Петрусь уставился глазами в гетмана, сравнивая его, живого, с оставленною в Чернодубе парсуной и радуясь, что намалёванная гетманская фигура удачно вписана в поверхность доски. Теперь гетман сидел на белом коне, в рукесияющая булава. Грезетовый белый жупан, красная епанча... Высокая шапка, подбитая мехом, на нейперья. А за ясновельможным трепещет на лёгком ветру пышное знамя, распускает чёрные космы бунчук. Вокругдорогая старшинская одежда. Старшины несколько сотен. Что значат для гетмана, за спиной которого царская сила, двое несчастных? Сейчас прискачет всадник с царскою грамотой...
Люди с нетерпением ждали помилования, хотя преступников поставили уже перед палачом и он одним махом разорвал на обоих жупаны, затем ухватил Кочубея за связанные за спиною руки, привычно бросил беспомощное тело на высокую плаху, издали видную народу, поднял, не торопясь, страшную, сияющую, как Божье знамение, секиру. Палач, однако, смотрел на гетмана и на царских офицеров, тупым взглядом отыскивал среди них полковника Анненкова. Палец скользил по лезвию. Слышалось, как на острой стали скрипит задубелая кожа. Сам палач, пожалуй, не верил, что ему придётся рубить голову генеральному судье.
От гетмана, в несколько прыжков белого коня, приблизился кто-то из старшин. Народ радостно закричал и замахал руками. Народ даже засмеялся из-за того, что с дерева, сомлев от страха и длительного сидения, сорвался мальчишка.
Воды ему!
И тогда Петрусь бросился вперёд, ощущая в себе какую-то неизвестную доселе силу, которая понесла его, как ветер носит осеннюю былинку.
Ты куда?
За ним устремились Денис и Степан. Сразу ударил в уши конский топот.
Стой!
Стой!
Петрусь бежал, сгорая от удовольствия, что вот он, тот миг, ради которого оставлено малевание, ради которого поехал в войско, столько раз был бит, столько всего вытерпел, оделся в сердюцкий жупан, но теперь свободно вздохнут в Чернодубе родители, дед Свирид, Панько Цыбуля, все обиженные, и проклянёт, в кандалах, свою судьбу сотник Гусак!
Стой! Стой!
Топот копыт, стрельба, сабельное сверкание, белые полосы на зелёных широких плечах, несколько круглых барабанов на животах у высоких солдат, их руки в белых перчатках и с длинными деревянными палочкамивсё мелькало перед глазами, переливаясь неслыханными красками. Эх, увидел бы всё это зограф Опанас... Петрусь отчётливо различал гетмана, врезанного вместе с белым конём в жёлтый фон высокого помоста. Всё увеличивалось в размерах. Он уже сунул за пазуху руку, чтобы вытащить писанную украдкой суплику, на бумаге, выпрошенной за деньги у полкового писаря, оглянулся, не помешает ли Денис, но в это время новым громом ударили барабаны, а земля из-под сапог выскользнула и накрыла его с головой. Стало темно...
С плакучей вербы свисает Степаново лицо. Рядом окровавленный Денисего держат за руки сердюки с оголёнными саблями.
Петрусь поднимает голову. Деревянный помост опустел, а по дороге медленно продвигается тот самый возок, который недавно привёз преступников. Золотой соломы теперь так много, что она переваливается через грядки. Сквозь неё просачивается и капает в песок кровь... Петрусь хочет что-то сказать, хватаясь за пазуху, но, к своему удивлению, только шевелит губами...
10
В августе казацкое войско стало табором посреди гетманщины, чтобы быть недалеко от возвещённой по приказу царя Киевско-Печерской фортеции.
Мазепа не знал, куда придётся выступать. Не знал, поскольку того не решил ещё царь, а не решил потому, что король Карл, наверное, сам раздумывал, куда вести шведов: на Москву или на Санкт-Петербург?
Русские извещали: шведы поели всё найденное в земле возле городка Радошковичи. Как только спали весенние воды, враг двинулся дальше. Русские отходили, как писал гетману царь, руководствуясь добрым воинским разумением, изматывая неприятеля, в удобных местах стремясь его поколотить. Однако на речке Бабич полки неудачно заняли оборону. В тумане противник напал на дивизию генерала Репнина, и, хоть царские солдаты положили три тысячи наступающих, всё же они отошли, оставив свои пушки. После такой баталии на генеральном консилиуме в Шилове решено переправить армию на левый берег Днепра. А через несколько дней к Могилёву приблизились шведы.
Мазепа терпеливо растолковывал старшинам, какая страшная опасность угрожает царю. К Москве свозят пушки, размещают их на кремлёвских стенах. А есть перед Кремлем большая и красивая церковь Василия Блаженноготак её сносят, чтобы за ней не укрывались перед приступом шведские воины... И ещё, виня за поражение генерала Репнина, царь сделал его простым солдатом. Да поможет ли?
Мазепа забыл о болезнях. Неустающие губы твердили одно и то же. Старшины разносили новости по войску. Добавляли от себя. Между казаками новости обрастали подробностями. Как устоять царю?
А в один из таких хороших ясных дней, когда войско казацкое держалось ещё Белой Церкви, в тамошнем замке собралось несколько полковников и старшин, тех, которые недавно написали на бумаге, что бы они хотели иметь от гетмана, от царя или там ещё от кого, кто в силе. Сидели генеральный обозный Ломиковский, генеральный есаул Гамалия, полковники Апостол, Кожуховский, Горленко, Зеленский. Всё получилось так, что даже Орлику было неведомо, созывалось ли бунчуковое товариство, или же сбежалось оно случайно. Старшины затаили дыхание, завидя знакомую бумагу в руках у гетмана. Мазепа вытащил её из-под подушки.
Здесь кое-что исправил, вздохнул он.
Старшины спешили увидеть исправленное, а когда гетман подал бумагу, стали рвать её к себе так упорно, что толстый Ломиковский прикрикнул:
Держу, Панове, а вы читайте! Дёргаете, ей-богу, как неразумные бурсаки!
Пока читали, из шкатулки была вытащена ещё одна бумага, свёрнутая в тугой свиток. Орлик обомлел: на таком писан договор со шведским королём или с польскимвидел он документ в Гетмановых руках. Орлику не верилось, что Мазепа прочтёт договор. Пока Орлик ходил за Евангелием да крестом, старшины ознакомились с написанным гетманом и готовились уже слушать дальше.
Вот на что иду... Чернь врёт, будто я и не украинец вовсе.
Орлик закрыл глаза. Даже отступил за стол. Потрогал за поясом гранёный пистоль. Старшины бросятся вязать гетмана... Он, Орлик, закричит, что ни сном ни духом не ведает о тех намерениях, да свяжут обоих... А у Мазепы даже не дрогнет голос. Но он дочитал без страшных слов о том, что согласен отдать Украину под крыло ляхам. Прочёл в договоре только статьи, касающиеся шведского короля. Король, дескать, возьмёт Украину под свою протекцию...
Полковники засопелиОрлик раскрыл глаза. Полковники почтительно глядели на ясновельможного. Солнечные лучи пробивались сквозь мелкие стёкла красными кружочками, которые соединялись в длинную удивительную цепь, а уж она крепко связывала гетмана с бунчуковой старшиной.
Хотели, Панове, не дал времени на раздумье Мазепа. Шведский король сам догадался и прислал. Есть Бог на свете. Видит он наши беды, которые терпим от москалей... Если согласныприсягните на Евангелии...
От клятвы не отказывались. Поклялся и Орлик. Гетман на него и не глядел. Казалось, он ни на кого не глядел. Орлик решил, что Мазепа давно ко всем пригляделся и всё обдумал, лёжа на красных подушках под своей рыцарской парсуной, писанной зографом Опанасом. Орлик вместе со всеми поверил, что с таким умом можно сделать всё. Ведь обмануты старшины разговорами о полностью самостийной Украине? Не сознался гетман, что нового покровителя ей готовит. Да и кого он дуриткоролей, полковников, царя, его, наконец, Орлика? Может, Орлику тоже не всё читано? Да уж точно не всё... Иначе почему бумаги не даны в руки? Но гетман знает, как и кого дурить. Для его же пользы, обманутого. За это и заслуживает почёта. За это на него надо молиться.
Дай Господи скорей увидеть Украину свободной от царей да от королей! сверкнули слёзы на глазах у Ломиковского.
Дай Господи! подхватил Кожуховский, Горленко за ним, Трощинский и прочие молодые полковники.
Раскраснелся даже спокойный Апостол.
Ни с кем не будем делить власть! А хлоповв бараний рог! Своё государство!
Верно! Верно! шевельнулся на подушках гетман. Нужно придавить, ой, нужно. А что могу? Сотню беглецов из моих поместий повесили, тысячу... Как убить дух, который появился в хлопских головах? Просил дать войска в Киевцарь отвечает: сами делайте резистентно... Запорожцы, турки, татары... Да страшнее всегоостаться с глазу на глаз со своей чернью. А если подуматьзачем же делиться доходами с царём? А? Своё государство... Сами...
Правда! радовались полковники. Теперь всё будет хорошо! Своё государство!
А пока что гетман тщательно исполнял царские приказы: рассылал казацкие сотни и целые полки. Старшины, знавшие или догадывавшиеся о его тайной готовности присоединиться к совету полковников, удивлялись. Давно ушли на помощь Сенявскому Киевский да Белоцерковский полкигде они теперь? Сейчас вот посылаются под Смоленск Нежинский и Переяславский. А сколько казацкого войска в Литве, а под городом Пропойском? Будто бы ещё собирается двинуться в Польшу и полковник Трощинский... Кто же защитит Украину?
Тем временем привезли новый указ: приготовить конницу для нападения на вражеские обозы! Царь писал собственноручно: «Мы бы очень хотели, чтобы вы сами были с той конницей, но знаем о вашей болезни, а потому принуждать вас не можем. Следите за порядком и тишиной во всех ваших городах и сделайте необходимое, дабы люди не слушали неприятеля, если он ворвётся на Украину и начнёт распространять там свои универсалы!»
Прочитав письмо при всех старшинах, гетман смяк на подушках и начал диктовать Орлику:
Спасайтесь, люди! Идёт на вас враг злой и вероломный... Зарывайте в землю хлеб, зарывайте глубоко своё добро, деньги, церковный скарб, потому что в ненависти к православной церкви никого и ничего не щадят лютеране-шведы!
Высохшие веки с тоненькими красными жилками закрывали слинявшие глаза, некогда очень красивые и яркие, вот они на парсуне! При страшных словах содрогалось немощное тело.
И понеслись из церквей и монастырей по гетманщине молитвы, чтобы милосердный Бог помог скорее изгнать из русских земель супостата-шведа. Молились в каждой хате, а гетманские универсалы висели на церковных стенах, на монастырских воротах, на корчемных дверях. Грамотные читали до хрипоты, а желающих послушать собиралось всё больше и больше, хотя, кажется, не оставалось уже человека, который по нескольку раз не слушал страшного чтения. Перед универсалами думалось, что всё то, может, и враньё, будто бы гетман тянет ляшскую сторону, будто бы он сам тайный католик. Если бы католик, то уж лучшего времени ему не найти...
Часть вторая
1
ведское войско, несколькими колоннами придвинувшись к Днепру, вступало в город Могилёв. Впереди, в блеске сбруи и оружия, скакала Gard du corps du Royлейб-гвардия. За нею топали сапогами пехотные полки, везли пушки. Очень долго двигались обозы с генеральским имуществом, с королевскою казною, офицерским скарбом, крытыми повозками интендантов, с шумными кёнигсбергскими купцами, торговцами, всякого рода маркитантами и маркитантками, менджунами. На многих повозках смеялись белозубые горластые женщины и размахивали чёрными ладошками ребятишки. В нескольких каретах проехали королевские любовницы, среди которых осмелилась улыбнуться лишь белошейная и белогрудая Тереза. Ещё дольше гнали табуны лошадей. Потом покрасовались медными и стальными доспехами драгуны в высоких меховых шапках. А замыкали колонну рейтары.
Король с пригорка, от перекосившейся корчмы, в окружении нескольких хмурых драбантов рассматривал армию, уверенный, что никто больше не видел её во всей полноте и силе. Армия, припоминал, создана ещё умом короля Густава-Адольфа. Теперь можно гордиться ею, как турецкий султан гордится своим гаремом. Показалось, что сравнение стоило бы передать камергеру Адлерфельду, онpremier gentil homme de la chambreчеловек молодой, очень образованный, или духовнику Нордбергу (хм-хм!), чтобы они записали в свои книги, они подробно описывают поход. Однако их не было рядом.
На корчемном дворе перед драбантами сидели в сёдлах только двое молодых генераловЛагеркрон и Спааре. Они засмеялись, увидев королевскую улыбку. Засмеялись и другие генералы, как раз проезжавшие мимо пригорка, засмеялись и офицеры. Солдаты, как природные суровые шведы, костяк полков, так и остальное воинствои поляки, и саксонцы, и волохи, тоже воспринимали отзвуки королевской улыбки.
Vivat! Vivat!раздалось тысячеголосое.
Радоваться было чему. Вместо болот и лесов, мокрых, сплошь зелёных, открылись зеленовато-жёлтые поля. Дороги потянулись песчаные, древние, глубоко врезанные в суховатую землю, будто канавы, и в них уже не проваливались окованные железом тяжёлые колёса, и не приходилось разрывать строй, чтобы солдаты вытаскивали застрявшую телегу. Правда, кое-где виднелось много поваленных деревьев. То московиты устраивали преграды. Высланные вперёд королевские отряды поджигают завалы или прокладывают обходные пути. Над дорогами, на возвышениях, сёла. Взяв из драбантовых рук подзорную трубу и наведя её с корчемного двора на слепящую полосу воды, король удовлетворённо разводил тонкие губы; впрочем, от него, как и всегда, редко услышишь выразительное слово...
Вечером солдаты заполнили Могилёвскую фортецию, близлежащие сёла, хутора, каждое строение, уставив высоты возле монастырских дворов бесчисленными возами, конями, палатками, заняв Днепрово побережье до самого города Шклова. Везде заслышался рёв скота, запахло свежей кровью, дымом, жареным мясом, заслышались хлопские стоны, женский визг, детский плач, собачий лай, пьяные песни, крики торговцевсолдаты заслужили себе хорошую еду и развлечения: король приказал взять с города контрибуцию! В тот же вечер за Днепром взвились красные сполохи. Из высокого замка широкая вода казалась таинственной жидкостью, которая отделяет этот мир от иного, непонятного, невидимого, а потому и страшного.
Генералы посматривали на зарево. Упившись за столами, как и солдаты возле торговых палаток, да ещё после чьего-то замечания, что за Днепром, как и до Днепра, московитские генералы принуждают население прятать в землю съедобные припасы, жечь на корню зерно, а само население будут разгонять по лесам, желая и дальше стелить пустыню, закричали, что король выведет войско в такое место, где московиты и не думают видеть его солдат, а потому и не успеют ничего поджечь. В местечке Радошковичи он выпестовал искусные планы, дабы и впредь вести своих воинов так же умело, как вёл их до сих пор.
Никто из генералов не знал, куда пойдёт армия. В Радошковичи приезжал и долго пробыл там рижский генерал-губернатор граф Левенгаупт, которого король очень ценит, как и фельдмаршала Реншильда. Однако Левенгаупту велено лишь готовить рижские полки в поход.
На Днепре, при свете первых же дней, военачальники догадались, как манит короля противоположный берег. Так манили Александра Македонского пространства персидского царства. Подобные сравнения королю приятны. Генералы торопились направлять разговоры на похвальные аналогии. Там, за Днепром, в густых лесах, кое-где разбавленных светлыми полями, царские войска, и в первые же дни генералы постарше стали высказывать предположения, будто московиты, а среди них и гетманские черкасы, ночью переправляются через Днепр наносить супротивнику вред. Король помалкивал. Молодые же генералы Спааре и Лагеркрон высчитывали вслух, сколько лье наберётся отсюда до старой царской границы, вроде бы всего несколько дней пути.
Не зная, куда придётся идти дальше, многие из военачальников верили, что в Могилёве король дождётся Левенгаупта. У рижского генерал-губернатора огромный обоз, продовольствие, собранное в прибалтийских землях, порох, пушки... Наберётся тысяч шестнадцать опытных солдат. Тогда вплоть до Москвы не возникнет надобности в услугах толстяка генерал-квартирмейстера Гилленкрока, как называет его корольgrand marechal des logis... Но ждать согласны граф Пипер, Гилленкрок да ещё несколько слабодушных генералов. А вот фельдмаршал Реншильд да молодые генералы Лагеркрон и Спаарес ними король считается, если он с кем считается! все трое убеждены, что и без Левенгаупта армия получит всё. Достаточно вступить в царские земли. Московиты, спасаясь, бросят имущество. Уже не впервые бросали они свои пушки... Итак, король пойдёт сразу за Днепр? Или подождёт Левенгаупта? Глядя на молчаливого, гордого своими победами, будто древние викинги, о которых ему каждый вечер читает саги его тафельдекер Гутманlесteur du Roy, но, как все знали, очень нетерпеливого короля-полководца, большинство генералов скоро прониклись мыслями фельдмаршала Реншильда: нужно немедленно переходить реку.