Он же старый и толстый. Я никогда не стану его женой!Более страшной судьбы она просто не могла себе вообразить.
Если ты не согласишься, то заживо сгниёшь в своей Равенне.
* * *
Гонория отказалась от брака с Геркуланом, и Валентиниан сдержал своё слово. Он запретил сестре покидать пределы дворца и превратил в пленницу, несмотря на все её слёзные мольбы. Она обратилась к матери, но и та ей ничего не ответила. Какая пыткабыть запертой в своих собственных покоях! И как унизительно, что она сможет освободиться, лишь выйдя замуж за старого, дряхлого аристократа! Горе от потери любовника убило и часть её души, считала Гонория. Её брат удавил не только Евгения, но и её гордость, её веру в семью и чувство преданности самому Валентиниану. Он набросил удавку на её сердце! Таким образом, в начале следующего года, в то время, когда ночи были темнее и длиннее обычного, отчаявшаяся Гонория послала гонца за своим евнухом.
Гиацинта кастрировали ещё в детстве, усадив в горячую ванну, где он и лишился яичек. Конечно, это было жестоко, однако увечье, навсегда закрывшее перед ним возможность брака и отцовства, позволило ему занять положение советника при императорском дворе. Ему начали доверять и делились с ним тайнами, недоступными большинству римлян. Евнух часто размышлял о своей судьбе и порой испытывал облегчение от того, что ему неведомы плотские страсти, терзавшие окружающих его людей. Если, будучи оскоплён, он не чувствовал себя мужчиной, то, как ему казалось, и меньше страдал. Боль от кастрации была смутным воспоминанием, а привилегированная позицияповседневной, радующей его реальностью. Его существование не могли расценивать как угрозу в отличие, например, от того же Евгения. В результате евнухи часто жили дольше своих венценосных хозяев.
Гиацинт стал не просто слугой Гонории, а её другом и наперсником. После расправы над Евгением её часто утешало прикосновение его рук. Когда она не могла удержаться от слёз и горько рыдала, пылая ненавистью к брату, называя его бездарным тираном и диким зверем с каменным сердцем, он прижимал свою гладкую щёку к её заплаканному лицу и шептал ей ласковые, ободряющие слова. Гиацинт искренне сочувствовал Гонории и опасался, что Валентиниан насильно выдаст сестру замуж за старого сенатора. Наверное, он боялся этого брака не меньше, чем его госпожа.
И вот теперь она вызвала его к себе глухой ночью.
Гиацинт, ты должен уехать отсюда. Тебе предстоит дальняя дорога.
Евнух побледнел. Он был изнежен, привык к жизни во дворце и не любил путешествовать.
Прошу вас, моя госпожа, не отправляйте меня. Вы всегда были так добры ко мне.
Ты тоже был добр ко мне. Иногда мне казалось, что, кроме твоей доброты, у меня больше ничего нет. Я совсем одна. Даже моя мать перестала со мной общаться. Она мнит себя святой и думает лишь о Боге. Мы обаузники во дворце, дорогой евнух, не так ли?
Пока вы не выйдете замуж за Геркулана.
То есть променяю одну тюрьму на другую.
Возможно, замужествоваш удел, и вы должны его принять,вздохнул Гиацинт.
Гонория покачала головой. Она была очень красива и слишком любила плотские удовольствиявсе эти игры в постели, чтобы пожертвовать своей свободой и жизнью ради старого аристократа. Судя по слухам, Геркулан был человеком суровым, холодным и лишённым чувства юмора. Если она согласится с планом Валентиниана и выйдет замуж, то просто позволит удушить себя, как удушили Евгения.
Гиацинт, ты помнишь, как моя мать, Галла Плацидия, оказалась у вестготов после захвата и разграбления Рима и там её выдали замуж за вождя их племени варваровАтаульфа?
Это было ещё до моего рождения, принцесса.
Когда Атаульф умер, мать вернулась в Рим, но, живя у варваров, она помогла им стать цивилизованнее. Однажды она сказала, что ничего страшного в её жизни на чужбине не было, и, по-моему, у неё сохранились пикантные воспоминания о первом муже. Знаешь, варварыочень сильные мужчины, они куда сильнее нынешнего поколения римлян.
У вашей матери было немало странных приключений, и она успела попутешествовать до того, как ваш брат взошёл на трон.
Да. Она повидала мир: участвовала в военных походах, дважды выходила замуж и посетила немало мест за стенами дворца, а теперь вот стремится в рай, на небеса. Её жизнь всегда восхищала меня и побуждала испытать то же самое.
Августейшая правительница достойна глубокого уважения.
Гонория схватила евнуха за плечи и пристально посмотрела на него.
Вот почему мы должны последовать её примеру, Гиацинт. В мире есть варвар ещё сильнее вождя вестготов. Он сильнее моего брата. Этот варварсамый сильный человек в мире. Ты понял, о ком я говорю?
Евнух почувствовал, как его медленно охватывает страх.
Вы имеете в виду короля гуннов,прошептал Гиацинт, как будто они вели речь о сатане. Весь мир боялся Аттилы и молился, чтобы его жадный взгляд остановился на какой-либо иной части империи. В донесениях сообщалось, что он похож на обезьяну, купается в крови и убивает любого, осмелившегося встать на его пути,кроме своих жён. Говорили, что у него сотни жён и что все они столь же красивы, сколь он уродлив и нелеп.
Я хочу, чтобы ты поехал к Аттиле, Гиацинт.
Глаза Гонории заблестели. Сильные женщины всегда рассчитывали не только на свой ум, но и на союз с сильными мужчинами. У гуннов была самая грозная армия в мире, поэтому её брат устрашится, услышав хоть одно слово их вождя. Если Аттила попросит её руки, Валентиниану придётся отпустить сестру к гуннам, а если Аттила запретит ей выходить замуж за Геркулана, Валентиниан будет вынужден повиноваться.
Поехать к Аттиле!простонал Гиацинт.Да я с трудом могу добраться из одного конца Равенны в другой, моя госпожа. Я не путешественник. И не посол. Я даже не мужчина.
Я выделю тебе свиту. Никто не будет тебя искать. Я хочу, чтобы ты набрался храбрости и нашёл Аттилу. Ведь от этого зависит наше будущеетвоё и моё. Ты должен рассказать ему всё, что со мной случилось. Передай ему моё кольцо с печаткой как доказательство твоих слов. Гиацинт, мой верный раб, я хочу, чтобы ты попросил Аттилу освободить меня.
Глава 2ДЕВУШКА ИЗ АКСИОПОЛЯ
Что ты наделал, отец?
В семистах милях к востоку от Равенны, там, где долина реки Дунай расширяется по мере приближения к Чёрному морю, гунны захватили небольшой римский колониальный город под названием Аксиополь. Как и все подобные римские поселения, Аксиополь выстроили на месте лагеря легионеров, и его форумы, храмы, башни и служебные здания располагались в согласии со строгой логикой военного поселения, точно фигуры на шахматной доске. В третьем веке от рождества Христа, когда войны и беспорядки стали учащаться, город окружили высокой защитной стеной. Опять-таки, как и во всех отдалённых имперских городах, языческие храмы Аксиополя в четвёртом векепосле принятия Константином христианствапревратились в церкви. Город ничем не отличался от себе подобных и ещё в одном отношении: он так же дрожал от страха, ожидая очередного набега гуннских войск.