А! Вот и фельдмаршал Кленау! произнес Мак. Какой-то удивительный рапорт он представит нам сегодня?
Если его послушать, то надо было покинуть этот добрый город Ульм и пойти навстречу русским союзникам, т. е. показать пятки неприятелю, черт возьми!.. Смотри! Кто это такой позади Кленау?.. А это Шварценберг, глубокомысленный человек и дипломат на поле битвы!.. Гьюлай следует за ним. Хороший воин этот Гьюлай Дисциплинированный!.. Если бы все были таковы, то все пошло бы хорошо.
Но так как голоса становились слышнее в соседних комнатах, то генерал Мак перестал смотреть на улицу и пошел навстречу своим гостям. Он принял последовательно главных генералов, которых он видел сходящими с лошадей перед его дверью. Вскоре в их свите появились: Вернек со своим угрюмым и недовольным видом; Иелашич, усатый, как гусар, говорящий всегда громко и крепко ругавшийся, как немецкий рейтар; Ризесерьезный и молчаливый; Матцеройничтожность в человеческом образе, наконец, эрцгерцог Фердинанд с благосклонностью принца крови, счастливый тем, что пользуется наружным авторитетом, принимая почести, относящиеся к его положению. Впрочем, он полагался в подробностях войны на суждения лиц, единственное ремесло которых было видеть ясно в дыму.
Храбрый и решавшийся хорошо действовать, он требовал только одного, чтобы не выставляли под шах человека его происхождения. Он привез с собой свои экипажи и покраснел бы, если бы они были замешаны в отступлении.
Все собрались для совещания и уже поместились вокруг стола, в конце которого находился эрцгерцог. Внезапно отворилась дверь залы, и вошла личность, не известная никому из присутствующих.
Это был маленького роста человек. Для тех лет, которые отпечатывались на его лице, а в особенности, судя по его мундиру главного интенданта первого класса, он был необыкновенно силен как с виду, так и по походке. По своему чину он мог, согласно правилам немецкой иерархии, иметь право на фельдмаршальские почести.
Однако он направился к эрцгерцогу и приветствовал глубоким поклоном, как прекрасно воспитанный придворный кавалер. Затем он сам представился генералу Маку и другим с достоинством человека, стоящего выше их и снисходившего до знакомства с ними.
Его величество, сказал он, пожелали дать мне почетное поручение посетить последовательно все его армии на походе. Я главный интендант Калькнер Между вами, господа, я думаю, мало кто меня знает, ибо государь соблаговолил меня призвать к службе после очень долгой отставки.
Последовало молчание. Каждый из присутствующих генералов искал в своей памяти какие-нибудь следы из прошлого Калькнера. Мак в особенности был удивлен более других, как человек, старший по возрасту. Он воображал до этого дня, что знает лучше всех кадры главного штаба, и вдруг новое имя прозвучало в его ушах!.. Калькнер!.. Где же, черт возьми, этот Калькнер мог жить и служить раньше, чем представился ульмской армии в качестве делегата императора Франца.
Пришедший, однако, казалось, был знаком с обычаями. Его костюм был вполне правильным, установленным и не казался заимствованным. У него были прекрасные манеры, и он выражался хорошо. Самое большое, что могли заметить в нем, это некоторое стеснение в движениях, когда он в свою очередь садился по вежливому приглашению принца. Его сабля не падала без колебания во всю длину стула, но зато его шляпа была ловко положена рядом с перчатками на столе. Его рука, достававшая из левого кармана, находившегося под лентой и крестом, рекомендательное, может быть, не существующее письмо, была довольно бела.
Эта рука так и не окончила своего жеста. Разрешающая улыбка и любезное слово эрцгерцога избавили его от этого труда. Главный же интендант Калькнер со своей стороны не настаивал. Он тотчас же начал рассматривать пристально и решительно генерала Мака, очевидно, единственного из всех присутствующих, ревнивой прозорливости которого нужно было опасаться. Калькнер объяснил в нескольких выражениях свое желание узнать мнение присутствующих знаменитых генералов.
Читатель простит нам, если мы не войдем в детали прений. В то время как начальники австрийской армии высказывали последовательно свои мнения относительно лучшего расположения войска в случае неожиданного вторжения французской армии и повторяли, что уже по сто раз говорили друг другу, мы предпочитаем поискать, откуда вышел неизвестный их коллега, внезапное появление которого так удивило всех. Мы вернемся в совет позже и довольно рано для того, чтобы узнать результаты.
Прежде всего, как случилось, что никто не подал мысли главному начальнику о таком важном деле, как появление главного интенданта без эскорта их офицеров? Калькнер, как человек осторожный и одаренный исключительной скромностью, вошел в Ульм пешком, один, очень рано утром без барабанного боя и трубных звуков. Но его форма должна была бы его выдать; как же случилось, что никто не знал о его присутствии в городе?
Но Калькнер не удовольствовался тем, что пришел один, он даже явился одетый обыкновенным горожанином.
Но, наконец, какое имя и звание сказал он, чтобы быть принятым без затруднения? Он сказал, чтобы его ожидал хозяин главной гостиницы в городе, почтенный и богатый человек, управляющий судьбою гостеприимного дома, на вывеске которого красуется величественная сосна с написанными под нею словами: «Зеленое дерево».
Калькнер свободно пробрался таким образом в старую баварскую крепость. Затем он написал под рубрикой иностранцев три буквы «К.Ш.К.», сопровождаемые вещей формулой (служба императорского штаба). Его кошелек казался хорошо наполненным, и с него больше ничего не спрашивали.
Затем он почти все утро отсутствовал, после того как заявил, что придет обедать и чтобы ему накрыли обеденный стол в отдельном зале в назначенный час.
На сколько приборов? спросил хозяин.
На три.
Когда он возвратился, немного ранее назначенного часа, его сопровождали действительно два очень известных офицера, принадлежавшие к главному штабу. Один из них был поручик Венд, другой поручик Рульский. Первый принадлежал к свите эрцгерцога Фердинанда. Прямой начальник второго был генерал Киммейер, отряженный на дорогу к Аугсбургу в нескольких верстах оттуда. Войдя в гостиницу, они велели внести в комнаты их товарища тяжелый чемодан, на взгляд переполненный вещами, который их слуга вез за ними в тележке. Во время обеда они выказывали совершенное уважение к скромному горожанину, с которым они сидели за столом. В самом деле, если бы они видели в нем самого высшего начальника, они не обходились бы с ним почтительнее.
К удивлению хозяина, незнакомец, записавшийся в его книге «К.Ш.К.», явился к обеду в великолепном мундире генерала империи. Лакеи искоса посматривали на кресты, украшавшие ему грудь; помощник повара смотрел в притвор двери, чтобы полюбоваться его шпагой, шарфом, лентами и ботфортами.
Он дышал безразличным спокойствием человека, сильного мира сего, привыкшего к почтению презренного плебса. Он чувствовал себя прекрасно в этом «старье», обшитом галунами, и казался в тысячу раз живее, одетый в этот костюм пугала, чем в своей небрежной одежде путешественника. Он говорил мало, но более смотрел и наблюдал, слушая своих собеседников.
Был ли причиной напудренный парик, надетый на нем, или его плохо рассмотрели раньше, только теперь он казался гораздо старше, чем утром. Правда, что он держался все время прямо и его походка осталась так же тверда и быстра. Он дал даже ловкий толчок, чтобы отодвинуть табурет, забытый перед камином, но морщины, незамеченные раньше, изрезали теперь его лоб и глаза. Его лицо как бы поблекло от времени, а губы, сложившиеся в складку от обычной гримасы, выражали беспрестанное напряжение мысли, профессиональную скрытность и, может быть, даже гений.
Правда, его физиономия изменилась в особенности от того, что он срезал усы и совершенно выбрил лицо. Это обнаружило многие детали, оставшиеся раньше незамеченными.
Приглашенные не изменили своего обращения, пока длился обед. Но когда они остались одни после обеда, то их тон тотчас же изменился.
Скажете ли вы наконец, на что понадобился этот маскарад? Я помог вам, как только мог, его исполнить. Я указал вам лоскутника, оружейника, портного, шляпочника, которые могли вас снабдить частями костюма; но что за сцены намерены вы разыгрывать?
Вы слишком любопытны, друг Венд! отвечал псевдоинтендант, в котором, может быть, читатель узнал Карла Шульмейстера С вас будет достаточно узнать, что если я собрал часть сведений, благодаря вам и моей личной предприимчивости, относительно настоящей численности императорской армии и проектов ее начальников, то есть еще некоторые детали, ускользнувшие от меня, но я тоже овладею ими.
Но, возразил поручик Рульский, я надеюсь, что вы не будете собирать справки в этом костюме?
Этомое дело.
Извините, подхватил Венд, нас видели вместе, и каждый ложный шаг с вашей стороны будет иметь для меня и Рульского самые неприятные последствия.
Что же?.. Вас будут, может быть, подозревать в соучастии со мною?.. Не беспокойтесь об этом.
Но ведь
Полноте! перебил Карл. Вы хотите, чтобы я поставил точку над «i»?.. Пусть будет так! Я поставлю ее. Вы столько же оба поручики, сколько яинтендант! Что вы носите мундир с тех пор, как здесь армия, не может служить причиной тому, чтобы вы, Венд, перестали быть любимым разведчиком его высочества эрцгерцога Фердинанда. По его приказу вас зачислили в контроль главного штаба, хотя вы никогда не были в списке офицеров, по крайней мере, под этим именем. Еще меньше причины, чтобы Рульский не оставался тайным агентом генерала Киммейера, который очень хотел бы забыть, чтобы иметь вас около себя, несчастное столкновение с дисциплинарным советом. Дайте мне, пожалуйста, все высказать! Мыстарые знакомые; при каждом сражении на Рейне мы работали вместе; вы знаете поэтому, что я умею держать слово. Каждому из вас я обещал по пять тысяч франков в случае вашей помощи. Вот они золотом. Откройте наудачу любой из свертков, чтобы убедиться, а теперь, чтобы не терять более времени, выслушайте меня до конца.
В то время как оба соучастника одинаковым движением ногтей торопились раскрыть один из своих пяти свертков, расположенных перед каждым из них, Шульмейстер продолжал:
В данный момент я от вас ничего не требую. Наш завтрак окончен; теперь два часа: я отправлюсь к генералу Маку О, не удивляйтесь, это моя мысль!.. Прежде чем я у него выведаю все, что следует, я хочу, чтобы он порасспросил меня, как сумеет. Сегодня вечером вы наведаетесь, здесь ли я еще. В случае, если меня уже не будет, то возвращайтесь в ваши почтенные жилища и ожидайте меня там. Вы, конечно, знаете, тот и другой, какие новости надо сообщить вашим начальникам, если они станут вас расспрашивать ранее сегодняшнего вечера. Этого достаточно. Так мы порешили?
Да, ответили в один голос оба агента, но
Прибавлю еще, если все пойдет, как я хотел бы, вы получите через восемь дней такую же сумму, какую я вручил вам сегодня.
Глаза обоих офицеров засияли от радости.
А затем, прибавил Шульмейстер, так как мы отныне сошлись во всем, возвращайтесь к вашим занятиям, а я пойду по своим делам.
Они вышли все трое, сопровождаемые низкими поклонами хозяина и слуг. Но не долго они шли вместе; в то время как Венд и Рульский удалялись в одну сторону, Шульмейстер, или, скорее, его превосходительство интендант Калькнер, направился спокойный и с достоинством к главной квартире, где в это время решалась судьба восьмидесяти тысяч человек австрийской армии.
II
Теперь мы можем возвратиться в военный совет под почетным председательством эрцгерцога Фердинанда и действительнымгенерала Мака. Мы в точности знаем намерения всех его участников.
Дело в том, что, наслушавшись всласть в продолжение более часа различных сообщений генералов, фальшивый Калькнер кончил тем, что более ничего не стал понимать. Правда, что раньше чем покинуть Страсбург, он навел справки из хороших источников и имел право считать себя в точности осведомленным. Тем не менее все стратегические соображения, выраженные защитниками Ульма, начали его волновать. Находясь в новой атмосфере, он не считал уже их более нерассудительными. Он дошел до того, что спрашивал себя, не во сне ли он видал или не был ли он сумасшедшим
Действительно ли видел он Наполеона? Разговаривал ли он с ним? А солдаты Мюрата, чуть не захватившие его при входе в оффенбургский дефиле, прикроют ли они, как предполагал Наполеон, обширное движение флангов, произведенное всеми французскими силами. Не будет ли это, как предполагает Мак, крайняя точка авангарда великой армии, производящей атаку по прямой линии, через Черный Лес?
Одним словом, давая ему секретное поручение, действительно ли Наполеон сказал ему все?
Конечно, они отчасти были правы, не доверяя ему там!.. Впрочем, как допустить, чтобы все генералы австрийской армии были обмануты так легко неосновательными признаками?.. Каким образом среди них не нашелся хотя бы один достаточно развитой человек, чтобы угадать маневр противника и помешать этой хитрости если действительно существовала хитрость?
В особенности Шульмейстер интересовался, чтобы у него определенно осведомились по этому последнему вопросу, прежде чем установить отношения с немецким главным штабом с целью сказать им лишь то, что могло бы служить в пользу плана Наполеона.
По правде, это был единственный результат, который он мог надеяться получить от смелого предприятия и переодевания.
Он захотел тотчас же выяснить дело.
Насколько я понял, господа, сказал он, вы все допускаете мысль, что неприятель выйдет прямо против нас?
Разумеется, господин главный интендант, поспешил ответить Мак, задетый за живое, люди дела не могут ошибаться!.. Впрочем, я должен вам сказать, что мои сведения об этом вопросея подразумеваю, полученные из совершенно верного источника, из самого Страсбурга, согласуются с прецедентами.
Шульмейстер вежливо поклонился, прежде чем отвечать. Это ему помогло скрыть улыбку, вызванную этим намеком, посланным им же самим из Эльзаса.
А ваши офицеры того же мнения, генерал? Простите мою настойчивость. Я хотел бы доложить его величеству императору Францу Иосифу всевозможные мнения, что не мешает мне a priori преклоняться перед вашим мнением.
У меня иное впечатление, чем у нашего начальника, ответил Венек. Я думаю, что Бонапарт нам втирает очки, чтобы помешать смотреть в настоящую сторону.
Я того же мнения! отвечал мягко генерал Ризе.
И я тоже! пробрюзжал Иелашич.
А! Видите ли, генерал! возразил Шульмейстер, эти господа сомневаются.
Очень возможно, поторопился ответить Мак. Но я, со своей стороны, сомневаюсь так мало, что не колебался бы с разрешения его высочества воспользоваться моим авторитетом и предписать необходимым войскам двинуться предупредительной атакой на запад. А моего авторитета, надеюсь, никто здесь не будет оспаривать.
Конечно, нет! отвечал Иелашич. Только я не хочу попасть в капкан и предупреждаю вас, я постараюсь устроиться, чтобы не быть запертым в мышеловку, как другие, когда французы неожиданно очутятся у нас за спиной.
Теперь Шульмейстер знал достаточно, чтобы быть уверенным в необходимости действовать как можно скорее на этих слишком прозорливых офицеров. Но, в то время как Мак тратил свое красноречие, доказывая Иелашичу справедливость своих взглядов, агент прежде всего думал воспользоваться настоящим положением, чтобы пополнять свои собственные сведения.
Пользуясь минутой, пока главный генерал переводил дыхание, он сказал:
В общем, я вижу, что мнения относительно планов завоевателей могут быть различны, но зато все исполнят свой долг, с какой бы стороны ни была произведена атака. Мне остается сообщить вам кое-какие сведения, собранные в Вене, благодаря официальной и секретной корреспонденции императорского правительства. Его величество совершенно прав так же, как и ваш достойный начальник, генерал Мак, что неприятель собирается выйти именно из Черного Леса. Движения, которые ваши ближайшие ведетты обозначили, отвечают тем, какие ожидал император. Достаточно вам сказать, что наш государь, зная цену армии, которой вы командуете, и силу вашей позиции, вполне уповает на благоприятный результат. Чтобы подтвердить эту высочайшую надежду, я буду вам очень благодарен, если вы скажете мне точно, каким определенным наличным составом вы можете располагать для сражения.