Наконец, сказал Мак, Шульмейстер, которого я никогда не видел, но только переписывался с ним с некоторых пор, рассказал мне, что один из его прежних разведчиков, после того как обобрал его, назвался его именем и затем незаметно проник в Ульм. Он опасается, что этот несчастный уже нас обманул относительно намерения неприятеля. Я невольно сравнил то, что он рассказал, с известными фактами, свидетелем которых я был вчера. Так вы положительно утверждаете, что ничего не знаете, не правда ли, поручик? Ваша исключительная роль как начальника нашей разведочной службы позволяет вам знать эти дела. Однако вы не знаете их?
Клянусь честью!
Хорошо.
Мак не прибавил более ни слова. Что же касается крестьянина, он тоже молчал, но при этом поднял на Венда глаза, в которых презренный мошенник прочитал с быстротой молнии свой приговор: «Негодяй!».
Но как он мог угадать, что этот толстяк с угреватыми, красными щеками, с волосами цвета кудели, с тяжелыми ногами, с красными руками (потому что они были стиснуты в кисти очень тесными рукавами) был одно и то же лицо со вчерашним Шульмейстером? У последнего, напротив, щеки были бледны, волосы цвета пламени, ноги сухие и нервные, а руки белые.
Поручик видел, что главнокомандующий еще некоторое время разговаривал с хитрым страсбуржцем и даже сделал множество заметок, слушая его. Сам Венд держался в стороне, пока длилась беседа, из которой он не уловил ни слова. Его мысль, вернувшись ко вчерашнему дню, вызвала перед ним ненавистное лицо «другого», которого он давно знал под тем же именем, оставшегося накануне вечером с Доротеей, в маленьком доме, по соседству со рвом.
Если в эту минуту перед ним был настоящий Шульмейстер, рассуждал Венд, кто же был тот самозванец, до последнего дня обманывающий его? Не он ли внушил Доротее выгнать его и, наверно, после насмехался над ним вместе со своей сообщницей?
Генерал Мак, окончив расспросы и записывание своих замечаний, вышел из кабинета и оставил одних, с глазу на глаз, вчерашних сообщников, а сегодняшних врагов. Тогда Венд принялся рассматривать во все глаза странную фигуру, которую он видел впервые.
Он мог вполне доставить себе это удовольствие, так как неизвестный приблизился в его сторону, не прячась от дневного света. Чем больше он смотрел на него, тем менее его черты напоминали даже приблизительно черты его соперника.
Поистине Шульмейстер устроил все прекрасно, от грима и прически до одежды. Ему приходилось обманывать не только такого подозрительного старика, как главнокомандующий, но и такого профессионального разведчика, как поручик. Он увеличил предосторожности, изменил всю свою особу, от своих привычек до жестов и до голоса.
Теперь, когда партия была выиграна, так как Венд, отрицая перед начальником свои отношения к Шульмейстеру, которые легко было доказать, находился совершенно в руках последнего, то можно было немного позабавиться.
Не говоря ни слова, Шульмейстер приблизился мелкими шагами к презренному Венду и принялся на него смотреть в упор. Вдруг Венд увидел, как крупные розовые щеки крестьянина начали понемногу таять и бледнеть. В свою очередь, красные толстые руки становились вне рукава тоньше и белее.
Можно было принять это зрелище за волшебное превращение живого существа, но сверхчеловеческого, имеющего возможность принимать по своему желанию различные оболочки. Одна измененная черта лица естественно преобразовала другие. Так маленькие, подмигивающие глаза, какие только что были у крестьянина на его раздутом лице, теперь показались блестящими, громадными и страшными на костлявом, почти без кровинки, синеватом лице. Последние быстрые движения закончили творчество. Правая рука вынула изо рта два широких шарика из пробки, помещенные между щеками и деснами, чтобы придать округленность щекам. Затем он быстро вытащил два ствола от перьев, завернутые в вату, которые изменяли форму носа, а левая рука сорвала с головы парик. Перед Вендом появился человек, которого он хотел накануне убить. Он был по-прежнему безмолвный, но уже не такой равнодушный и насмешливый, а напротивстрашный.
Первое движение Венда было ударить и бежать, в криках выражая свой донос и в то же время свой ужас. Тогда рука Шульмейстера ударила его по плечу, и самый откровенный взрыв смеха, какого еще никогда не раздавалось в старом Ульмском замке, остановил его покушение на насилие и бегство. Но этот взрыв шумного веселья опять сменился осторожностью.
По правде, не очень-то у вас умны! сказал Шульмейстер. Генералы совещаются с незнакомцами; добрые друзья, видевшиеся накануне, не узнают на другой день друг друга а агенты, обязанность которыхдавать справки со всего света, не знают даже, уважают ли их в собственном быту.
Венд, услышав последние слова, казалось, был готов наброситься на своего врага. На этот раз порыв был возбужден именно с той целью, чтобы узнать, не скрывается ли случайно в чувстве ненависти Венда какая-нибудь ревность. Для этого Карл и решился намекнуть на Доротею.
Я извиняю всевозможные глупости, если они внушены истинной страстью, сказал Шульмейстер, снова становясь серьезным. Вы ошибаетесь, господин Венд, воображая, что я делал глазки этой славной девушке, которая проводила меня к вам вчера Возможно, что если бы вы обращались с нею лучше, то она не подумала бы бросить службу у вас и перейти ко мне, потому что, сколько мне известно, я не Адонис. Ваш гнев, позвольте вам сказать, так же глуп, как неблагороден. Теперь делайте что хотите. Вы так хорошо маневрировали, что мне нечего вас более бояться: довольно одного моего слова, чтобы вас погубить. Мы находимся у людей, которые должны были бы приказать расстрелять меня, потому что я обманываю их. Вас же надобно было бы повесить, потому что вы изменяете им. Я слышу шум Очень возможно, что нас поставят сейчас на очную ставку, чтобы сравнить наши показания и взвесить представленные нами сведения. Я увижу по вашим приемам, чего я должен держаться. Не правда ли, вы хорошо предупреждены? Этого достаточно? Ах! Я забыл еще одно слово: знаете, мои деньги все там же!
При этих словах он ударил себя по животу. Действительно, со вчерашнего вечера деньги находились все там же, в поясе. Они были единственной вещью из его переодевания, от которой было невозможно так легко отделаться и в такой короткий срок.
В то время как Венд, успокоенный и вместе с тем взволнованный от всего слышанного, казалось, взвешивал за и против, Шульмейстер проворно удалился в глубину комнаты и мигом поправил беспорядок своего грима.
Когда отворилась дверь, шпион императора снова устроил себе раздутое и хитрое лицо. Поручик стоял у окна и, казалось, был еще в нерешительности, что ему предпринять.
Мак возвратился, сопровождаемый эрцгерцогом Фердинандом и фельдмаршалом Кленау, тем самым, который почуял накануне обман.
Вот этот человек! сказал им главнокомандующий, указывая на Шульмейстера. И вот г-н Венд, которого вы знаете, как и я. Допросите их, как я это сделал. Если я обманываюсь до последней минуты и из этих докладов, даже противоречащих друг другу, вы не сделаете формального заключения, то я соглашаюсь относительно мер, какие предпримут генералы на совете.
Затем начался допрос.
VI
Что же делала Доротея в то время, пока ее вчерашний гость находился так близко от нее, чего она не подозревала? Несмотря на все невероятное, он продолжал свою задачу, которая, как думала Доротея, была прервана бегством.
При виде удаляющегося Шульмейстера Доротея испытала странное чувство разочарования и горя. Скромная дочь народа, наполовину крестьянка, наполовину работница, она попала в объятья фальшивого офицера, красавца и хвастуна. До тех пор безропотно покорившись странному ремеслу, на которое ее осудил Венд, она сохранила, даже сама не зная, идеальные наклонности, смутно обрисовывающиеся на дне ее сердца. Внезапно, после долгого забытья, эта еще не изгладившаяся мечта снова явилась к ней.
Достаточно было ей сравнить отвагу неизвестного прохожего, как Шульмейстер, с ежедневной дрянностью, как Венд, рабою которого была она, чтобы предусмотреть обстоятельства, которые могли облагородить ее ремесло. Она видела, что может искупить низость лжи подвигом, став лицом к лицу с опасностью. Ее воображение окончило остальное, и теперь ее сердце присоединилось к нему.
Доротея искренно страдала, видя себя покинутой, но еще более ее огорчало, что ее презирал человек, который был в ее глазах героем. Она думала, что если Шульмейстер отверг ее сердце и молодость, то, без сомнения, потому, что находил ее недостойной любви.
Тогда она спрашивала себя, почему она недостойна. Не потому ли, что принадлежала этому презренному Венду? Но разве она не выгнала его позорно от себя? Разве этого недостаточно?
Но ведь она была молода и красива! Она знала, что может внушить страсть. Она чувствовала, что может привлечь и удержать человека, который ей понравится. И вдруг, как живой протест, явился перед нею Шульмейстер. Человек, которого она так желала иметь своим спутником в жизни, своим сообщником, отвернулся от нее и удалился.
Этого было достаточно, чтобы Шульмейстер показался ее глазам полон очарования, о котором он сам и не подозревал. Он снова явился перед нею в ее воображении, но уже не тем раздумывающим и внимательным, каким она видела его в начале встречи, а благородным и гордым, каким он покинул ее. Он не был более холодным до безразличия, как в то время, когда она вела его к себе, а осторожным, сдержанным и властелином самого себя до героизма, каким он расстался с нею. Обдумывая все, как она умела, согласно природной склонности своего ума и привычке к ее обычному ремеслу, она сказала себе: «Я покажу, что необходима ему и могу быть полезна. О, я докажу ему!»
Всю ночь она не сомкнула глаз, мысленно разбираясь с усиливающейся лихорадкой в своих новых планах и идеях. Усталая, она наконец закрыла глаза, и ею овладел страх, который перешел во время сна в ужас. Она опасалась попасть снова под иго Венда. Но когда утром она проснулась и убедилась, что со стороны Венда не было сделано никакой попытки попасть к ней в течение ночи и дверь оставалась неприкосновенной, то ею овладела радость. Лучи сиявшего солнца, бросавшие на все отпечаток спокойствия и безразличия, обнаружили, что все осталось по-прежнему, и увеличивали ее радостное настроение.
Выйдя из дома, она деятельно принялась разыскивать повсюду каких-нибудь ценных справок для Шульмейстера, с которым она надеялась вскоре снова увидеться. При этом она заботливо избегала тех мест, где встречалась обыкновенно с поручиком и где находилась его квартира. Одним словом, она наводила справки, оставаясь невидимой, и наблюдала за всем, не выдавая себя. Она никак не могла догадаться, что оба существа, в которых заключалась ее жизнь, были вместе задержаны с утра в главном штабе и все из-за той же продолжавшейся между ними борьбы.
Она так углубилась в свои мысли, что едва поняла причину внезапного движения на торговой площади. Хотя с точностью она ничего не могла определить, но знала, что в городе произошло что-то новое. Не желая оставаться одна дома, она решилась идти куда глаза глядят.
Она быстро встала и вышла через маленькую дверь, где Шульмейстер прошел накануне. Цепляясь за траву, она спустилась на дно рва и затем поднялась по знакомой дороге с другой стороны обрыва. Вскоре она очутилась в пустынной деревне. Здесь Доротея остановилась и принялась осматриваться в темноте. Она не знала, в какую сторону должна идти завоевывать уважение и любовь своего несравненного владыки.
Но мало было надежды, что в эту ночь она узнает какие-нибудь интересные новости. Однако инстинкт, никогда не обманывающий ее, направил ее шаги к деревне, расположенной на левом берегу Дуная, в одной версте расстояния. Ее глаза мало-помалу освоились с темнотой, и ее внимание было привлечено едва заметными светящимися точками, то пропадающими, то вновь появляющимися. Это было маленькое предместье Вертинген, хорошо известное ей. С этой стороны дома были расположены далеко друг от друга у подножия холма.
Туда именно она направилась. Чтобы достичь Вертингена, ей предстояло проходить через поле с жнивом, перелезать через заборы и избегать постов, расставленных во всю длину дороги. В особенности она старалась обойти обширные пространства, занятые целой австрийской дивизией, которая теперь там отдыхала. Этот отряд составлял часть корпуса, находящегося под прямым начальством эрцгерцога Фердинанда, и стоял позади Ульма. Со стороны Черного Леса он охранялся только несколькими часовыми. Его начальники думали, что положение, занимаемое дивизией, служит защитой против всевозможных нападений неприятеля. Благодаря этой уверенности, десять тысяч человек спали спокойно, не подозревая, что мимо прошла одетая в черное женщина, с целью хлопотать об их поражении.
Однако после многих обходов она попробовала выйти на прямую дорогу в Вертинген. Внезапно Доротея очутилась в присутствии ведетта, расположенного на легком земляном скате. Она слишком поздно увидела гигантскую фигуру лошади и солдата и не успела скрыться от внимательных глаз часового.
Затем она услышала обычную фразу караульного: «Werda?» Сначала эта фраза звучала беспокойно, а затем угрожающим тоном. Одним прыжком она бросилась в тень и хотела скрыться Стук карабина, вскидываемого на плечо, заставил ее сразу остановиться. Она легла в траву. Однако выстрел последовал наудачу, проведя светлую линию в темноте. Она встала и снова пошла к краю дороги, где помещался караул, но не приближалась к нему, а заботливо оставалась на расстоянии нескольких шагов.
Что вы, белены объелись? закричала она смело. Разве теперь не дозволяют более ходить на свою работу или возвращаться домой?
Отчего вы не ответили? Кто вы? Куда идете? спросил взбешенный кавалерист.
Я иду из города и возвращаюсь в Вертинген. Достаточно с вас этого?
Скатертью дорога!
Мне только это и нужно.
В это время она услышала галоп приближавшихся солдат. Они явились, чтобы узнать о причине тревога. Доротея не дождалась их и продолжала путь. Она шла согнувшись, чтобы ее не заметили. Вскоре вдали послышались голоса и лошадиный топот по той дороге, по которой она проходила. Затем все стихло.
Она снова стала смотреть по направлению к реке. Теперь свет не казался более одиноким. На склоне горы, покрытой лесом, казавшимся темным пятном на серовато-голубоватом безлунном небе, выделялись зажженные фонари. Они в полном смысле представлялись блуждающими огоньками, перебегающими взад и вперед. Это освещение указывало на присутствие многочисленного войска. Каким образом, вместо того чтобы стрелять в прохожих на дороге, австрийские часовые, которых она только что избежала, не приметили этого явления?
Но внезапно все огни погасли. Виднелись лишь два или три красных мерцания, очень отдаленные друг от друга. Они, очевидно, сосредоточились в центре бивуаков.
По-видимому, войско, собравшееся вокруг таинственных огоньков, теперь совершенно окончило свое размещение. Они, как и австрийцы, тоже улеглись и будут ждать рассвета, чтобы снова пуститься в путь.
Доротея ускорила шаг, направляясь к первым домам деревни. Никто не шевельнулся. Все окна были темны, а дворы пусты. Дворовые собаки не лаяли.
Было около одиннадцати часов ночи.
Только дверь одного дома, находящегося в конце дороги около долины, ведущей к первому лесу, была не заперта. Перед нею стояла распряженная тележка. Две ее пустые оглобли поднимались к небу, как две молящиеся руки. На неосвещенном пороге дома виднелся высокий мужчина, облокотившийся на наличник, и степенно курил трубку.
Молодая женщина шла по траве, чтобы не производить шума. При виде стоящего мужчины она внезапно остановилась. Заметив ее силуэт на зеленом бордюре травы, мужчина вынул трубку изо рта и стал смотреть со вниманием на ее черную фигуру. Ее внезапный приход оторвал его от размышлений о слышанном несколько минут тому назад выстреле.
Но кто это остановился перед ним? Не бродяга ли?.. Или солдат?.. Женщина?.. Да! Это, должно быть, женщина, ветер коснулся ее юбки, и она начала развеваться, раздумывал он.
Должно быть, крестьянка или какая-нибудь служанка с одной из ферм отправляется на свидание?.. А может быть, запоздавшая работница? Просто это нищенка, решил он.
Сударь, не можете ли дать мне связку соломы и угол, где я могла бы заснуть до утра? раздался из темноты молодой голос, обращаясь к мужчине.
Я не у себя, отвечал он. Дом пуст, и я сам с семьей здесь ночую. Делайте как хотите. Я не могу ни принять вас, ни отказать вам.