Присутствующая в покоях генеральная старшина нахмурилась. Всем не верилось, что вечно шутливый, толстый, с татарскими узкими глазами, уже немолодой Василь Кочубей примет смерть перед казацкими рядами. Все смотрели на гетмана. Всем помнится, что Кочубей с молодых лет считался товарищем гетмана. Старшая Кочубеевна была замужем за покойным теперь гетманским племянником Обидовским.
Царь решил обоих доносчиков казнить.
Может, неправда? сомневался Ломиковский. Царь передумает?
Гетман заверил:
Знающие люди написали. Скоро привезут... А я подчиняюсь царской воле. Пускай бы он и братом мне доводился, тот Василь.
Орлика уже не удивляли поступки ясновельможного. Водит он за нос полковников. Орлик примечал только смятение Апостола. Несколько раз министр Головкин требовал заковать Апостола в кандалы и прислать для допроса, а гетман каждый раз отбояривается: не стоит, чтобы не растревожить казаков... Да наверно же письма Головкина показаны Апостолу... Орлик понимал одно: гетман уже привязал к себе миргородского полковника.
Ломиковский словно с ножа:
Где же казацкие вольности? Без суда, словно простых хлопов?
Всех мучило то же самое.
Гетман на подушках откликнулся:
Придержи язык, Ломиковский! А если сюда полковника Анненкова?
Правду говорит! распалился и Горленко.
Вся бунчуковая старшина закричала:
Царь не уважает наши вольности! У ляхов пан так пан! Ни одного шляхтича король не казнит своей волей! А тобатоги...
Уже не говоря о том, что наше войско за стадо овец принимает!
Да, никакого уважения!
Как своих стрельцов уничтожилтак с той поры...
Куда и болезнь пропала гетманская:
Ляшской воли хочется? Вспомните ещё о гадячских статьях, об Иване Выговском... При ляшской воле не станет государства! Варшавских королей никто не слушает! Та держава не живуча! Как если бы дети не слушали отца! Что будет?
Орлик недоумевал: о знаменитой панской воле так отзываться?
Гетман тем временем сильно разгорячился в споре. Один Апостол помалкивал.
Старшины кричали:
Нельзя терпеть!
Благодарите царя, что оберегает нас от черни! отвечал гетман.
Дак ты, пан гетман, нашёл в криках щель Ломиковский, тоже за то, чтобы казацкого духу на Украине не осталось?.. Хорошо же тебе нашёптывает Меншиков.
Мазепа и Ломиковскому:
Я за крепкую власть! Чернь поставить на место! Запрячь, как запрягли её московиты!
А москали над казаками издеваются, как тебе то? Московский солдат считает, что он повыше нашего полковника? Простому московскому солдату ничего не стоит скинуть с коня нашего полковника!
Да! И ничего ему за то не будет!
Гетман не уступал:
Царь издал указ: не чинить нам кривды! Мелкие слуги в том виноваты.
Орали, размахивали руками и перначами, даже плевались. Орлик следил, чтобы крики не достигали ушей простых писарей. Когда все приумолкли, Мазепа откинулся на подушки:
Возьмите, коли так, бумаги и напишите, какие вольности, от кого...
Все присутствующие задумались.
Ломиковского дополнил лубенский полковник Горленко:
Вот если бы король Карл замолвил слово...
Может, потому сказал эти слова Горленко, что сам не понял, какого наказания они заслуживают. Да за них ухватился Ломиковский:
Стоит подумать! Тот корольсила. Ого-го-го!
Апостол, как и прежде, не говорил ничего, прикрывал единственный глаз огромной рукою.
Гетман улыбнулся, оборачиваясь к старшинам:
Будто я враг Украине. Будто вы меня не знаете. Накричали мне старую голову... Пилил, дай бумаги да каламари. Лежу на Божьей постели. Расскажу скоро Богу, как заботился о людях...
Орлик разложил бумаги и собственными руками расставил каламари, раздумывая, кто отважится писать, коли вот рубят головы...
9
За Днепром, на Белоцерковщине, отцветали сады. Казаки не заботились о фураже. Травыв пояс. От полкового города Белой Церкви дорога змеем ползла вдоль реки Рось. Зимою Рось под снегом неприметна, весной же её распирает от чёрной мутной воды. А теперь она спокойно переливается в зелёных берегах, осыпанных красноватыми камнями, лежит громадным прозрачным зеркалом, куда, кажется, стремятся заглянуть даже каменные бабы на высоких островерхих могилах. Вот только мешают заросли кудрявой лозы, плакучих верб и красноватой ольхи.
За очередной казацкой заставойвезде по три казака да по четыре коняпоказались цепочки мужиков. Они то нагибались, то разгибались. Фигуры вроде бы знакомы, да только все в рубахах из серого самодельного полотна. Кто такие? Люди закричали, увидев всадника, замахали руками и косами. Денис приблизилсяказаки! Под Вербами синеет от брошенных жупанов. Возглавляют косарей Мантачечка и Зусь, молодые и завзятые, на бездельегуляки и озорники.
Денис! Где пропадал, бес?
Бог в помощь, братове! Гречкосеями заделались? Рассказывайте!
Много положено покосов, пересыпанных красными цветами. А в тенивоз. На грядки его склонен бочонок с холодной водой. Рядомогонёк, возле него молодица в чистом белом платке. Поёт, стряпая, об орле, а он в самом деле висит над нею. Под тёплым небомвжиканье кос и Жаворонкова песня...
Товариство повесило носы, усаживаясь по-татарски на обе ноги. Пальцы рук пробовали острые лезвия.
Да... Дома хозяйство без надзора... Неудачный поход...
Рассказали, что ляхами, вернее, гетманом Сенявским прислана бумага: можешь не приходить, пан гетман... За хороший магарыч казацтво косит мужикам травы. Старшины не запрещают, пусть молодые не дуреют от безделья...
Значит, на шведа? Словно молоденький хлопец, Денис кувыркнулся в скошенной траве, для предосторожности придавив саблю к животу.
Казаки утирали лезвия пучками травы, большей частью красными цветами, что так и липнут к рукам. Какая-то неопределённость в старшинских разговорах о ясновельможном гетмане. Сказал Мантачечка, Зусь поддержал. Дружки остерегались говорить открыто. Но Денис всё выведает... Вскоре такого наслушалсягрец тебе! Стоит ли давать гетману суплику? Да... Замелет Гусак ногами... И полковника Галагана нет, в своём поместье он. Вишь, поместье! А ведь за деньги служит. И он теперь пан...
Целый день болтался Денис. Показался сотнику на глазатот махнул рукою. Делай что хочешь. Сам же не пойдёшь к полковнику Апостолу. А он не зовёт. Подрал глотку в корчме Денис и побил ноги в танце. Перемигнулся с одной молодицей. Она ночью не запрет своих дверей. Но летний день долог... К вечеру усталый казак заплутал. Серко стала хватать губами за сапоги. Мол, слезай. Проспись... И вот на окраине хутора, на выгоне, увидел привидение. Синий жупан перед высоким возом, чёрная мазница в руках. Рукив дёгте. А Серко пошёл к привидению бодро.
Пропади, чертяка! Издеваешься над казаком? Но... на брата похож. Сейчас перекрещу... Неужели это ты, Петрусь?
Серко радостно заржал. Мать в Чернодубе вздыхала: младшенькийна Сечи. А он за полгода превратился в усатого вояку. Правда, тонок, как незасватанная девка, но руки сильные, удержат саблю. Денис первым делом глядел на человеческие руки.
Денис! узнал его Петрусь.
Мазницав траву. Отброшено колесо с белыми, недавно тёсанными спицами, не в полную силу брошено на деревянную ось чёрным, разящим в ноздри дёгтем.
Постой! Дай рассмотреть тебя, брат! Петрусь...
Я не один здесь. Степан!
Маленький рукастый Степан треножил фыркающих коней. Подбежал, руки чистые, бросил их Денису на шею.
Ой, как хорошо, что тебя встретили!
Денис примостил хлопцев под возом.
Почему, начал расспрашивать, вы в сердюцких жупанах? Почему в обозе? Возницы?
Хлопцы умолкали с приближением сердюков. Их силой заставили влезть в сердюцкие жупаны. Есаулы здесь такие злые...
Годилось бы выпить, хлопцы. Нищие обмениваются костылями, так и то ставится магарыч, а здесьбратья встретились!
Однако пришлось отправляться на высокий берег Роси. На небольшой поляне наговорились всласть.
Надо удирать на Сечь! настаивал Степан. Да сердюки начеку днём и ночью. Вчерашние воры, базарные хапуги...
Краски снятся, пристально глядел в глаза Петрусь. Говорят, на Сечи есть церковь. Знаю, не время, но краски манят...
Степан кивал головою: удерём! Дедуньо рассказывал о Сечи...
Денис присматривался, раздумывал. Наконец посоветовал не столько обоим, сколько брату, а может, себе самому:
Не торопитесь. Может, при этих словах все оглянулись, хоть на поляну не долетали никакие голоса, нового гетмана получим... Говорят, новый хозяин нужен. Этот уже при смерти. Если ещё своей смертью умрёт.
Молодые сердюки слушали с опаской и недоверием, посматривали, не бросился ли искать их обозный есаул, от которого не спрятаться.
Петрусь упрямо выставлял шею:
Нет, брат. Гетман не виновен. Он ничего не знает. Мы видели его. Издали.
Ежегодно Мазепа готовил к царским именинам пышное поздравление и дорогие подаркиизвестно всему войску. Но в этом году едва отослал пристойное посольство, как пришло царское повеление: вести казацкий регимент к Киеву, где и дожидаться указов.
Казакамрадость и тревога. Радость, поскольку не придётся бедствовать в чужой земле, оставив свои дома на произвол судьбы. А тревогасюда, наверное, сунутся ляхи-станиславчики, которые одолевают Сенявского... Правда, знахари уже рассказывали, когда и как придёт враг, но каждый раз получалось, что шведы и не выходили из ляшских земель, станиславчикитоже. Может, и на этот раз Бог отведёт беду?
Мыли в речках коней, обскрёбывали им стрекалами блестящие, выгулянные на травах бока. Кузнецам с обожжёнными руками и тёмными лицами тоже хватало работы. Крикливые есаулы следили за сборами. Медлительные и уверенные в себе пушкари отбросили кожухи и до сияния чистили речным песком стволы пушек. Обозные возницы дёгтем шмаровали вымоченные в воде колёса. Кашевары перевевали пшено да осматривали тёмные бодни с пропитанными солью кусками жёлтого сала...
Наконец всё готово. Под Борщаговку, на берега Роси, стягиваются обозы, чтобы двинуться на Белую Церковь, где в замке сам гетман. Много и селюков собралось ехать, жебраков, торговцев. От Белой Церкви до Киева добросишь шапку... Но вот прискакала к войску жучка царских гонцов с важной, знать, новостью. Конив мыле. Один упал, не поднялся, а конь хороший. Прибывший есаул приставил к вздыбленному конскому уху мушкет и отвернулся. Грохнул выстрел. Есаул смахнул слезу и побежал. И будто из-за этого грохота зашевелилось в гетманской канцелярии старшинство...
Ещё несколько часов спустя вдоль Роси змеёю поползла новость: в Киев привезены Кочубей и Искра! Зачем? Казнь?
Гетман приказал остановиться. По дороге на Киев бросился от Белой Церкви с сотней компанейцев генеральный бунчужный Максимович. А казацкое войско вокруг полкового города, по широким степям, по лесам, по речным долинам, да ещё возле него торговцы, селяне, жебраки! все замерли в ожидании: неужели гетман не умолил царя? А какие слухи ходили о новой высшей власти... Удивительно...
Через несколько дней на холме возле Борщаговки появился высокий белый помост. Горячее солнце вмиг растопило на досках тёмную живицу, и она потекла, скапывая тягучими каплями. По-над Росью, по пыльным дорогам, собирались люди. Первые прибывшие облепляли ближние к помосту места, опоздавшие таборились подальше. Сердюки и компанейцы подгоняли нагайками. Вскоре люди заполнили ближайшие холмы. Мальчишки взбирались на деревья. На копнах свежескошенного сена сидели и немолодые. Всё это делать разрешалось. Сердюки даже хватали мальчишек за полотняные рубашечки и, как щенят, подбрасывали вверхпусть цепляются за ветви. Таков приказ полковников. Казнь должны видеть как можно больше людей. А ещё сердюки присматривались и прислушивались, не убивается ли кто чересчур об изменниках. Люди под палящим солнцем прикрывали головы шапками, платками, просто кистями рук. Не хотелось видеть сердюков, не смотрели и друг на дружку. Только внутри толпы возникали вялые разговоры:
Грызутся паны...
Да... Мазепа увернулся, как уж из-под вил!
Сердюки пробивались на разговор. Однако онуже в ином месте.
Гетманскому войску тоже мало радости. Там заботы о погоде, об урожаехороший. На такое богатство приходит враг... Казаки стояли толпою, как и простой народ, только придерживались сотен. Кажется, всего двое сердюков незаметно перешли на то место, где поставлен охотный полк Гната Галагана. То Петрусь и Степан. Тяжело дожидаться казни. Вот и влекло их поближе к Денису.
У Петруся бледное лицо. Из-под чёрной шапки, закинутой по-казацки на затылок, вылезли прибитые пылью и потом кудри. Накануне вечером видел и похороны. Везли молодых хлопцев в красных жупанах, за ними вели коней... Денис успокаивал: не впервые. Чёрная болезнь косит казацкие ряды. Не хватает китайки закрывать покойникам глаза. Теперь, правда, Денис забыл о вчерашнем, а хлопцы помнили. Петрусю показалось, что его самого бьёт лихорадка. Потому и держался за Степана, а тот крепко стоял на широко расставленных ногах, словно перед дракой в чернодубской корчме. Держал в памяти кулаки обозного есаула. Петрусь не думал об обозе, лишь часто совал за пазуху руку. Старший брат спрашивал:
Что у тебя? Сердце болит?
Нет! краснел Петрусь.
Денис тоже озирался. На этом лугу в день его возвращения к войску косили сено. Теперь оно в копнах... Дениса окружали товарищи: Зусь, Мантачечка, ещё несколько отчаянных голов. Ему не верилось, что Кочубею с Искрой отрубят головы.
И позора достаточно! Богатство потеряно. Поделят его между собой гетман и царь...
На равнину тем временем выскочили компанейцы. Подо всеми одинаковые кони. Толпа раздалась, словно разрезанная острым ножом. Перед помостомширокий проход, с обеих сторон его стены подпирают всадники. Где-то завизжали военные трубы, загрохотали барабаны. Одновременно в освобождённое пространство, сверкая оружием и белыми полосами на зелёных кафтанах и белыми чулками на крепких длинных ногах, вошли три роты царских солдат. За ними ехал верхом краснолицый полковник Анненков. Сбитые в квадратные кучки солдаты продвигались таким ровным и мощным строем в барабанном грохоте, что Денис невольно позавидовал:
Сила, хлопцы! На чужеземный лад! Так и швед... Сила!
Глядите! заглушила Дениса своими воплями какая-то баба.
Крик подхватили. Народ стал напирать на конных казаков, но всадники, натянув поводья и едва-едва перекосив сверкающие лезвия сабель, конскими грудьми оттолкнули нескольких мужиковтого уже достаточно, чтобы прочие отступили назад. В проходе, за царскими солдатами, в окружении сотни верховых компанейцев, возглавляемых самим генеральным бунчужным Максимовичем, на высоком возке, что вслед за серыми волами выкатился из густой пыли, завиднелись два сгорбленных человека, седых, оба с низко опущенными головами и забранными за спины руками. На выбоинах колёса подскакивали, и сквозь грядки на землю падала золотая солома. Слышались не то стоны, не то молитвы... Волы приблизились к помостусолдаты тем временем поставили на возвышение царского человека, и он громко стал вычитывать что-то из огромного свитка серой бумаги. В слова никто не вслушивался. Следили за несчастными, которых через несколько мгновений казнят, если не смилостивится гетман. Чтение иногда прерывалось, и тогда были слышны слова молитв. Священники в чёрных одеяниях стояли рядом с помостом.
Чтение длилось долго... Наконец человек с бумагой сам спрыгнул на землю. Двое солдат снова подняли его в седло. На помосте уже красовался в просторной красной сорочке человек без шеи, с могучими откормленными плечами и дурацким лицом, легко поигрывая блестящей секирой. Всё это было удивительно ярким, как на картинах, привезённых зографом Опанасом из далёкой Италии.
Петрусь сдавил руку брата. Денис, чувствуя дрожь тонких пальцев, шептал:
Сейчас... Вот гетман... Что-то приказывает...
Денис и сам не мог связать в одно видение на это скошенном лугу фигуру несчастного человека в возке с тем гоноровитым генеральным судьёй, которому передавал в Диканьке слова полковника Апостола. Тогда занималось утро, а судья и не раздевался на ночь. В раскрытой браме конюшни виднелись осёдланные кони. Трижды переспросил генеральный судья, куда советует торопиться Апостол.