Новые и новые перебежчики рассказывали о Мазепе подробности. В Горках его принял король. Они долго говорили по-латыни. Мазепа положил к королевским ногам булаву и бунчук, признавая зависимость Украины от короля, и то особенно возмущало глуховскую толпу. Казаки намеревались просить царя скорее посылать их в бой против безбожного предателя. В Глухове врага не боялись: теперь в бой пойдут все. Теперь ликвидированы аренды на корчмы, отменены многие налоги. Каждому видно, что гетман с панами заботился прежде всего о себе...
Особенно взбодрил слух, что Меншиков на приступ взял Батурин. В это сначала не верили. Свою столицу Мазепа укрепил надёжно, и её взяли? Но москали вывесили реляции. Гонцы собственными глазами видели победу, рассказывали охотникам послушать. Да, в Батурине среди казаков нашлись люди, которые показали потайную калитку в стене. Москали ночью проникли в крепость, за несколько часов взяли её на шпагу. Захвачена вся артиллерия, весь порох!
А защитники? спрашивали.
Защитники... Известно... Война...
Вот-вот в Глухов приедет сам Меншиков! Он первый вошёл в ту калитку! Он привезёт захваченных для казни! ширились слухи.
Людей на майданене пробить пушечным ядром. И все жмутся к свежетёсаным доскам. С неба сочится мелкий дождь. Мир потемнел, а доскиединственное светлое место. Из досок сколочен помост. На нём отрубят головы преступникамизвестно каждому. Рядомновенькие виселицы.
Батуринцев повесят! пальцами указывают на виселицы вёрткие люди. Меншиков привёз Чечеля! Самого матерого мазепинца!
Поймали! Переоделся казакоми на печку к хлопу. Да хлоп не дурак, хлопу своей головы жальче! Позвал москалей.
Чечеля под топор положат! клялись другие. Вон и кат с топором! Тот, мордатый, в красной льоле! А виселицадля Мазепы...
Опомнись! Где он?
Поймают! А ты не знаешьне ври! Чечеля тоже повесят!
Всё может быть! Меншиков из-под земли достанет! На возах точно кого-то везли. Близко не подпускали. СказываноЧечеля!
СмотритеЧечель! Вот, в красном жупане... Снова полковником его переодели. Чтобы перед Богом ответ держал.
Ещё выше стали высовываться из толпы головы любопытных. Все громко кричалина голых деревьях притихли мокрые птицы.
Здрайца! Мазепа!
В самом делесолдаты ведут на помост Мазепу. Голова запрокинута, усы длинные, жупан красный, гетманский, с бесконечными вылетами! И пояс на жупане густо украшен золотом. Шайка с длинными перьями. Сапоги дорогие, красные, с блестящими подковами! И глаза его... Только очень уж вытаращены... Кое-кому из женщин не понять, что там да кто там, стали креститься, зарыдали. Кто-то заухал, засвистел, будто на хищного волка. А затем многие в хохот: да ведь предателем одето чучелоему срубят голову? Или как? Так всё этошутка?
Двое солдат ставят чучело перед народом, придерживают за руки. Глазастая голова свалилась на грудьтак один солдат её кулаком. Народ взревелто ли от страха, то ли от восторга! Но кое-кто удивился: на чучеле красивая лента. На такой Мазепа носил царскую награду, орден... Как же... Всё становится понятным после того, как на помост поднимается Меншиков с царским министром Головкиным.
Меншиков! Меншиков! давится толпа криком.
Носатый и очень надменный, от чего нос сгорбился, как орлиный клюв, Меншиков не произносит ни слова. Вдвоём с Головкиным, улыбаясь, они рвут бумагу и клочки её бросают в грязь. Глашатай извещает людей, что была то царская грамота на звание кавалера. Затем толстый писарь читает письмо, где расписаны благодеяния царя у гетмана, и лишь тогда Меншиков и Головкин срывают с «кавалера» орденскую ленту. Палач умело подхватывает чучело. На красных сапогах золотом сияют подковы. Народ ещё не опомнился, а чучело уже в петле.
Ой! Будто собаку! раздаётся чей-то смелый и молодой женский голос. Ну как же так? Божий ведь человек!
Меншиков смеялся, описывая казни на глуховской площади.
Ну, хоть с Чечелем я поговорил! Рассказал, как следует уважать генералов, господин полковник! Митрополит Иоасаф огласил анафему в церкви. Разгневался святой отец...
Царские ноздри раздувались. На широком красном лице кровянились круглые глаза. Меншикову делалось страшно. Таким он видел царя в Москве, когда рубили стрелецкие головы. Царь собственноручно опускал окровавленный топор и принуждал делать то же знатнейших вельмож. Ни у какого палача не бывает на лице такой звериной ненависти к своей жертвепрости, Господи, недозволенные сравнения! В царских глазах она беспредельна. Он бы и сейчас собственной рукою казнил батуринцев, только... Не отрекутся ли тогда в отчаянье прочие черкасы?
Меншиков уже и сам чувствовал, что не время просить награды за подвиг в Батурине. Всё сделано там чисто, дерзко, ловко, беспощадно. Никому из бунтовщиков не было прощения. А царь неожиданно развёл сведённые гневом губы. Табак в трубке озарился огоньком. Из едкого дыма долго не показывалась голова поганского сатира. Но от сдавленного смеха его величества все облегчённо вздохнули.
Дело... Так и надо. Испугались. Запомнят. И внукам передадут.
Царя успокаивало и то, что малорусские города по-прежнему присылают посольства с клятвами о верности. Челобитные поступают оттуда, где регулярным войском и не пахло, значит, люди остались верными не только страха ради? Припомнились названия: Прилуки, Дубны, Лохвица, Ичня, Миргород... А Мазепа уповает на шведскую силу? Или задумал иную хитрость? Кто ведает...
Пока что в дом Меншикова, где остановился царь, призвали князя Долгорукого. Ему поручено провести казацкую выборную раду. Царь известил, что влиятельным старшинам малорусским объявлена его воля: казацким гетманом избрать Ивана Скоропадского. Царь укрепился в мысли, что гетманом должен стать старик. Скоропадский примечен ещё весной.
Меншиков следил за повелителем быстрым взглядом. Сердце его веселило ожидание награды в виде новых черкасских поместий, обширных земель, драгоценностей, денег.
Много казаков собралось в Глухове. Кричали на майдане за Павла Полубочка, черниговского полковника, да большинство, заранее подпоенное, прокричало имя Скоропадского.
Слава! Слава! Пусть ему и с росы, и с травы!
Скоропадский, глядя на казацкое море, радовался, что оно безбрежное. По обычаю отказывался от чести, но казацкий выбор сводил на нет его сомнения. Дело в том, что накануне полковнику привезли письмо от Мазепы. Старик звал к шведам. И в письме чувствовалась уверенность: Иван Ильич присоединится! Настя Марковна, читая письмо вместе с мужем, вспоминала кавалерское поведение Ивана Степановича: «Ивасик! Послушай меня. Гетман всё хорошенечко рассчитал. Он так любит Украину, знаю». В её глазах играли чертенята.
Иван Ильич знал, как мало людей последовало за старым гетманом. Хоть Мазепа и семь раз отмерил, всё же с этого дива не будет пива. У него не вся генеральная старшина. Не все полковники. Дух захватывает, конечно, от мысли, какие бы награды можно было получить от благодарного гетмана. Тогда бы Настя Марковна оделась царицей... Но... Теперь pontes usti sunt, как сказал бы Мазепа...
Когда князь Долгорукий, известный на Руси своим родом, поднёс гетманские клейноды и Скоропадский коснулся их дрожащими руками, взял булаву, изготовленную в Москве, точно такую же, как и виденная в руках у Мазепы, когда старшина с майдана тронулась в церковь и там, где службу правил Киевский митрополит Иоасаф Кроковский, новый гетман поклялся в верности царю, лишь тогда внутри у него запело и лишь тогда он понял, что ничего уже не отменит и Настя Марковна, умная молодица. Что ж, Настя Марковна, ты уже гетманша. Не жалей, что вышла замуж за старого вдовца. Не жалей и об Иване Степановиче, о его кавалерском обращении, которого ты больше и не увидишь от наших казаков... Зато одену царицей, сердце моё!
Скоропадский спокойно смотрел на присягу полковников и полковых старшин.
Потом были поклоны царю. От царя несло табаком и заморскими винами. Он сидел. Любимая трубка с поганской мордой заради такого события была положена на стол. На мгновение, когда Скоропадский приблизился, ему показалось, что от въедливого монаршего взгляда не утаить ничего.
Колёса утопали в грязи, однако шестёрка лошадей тащила царскую карету как пёрышко. Рядом с новым гетманом, в честь которого грохотали пушки, в ней сверкал лосинами и кафтаном князь Долгорукий. От гетманского имени в городе разбрасывались деньги. Народ бросался на них с дикими криками. Пьяные не очень вслушивались в новости, но кто пропил не весь ум, те уже знали: только что к царю прилетели новые гонцы. Они известили: шведы переправились на этот берег Десны. Их не удалось задержать и на переправах.
Враг целился в сердце гетманщины...
Часть третья
1
щё недавно в гетманщине считалось, будто бы полтавцам всё равно, где там водит войско грозный шведский король. Им скорее можно ожидать прихода турок с татарами или даже ляхов. И ещё там опасность от внутреннего огня. Не поможет, в случае чего, и то, что в Полтавекрепость, которую в 1608 году благоустроил польский коронный гетман Станислав Жолкевский для своего зятя Станислава Конецпольского. Высокие земляные валы, пять надёжных ворот: Подольские, Куриловские, Спасские, Киевские и Мазуровские. Предместья обросли хуторами, сёлами, чистыми прудами, густыми вишнёвыми садами да рощами. Они так и потянулись по-над Ворсклой, за Крестовоздвиженский монастырь, дальше, дальше, вдоль Диканьского шляха, и на югтоже. Но когда шведы вступили в гетманщину, умный человек не мог больше завидовать безопасности отдалённого города.
Сотник Зеленейский галопом пролетел через Куриловские ворота ко двору полковника Ивана Прокоповича Левенца. Стоя на крыльце между резными деревянными столбиками, выкрашенными в красный и синий цвета, сотник ещё весело смеялся, подрагивая толстым животом, чтобы каждый приметил весёлость и беззаботность на усатом широком лице, припорошённом дорожной пылью. Но стоило сотнику зайти в светлицусразу утишился мощный голос. Посеревшие губы испустили шёпот:
Гетман у короля...
Полковник замер под окном на дубовой лавке, провалившейся в земляной пол многочисленными круглыми ножками и покрытой дорогим красным сукном.
Погоди! поднял полковник рукузнак джурам исчезнуть. У короля, говоришь?.. Да...
Мыслей у Левенца и без того достаточно. Нелегко было столкнуть прежнего полковника Искру. Тот не угомонился, пока не потерял голову. Конечно, нового полковника избрали на раде криком казацтва, да что это значит: гетманов ум и деньги сделают так, что на пост изберут и чёрную ворону, не только человека! Подумать, то и самого гетмана... Так уж повелось на этом свете. Где золототам и правда. А за полковником с тех пор следит столько гетманских глаз, что ему приходится вертеться мухой в кипятке. Вот и сейчас полковым писаремЧуйкевич, брат генерального судьи Чуйкевича. А генеральный судьяверный слуга гетмана. Скажи что не так...
Да... Да... Никому! Слышишь? посоветовал хозяин гостю, немного придя в себя. Ой, что начнётся!
Гость тоже опасалсяу самого полно добра, на которое зарится голота.
Обождём, добавил хозяин. Да... Да... Что скажет Сечь?
Запорожцы в нашей корчме сидели. Поскакали, разведаем.
Полтавские полковники всегда оглядывались на соседнее Запорожье. Левенец посетовал в душе, что новость не залежалась в пути. Дошла бы, когда уже станет видно, кто прилепился к Мазепе. Получается, не очень верит гетман полтавскому полковнику, если доселе не намекал ему о союзе со шведами. А не сегодня задумано, нет... Возможно, на полтавское полковничество охота ясновельможному посадить иного человека.
Левенец хлопнул вспотевшими ладонями и приказал вбежавшему джуре пригласить полкового писаря да ещё своего зятя, сына бывшего, ещё до Искры, полтавского полковникаГерцыка.
К вечеру вся старшина знала, какие вести привезены сотником Зеленейским. На следующее утро к полковому городу стали собираться взбудораженные хлопы и казаки из окрестных сёл и хуторов. Сначала они заполнили предместье, корчемные дворыс такими криками, что слышно было в крепости, а затем ворвались в главные, Спасские ворота, открытые днём и ночью. Стража не получала приказа кого-либо не пускать. В крепости ворвавшиеся помяли кости нескольким казакам надворной хоругви, стали толпиться вокруг внутренних корчем. Раздались угрозы. Засверкало оружие. Поэтому полковник приказал Зеленейскому собрать казаков полтавской сотни, и выставил на своих воротах пушку. Давно снятая с городских валов, она до сих пор лежала в дальнем овине, старенькая, повреждённая во время последнего прихода турок; её годилось бы переплавить, но уцелелахорошо. Не очень настреляет, зато напугать ещё в состоянии: не против татар выставлены. Против голоты.
Сотник понимал мысли полковника. Он расхаживал перед пушкой, размахивая саблей и хмуро глядя в сторону своего двора. Разнесу, если что... Казаки покрякивали и украдкой осеняли себя крестом, поворачиваясь лицом к золотым куполам Крестовоздвиженского монастыря.
Всё оказалось сделанным своевременно, потому что люд кипел возле корчем, ярился, взвинчивал себя, кружился вокруг церкви Святого Спаса, а в обеденную пору его уже ничто не удержало. Люд бросился к подворьям богачей так неожиданно, как бросается из чёрного горшка белое молоко, если посудину очень близко придвинуть к пламени... Полковник вместе с зятем Герцыком глядел на разъярённую толпу с душного и пыльного чердака своего дома, припадая лицом к маленькому окошку, где одни рамы, стёкол нет. Зятя приходилось сдерживать.
Я возьму казаков и разгоню эту сволочь! шипел тот.
А если казаки не подчинятся?
Впереди толпы виднелись двое дебелых громилОхрим и Микита.
Их уничтожить первыми! по-прежнему шипел зять, уже впиваясь пальцами в рукоять сабли.
С угрозами, но остерегаясь, баламуты миновали полковничье подворье, приумолкая перед пушкой на воротах. Левенец подумал, что богатым не удержаться в своих дворах. Спряталисьпусть уж лучше бегут в сторону Днепра. Оттуда, как с огромного перекрёстка, видно, куда подаваться дальше. А так, может, и ему, полковнику, не усидеть на дворе, если вздумает чинить народу преграды... Да... Да...
Он перекрестился, думая о душах знакомых богачей, и решил, что пусть деется с ними Божья воля, он им спасения подать не в силах. Кто знает, что будет завтра? Богачи просятся в подземелья, туда в старину полтавцы прятались от татар, но ведь там всё завалено камнями, чтобы не собиралась туда разная сволочь.
С чердака полковник с зятем спустился в светлицу, сел на лавку. Оглядел в окно крепостные валы. Чёрными во́ронами расхаживали там несколько казаков... Что валы, если в самом городе враг страшнее шведа?
Зять от бессилия закрывал глаза. Голоту надо бить. А чем?
Ещё через день, когда в городе примолк гул взбудораженного народа, к полковнику Левенцу гонец привёз с Диканьского шляха царское приглашение ехать со старшиной в город Глухов избирать там нового гетмана. У полковника же лежало письмо, доставленное щербатым сердюком на гнедом конике с перерубленным саблею ухом. В том письме Мазепа писал, куда следует вести Полтавский полк на соединение со шведами... Полковник, закрывшись в светлице, совещался с писарем Чуйкевичем, тоже нашедшим пристанище в его дворе, с сотником Зеленейским да со своим зятем Герцыком. Мазепино письмо лежало на сукне рядом с царским. Левенец брал поочерёдно одну бумагу, другую, передавал их в руки писарю и сотнику; сам то поднимался с места, то снова садился. Наконец решили подождать. Царю же отписать, будто в сотни посланы гонцы, а как только сотники соберутсятогда и полковник отправится в Глухов.
Я ждать не буду! оскалился вдруг Герцык. Возьму своих казакови к гетману!.. Я не буду дрожать перед чернью!
Левенец развёл руками, словно у него уже во дворе осёдлан конь.
А Полтава гудела.
Получалосьдля её успокоения нужна сила.
2
Рядом с запорожским кошевымКостем Гордиенкомторчит несколько значных войсковых товарищей да ещё те старшины, кому товариство дало на головы шапки и в руки палки. Сечь оказывает большую честь двоим царским стольникам: ради них на валах палят пушки, трещат самопалы, стреляют мушкеты.
Слава! Слава!