Когда же выступит Аттила?
Евдоксий пожал плечами.
Он ждёт знамений и знаков свыше. А также вестей из Карфагена. Одно ваше слово поможет ему принять решение и направить в Галлию войска. Ну как, вы согласны? Что мне ему передать?
Гейзерих ещё немного подумал. Он представил себе, как ему удастся натравить римлян на гуннов, а гуннов на вестготов, а потом вступить в войну и собрать воедино куски бывшей империи. Король знал, что в ходе этих ожесточённых баталий первым погибнет лекарь с его жалкими крестьянами. Их попросту растопчут сражающиеся армии, но разве бывают войны без сотен и тысяч жертв? Слабые всегда уступают место сильным, а услугами глупцов вроде этого лекаря пользуются умные. Да его и сейчас можно использовать, но как бы это лучше сделать?
Гейзерих поднялся с трона, припадая на хромую ногу.
Я хочу предложить вашему королю кинжал, украшенный драгоценностями. Онзнак согласия и наглядное доказательство моих слов. Можете мне верить. Я сам вынул этот кинжал из разрубленного на куски тела римского генерала Авзония,произнёс он.Все знают, что это моё любимое оружие. Отдай его вашему королю и скажи великому Аттиле, что если римляне и вестготыего враги, то яего друг.
Его военачальники и их женщины вновь восторженно зашумели, перемежая возгласы стуком и визгом, так что Евдоксию показалось, будто он услыхал волков, воющих на луну. Он попятился, любезно поклонился королю и, не сумев сдержать ликующей улыбки, покинул дворец, поспешив с новостями на корабль.
В тот же день король Гейзерих собрался со своими приближёнными в тёплом внутреннем дворике. Уже стемнело, и эта далёкая, завоёванная им пустыня сверкала от ясных звёзд, усеявших небо, а их свет отражался в кубках с вином.
Сегодня нам удалось сделать два дела, мои вожди,признался он, когда все уже изрядно выпили.Во-первых, мы убедили Аттилу напасть на Теодориха, прежде чем Теодорих нападёт на нас. Во-вторых, я избавился от проклятого кинжала. Того самого, что я забрал у римлян и которым я изрезал эту суку, вестготскую принцессу. С тех пор стоило мне взять его в руки, как начиналась полоса неудач. Пусть этот идиот лекарь передаст его Аттиле. Посмотрим, повезёт ли с ним гуннам.
Глава 7РАЗРУШЕННЫЙ ГОРОД
Впервые я понял, с каким миром столкнулся во время путешествия, когда наше римское посольство разбило лагерь на берегах реки Нисавы, неподалёку от разграбленного города Наиса. День близился к вечеру, солнце почти опустилось за горы, и в сумерках можно было представить себе, что рядом с нами не голые стены без крыш, а прежний, процветающий провинциальный римский город и его пятьдесят тысяч жителей ждут, когда можно будет зажечь лампы. Однако сумерки сгустились, а никакие лампы за стенами так и не зажглись. Лишь птицы тёмными спиралями спускались вниз и вили себе гнёзда на пустых рынках, в театрах, банях и борделях, а над заброшенными подвалами кружились летучие мыши. Городские постройки заросли ежевикой и диким виноградом, и пустота казалась мрачной и зловещей.
Более того, место нашей лагерной стоянки сделалось ещё мрачнее, когда мы принялись ставить палатки. Как я уже говорил, сумерки сгустились и в темноте трудно было что-либо разглядеть. Когда один из наших рабов наклонился, чтобы привязать верёвку к бурому узловатому корню, из земли выскочил какой-то сгнивший корешок. Раздосадованный раб снова нагнулся, собираясь вернуть его на место, но тут же с отвращением выбросил находку, поскольку, взглянув на неё, он догадался, что это было. Посторонний наблюдатель мог бы подумать, что раб отшвырнул какой-то раскалённый предмет.
Господи Боже.
Он отбежал на несколько шагов.
Что случилось?
Раб перекрестился.
Я почувствовал неладное и тоже наклонился. Мои опасения подтвердились: ему попалась кость, судя по размеру и формеявно человеческая. Эта серо-коричневая бедренная кость заострилась на одном конце и покрылась лишаями. Я поглядел на землю, и мои волосы встали дыбом. Выемка около корня была заполнена целой россыпью костей, а холмик, который я в потёмках принял за замшелый валун, оказался грудой черепов. Как редко мы смотрим себе под ноги! Затем я принялся разглядывать каждый участок того берега реки, где нам предстояло провести ночь. Повсюду лежали кости, а вовсе не ветки и старые палки, прибитые течением к побережью, как я раньше думал. Нет, это были человеческие останкискелеты и черепа, затвердевшие от грязи. Провалы глазниц бессмысленно смотрели в небо, а скреплённые остатками жил и высохшей плоти рёбра выглядывали из-под земли, словно поднятые пальцы.
Я поспешил к сенатору.
Тут какое-то кладбище.
Кладбище?переспросил Максимин.
Или поле битвы. Взгляните на берегтам везде кости.
Мы, римляне, начали с удивлением копаться в земле, восклицая при любой находке и отпрыгивая, когда хруст подсказывал, что под ногами у нас часть ещё одного скелета.
Рабы присоединились к нам, продолжая причитать, и вскоре по лагерю разнеслись громкие возгласы. Поднятые на шестах палатки тут же сняли и свернули, никто не стал разжигать костры, а привязанные лошади нервно ржали, ощущая нашу растерянность. Каждый скелет вызывал новую волну ужаса.
Эдеко подъехал к нам, спешился и раздражённо отпихнул мёртвую плоть, словно ворох старого сора.
Почему вы не ставите палатки, римляне?
Мы на поле боя,ответил Максимин.Очевидно, это останки убитых в Наисе.
Гунн посмотрел на черепа и кости, а потом огляделся по сторонам и внезапно узнал окрестности.
Да, я помню это место. Римляне побежали от нас, точно овцы, и многие поплыли по реке. Мы перебрались на другой берег и стали ждать. Если бы город сдался, у них был бы шанс уцелеть, но они сопротивлялись, убили наших воинов, и мы с ними расправились.
Он повернулся и, покосившись на реку, указал на скрывшийся во тьме берег:
По-моему, мы убили их вон там.
Я не уловил в его голосе ни сожаления, ни раскаяния, ни даже гордости победителя. Он подсчитывал итоги страшной резни, как будто вспоминая торговую сделку.
Ответьте мне, ради бога, почему же мы остановились здесь?спросил его Максимин.Неужели это место подходит для лагерной стоянки? Отдыхать рядом с мёртвыминедостойно. Мы должны немедленно тронуться в путь.
Почему? Они мертвы, и мы тоже когда-нибудь умрём. От всех нас рано или поздно остаётся лишь груда костей. А кости и есть кости, что здесь, что на кухне или где-нибудь на помойке. Они превращаются в пыль. Подозреваю, что и весь мирэто кость. Одна огромная кость.
Дипломат с трудом сдержался.
Это наши люди, Эдеко, наш народ. Мы должны отойти подальше и разбить лагерь где-нибудь ещё, из уважения к их останкам. А завтра мы вернёмся сюда, похороним их и освятим могилы, как подобает христианам.
У Аттилы нет времени ждать вас.
Их слишком много, сенатор,добавил Бигилас, переводивший их разговор.
Максимин угрюмо поглядел во тьму.
Тогда мы, по крайней мере, должны поискать другое место для лагеря. Ведь здесь призраки.
Призраки?
Разве вы не чувствуете, что духи витают совсем рядом с нами?
Гунн нахмурился, но слова сенатора подействовали на его суеверную натуру. Мы отошли на полмили от поля битвы и устроились на ночлег около разрушенной и покинутой римской виллы. Гуннов, кажется, удивила наша реакция, но они больше не спорили с Максимином, огорчившись, что их спутников так взволновали эти останки. Сами они относились к убитым иначе: смерть была для них просто результатом войны, а войнасутью жизни.
Варвары обходились не только без палаток, но и без одеял.
Они спали на земле, укутавшись в плащи, и потому им не составляло труда сразу сняться с места. А вот нам, римлянам, пришлось снова поднимать и натягивать на шесты холщовые палатки при свете звёзд, пока ничем не занятые гунны разожгли костёр на развалинах виллы и зажарили на нём мясо. Языки пламени словно выхватывали из окружающего мрака странные тени.
Поужинайте с нами, римляне,позвал нас римский перебежчик Онегез.И выпейте заодно. Не думайте о погибших. Лучше вспомните, что все мы едем с миссией к Аттиле и что будущее сулит нам мир и удачу!
Мы сидели в триклинии оставшейся без крыши виллы, а её бывшие хозяева, вероятно, лежали в земле где-то поблизости. Если стены отражали отсветы огня и впитывали его жар, то от самого триклиния веяло печалью. Яркие настенные фрески облезли и заплесневели, а контуры нарисованных на них купидонов и павлинов с яркими перьями едва проступали из-под слоя грязи. Мозаичный пол с изображением пира Вакха потемнел от мусора. Сквозь плиты во внутреннем дворе проросли сорняки, а бассейн был полон отбросов. Внешние стены скрывались в тени растений, и у меня родилось странное чувство, будто здание медленно погружается в землю, словно те, погребённые, кости. Гунны притащили сломанную мебель и швырнули её в огонь. Они подложили в костёр детрит, чтобы дерево побыстрее сгорело и последнее свидетельство жизни владельцев виллы превратилось в пепел. Я с грустью заметил, что Эдеко бросил в костёр новое «топливо»истрёпанные, полуистлевшие книги. Иногда он смотрел на их обложки, но чаще держал вверх ногами или поперёк. Было ясно, что гуннский полководец не умеет читать.
Не сжигайте их!воскликнул я.
Успокойтесь. Тут их некому читать.
Это живая история. Сведения, собранные за тысячу лет. Всё, что мы сумели узнать.
Ну и чему хорошему они вас научили?!
И очередная книга полетела в огонь.
Мы встревожились.
Господи, даже мне нужно выпить,пробормотал Максимин, обычно не употреблявший крепких напитков.Я никогда не видел подобного святотатства.
Он залпом осушил чашу с неразбавленным вином. Бигилас, конечно, успел его опередить. Гунны пили кумыс и крепкое германское пивокамон.
Их лишь дважды можно было увидеть всех вместе,вспомнил Эдеко.Толпа отбивалась подобно загнанным в угол медведям, а потом побежала, как отара овец. Да они и были овцами: чуть не умерли от страха, когда мы только появились. Жалкие трусы, они сами виноваты. Лучше бы сдались.
А вы бы лучше жили в своей стране и ни на кого не нападали. Тогда бы они все уцелели,проворчал сенатор.
У Людей утренней зари нет своей страны. Мы идём вслед за солнцем, куда нам хочется, остаёмся, где нам нравится, и берём то, что нам нужно. Ваши мертвецы слишком долго грабили землю, изрезав её вдоль и поперёк. Вот боги их и наказали. Дело вовсе не в нас, а в римлянах. Они правят миром уже целые века. Долго, очень долго, пора бы и перестать. Людям незачем строить дворцы и копаться в недрах земли. Пусть теперь в них и остаются. Навсегда.
Надеюсь, что вы столь же философски относитесь к собственной смерти.
Бигилас запнулся на слове «философски», не смог его перевести и взглянул на Максимина, пытаясь найти замену.
Вдумчиво,предложил сенатор.
Эдеко засмеялся.
Кому интересно, что я подумаю! Ведь я уже буду мёртв!
Но вы разрушили всё, что смогли захватить,постарался вразумить его Максимин.Сожгли города и селения, в которых могли бы жить, и убили людей, способных стать вашими рабами. Да, вы их победили и завоевали их земли, но не научились ими управлять. Будь у вас больше милосердия и здравого смысла, вы бы могли жить в праздности.
Вроде вас, римлян.
Да, вроде нас, римлян.
Если бы мы жили вроде вас, то какое-то время правили бы миром, но потом обленились бы и разжирели, как все в вашей империи. А после явился бы кто-то ещё и сделал бы с нами то, что мы сделали с вашим народом. Нет, лучше по-прежнему объезжать лошадей, мчаться на них во весь опор и сохранять силы. Да и кому какое дело до того, что исчез целый город? На свете много других городов.
Но что вы будете делать после всех ваших набегов, когда не останется ничего, кроме выжженной земли?
Гунн покачал головой и повторил:
На свете много других городов, и я всё равно не доживу до последнего набега. Умру и мои кости истлеют. Точь-в-точь как те, на берегу.
Мы как будто оцепенели от выпитого, а гунны, напротив, приободрились. Разговор зашёл на другие темы. Разумеется, не только гунны, но и римляне разграбили немало городов. Мы знали, что Рим привык действовать решительно и беспощадноэтим и объяснялось наше многовековое господство. Он по-прежнему угрожал гуннам и был преградой у них на пути: в противном случае наше посольство не имело бы смысла. Так что Эдеко сказал правду и не стоило больше размышлять о судьбе Наиса или оплакивать его жителей. Захмелевшие гунны начали хвастаться мощным военным лагерем и бесстрашием своего короля. Они утверждали, что ему чужды жадность и вероломство. Аттила жил просто, поэтому его приближённые смогли разбогатеть. Он храбро сражался, и поэтому его женщины могли наслаждаться миром и спокойствием. Его суд был суров, поэтому воины понимали, что такое согласие. Он свободно общался с вождями племён и простолюдинами, принимал в ряды своей армии беглых рабов и сам вёл гуннов в бой.
Так выпьем же за обоих королей,предложил Эдеко, нетвёрдо выговаривая слова.За нашего, на коне, и за вашего, за стенами.
Все подняли чаши.
За наших правителей!воскликнул Максимин.
Один лишь Бигилас, успевший по обыкновению немало выпить, не присоединился к нам. Сегодня вечером он вёл себя как-то непривычно тихо и почти всё время угрюмо молчал.
Ты не хочешь пить за наших королей, переводчик?возмутился гуннский вождь. Пламя высветило шрамы на его лице, и оно стало напоминать ритуальную маску.
Я выпью только за Аттилу,с внезапной злобой откликнулся Бигилас,хотя гунны и убили всю мою семью. Или только за Феодосия. Но я считаю богохульством поднимать чашу за них обоих, как сейчас сделали мои друзья. Ведь всем известно, что император Римабог, а Аттилалишь человек.
Все сразу смолкли. Эдеко недоверчиво поглядел на Бигиласа.
Не надо делать вид, будто палатка и дворецодно и то же,упрямо продолжал Бигилас.Да и Рим не похож на Хунугури.
Ты оскорбляешь нашего короля? Самого могущественного человека в мире?
Я никого не оскорбляю. Я просто говорю правду. И могу повторить, что императору Рима нет равных. Ваш король смертен, а нашбожествен. Это здравый смысл.
Я покажу тебе, что такое равенство!воскликнул рассерженный Скилла и отшвырнул чашу в угол. Он поднялся и обнажил меч.Равенство могилы! Ты его сейчас узнаешь.
Остальные гунны тоже вскочили и были готовы пустить в ход оружие. Мы, римляне, ничем не вооружённые, кроме кинжалов, которые использовали для еды, неуклюже переминались с ноги на ногу. Варвары могли уничтожить нас в любую минуту, как уничтожили всех жителей Наиса. Бигилас споткнулся и отпрянул. Он наконец понял, что поставил под удар всех нас и что его пьяные выпады могут нам слишком дорого обойтись.
Вы глупец,прошипел Максимин.
Я лишь сказал правду,огрызнулся Бигилас.
Правду, из-за которой нас зарежут или распнут на кресте.
Когда говорит Аттила, земля дрожит от страха,злобно пробурчал Эдеко.Возможно, вам тоже пора вздрогнуть, римляне, и пополнить ряды ваших собратьев там, на берегу.
Никто больше не решался спорить. Мне стало ясно, что наши жалобы и упрёки гуннам, устроившим резню на берегу, вывели варваров из равновесия. Разве они были в этом виноваты?
Напряжение стало просто невыносимым.
Бигилас в страхе глядел по сторонам, не зная, просить ли ему прощения или бежать. Он бессмысленно открывал рот и снова закрывал его.
Рустиций решил прийти на помощь собрату-переводчику, хотя, как я знал, он едва выносил претенциозность последнего.
Настоящие римляне никогда не дрожат от страха, по крайней мере не больше любого настоящего гунна,попытался защитить он всех нас.Вам легко быть храбрым, Эдеко. Вино разгорячило вас, и вы взялись за меч, в то время как Бигилас безоружен, как и все мы.
Тогда вооружитесь хоть чем-нибудь,злобно усмехнулся гунн.
Я вооружусь при первой возможности и не дам вам нового повода для убийства мирных жителей, вроде ваших жертв на берегу.Рустиций был твёрд и упрям.
Меня поразило его мужество: я даже не подозревал, что он способен бросить вызов гуннскому военачальнику.
Не испытывай меня, мальчик.
Я не мальчик, а настоящие мужчины обходятся без угроз и не выдают убийство за сражение.
Ради бога,простонал Максимин, опасаясь, что миссия закончится, так толком и не начавшись.
Костяшки пальцев Эдеко побелели, когда он сжал рукоятку меча. Нужно было что-то делать.
Вы неправильно поняли наших спутников,проговорил я, не узнав собственного голоса. Он зазвучал как-то странно: со скрипом и излишним пафосом. Я был самым младшим в нашей группе, да и выглядел безобиднее прочих, так что, пожалуй, мог бы смягчить конфликт. Залпом осушив чашу, я произнёс уже обычным тоном:Вам известно, что, выпив больше, чем следует, наш переводчик Бигилас бывает неосторожен и не отвечает за свои слова. Он собирался воздать почести Аттиле, поскольку ваш король, будучи смертным, прославился не меньше нашего императора с его божественной властью. Он вовсе не желал его оскорбить, Эдеко, а, напротив, хотел превознести Аттилу.
Ерунда. Я не верю молодому римлянину. Он просто пытается спасти свою жизнь,хмыкнул Скилла.
Я пытаюсь спасти это посольство.
Нависло долгое молчание, пока гунны взвешивали все «за» и «против», размышляя, могут ли они принять моё сомнительное извинение. Если они убьют нас, то и Аттила, и Хризафий пожелают узнать почему.