«Привёл войско! уже насмешливо подумал Денис. За такой подарок король похвалит! Ещё и эти разбегутся!»
Когда гетман на холме поднял булаву и все притихли, помолодевший, счастливый писарь Орлик заорал весёлым голосом:
Товариство! Казаки! Примем присягу! Вступаем в союз с королём Карлом Двенадцатым!
Он говорил и говорил, сияя лицом, но многие казаки в неуверенности опускали головы, слушая его речь...
13
Гадяч ограбили и оставили. Что делать в пустом городе? Деньги истрачены. Панское добротоже. А с бедного люда что возьмёшь? С высоких валов постреливают защитники, приберегая ядра и порох. Но те валы не закрыть осадой. Гультяй способен лишь на скорый импет. Коли так, то осаждённые будут делать ночные вылазки и смогут обороняться хоть до второго пришествия Христа. Взбаламученный люд растёкся по сёлам да хуторам, как растекается водою осенний снег. Отомстил он панам. Кого поймалите покачались в петлях. Уцелевшиедрожат.
Батька Голого подбивали занять Яценков дом, но он облюбовал хутор полковника Трощинского. Сам полковник с Гадячским полком ещё в августе послан на помощь Сенявскому: нападения не будет. Пока где-то там соберутся сердюки... На хуторе большой дом под уже зелёной соломенной крышей, тёмные возовни, пропахшие навозом, конюшни, жёлтые скирды не обмолоченного ещё хлеба, работящая мельница на реке. Экономы ключей не прячут. А вокруг, как и в других панских поместьях в гетманщине, высокий валможно держаться против сердюков. Гультяев полно и здесь, и на ближних хуторах, в сёлах, просто в оставленных человеческих жилищах. Теперь в эти места отовсюду стекались смелые ватаги.
Замковая залога в Гадяче усидела недолго. В оставленные укрепления вступил небольшой отряд царских солдат, присланных от киевского воеводы Голицына. Они вели себя тихо. Да и как задеть взбаламученное море? Гультяи тоже не трогали солдат, хотя бывший сотник Онисько с пеной у рта призывал уничтожать каждый царский гарнизон. Нужно, мол, раз и навсегда изгнать москалей. На Ониськову речь батько вяло двигал заросшими щеками. Это знак смеха. Изгонишь москалей, многозначительно предостерегали старики, а где оборона от татарина да ляха, коль у гетмана нету сил? Снова враг станет издеваться над нашей верой? То-то же... Не поганьте дружбу с Москвой. С ней у нас одна вера!
Гультяи молотили хлеб, перевевали зерно. Кузнецы ковали железополучалось оружие. Казалось, батько Голый собирается в поход...
И вдруг до хутора докатилась чёрная весть: Мазепа отошёл от царя! Есть доказательства, никто не сомневаетсяправда! Одни гонцы, с белыми полосами через плечи, поцепили на церковных стенах царские манифесты. Вслед за нимииные гонцы, в смушковых шапках и в жупанах, с универсалами Мазепы. В одних церквах попы с дьяками читали одни указы, в соседнихиные попы да дьяки вычитывали ещё худшее...
И гультяи, и казаки, и весь народ в Гадяче и в ближних к нему хуторах да сёлах, да, наверное, и по всей гетманщине, ломали себе головы: не антихрист ли морочит лукавыми словами? Чёрными битыми литерами писано и там, и там... Где правда? Батько слушал каждого, понимая, что антихрист всё это пишет. Но, видать, не знал, что следует говорить людям, чего-то ждал...
Далёкие события очень волновали бывшего сотника Ониська:
Пора посылать людей в помощь гетману! Теперь всё переменилось! Теперь гетман ощутил свою силу!
При всём гультяйском товаристве Онисько такого не говорил, только при батьке Голом да при его помощниках, пока в один хмурый день люд не оставил работы в поместье и не пристал к горлу с ножом: выходи, атаман! Говори свои мысли! Нету сил больше терпеть!
С длинной саблей, на которой дорогие украшения, в чёрной шапке, бледный и помолодевший, медленно, поскрипывая каждой ступенькой и держась за красные столбики, взобрался атаман на высокое крыльцо.
Оце... Оце...
И больше ни слова.
Петрусь Журбенко с Галей стояли рядом. Мокрая человеческая одежда исходила паром. Петрусь видел, как запали под бровями атамановы глаза. Шутил он недавно об гетманстве или в самом деле надеялся? Почему же молчит?
Гультяи притихли. Полагали, что атаман требует полной тишины. Гул откатился за голые вербы и за возы. В подворье воцарилась тишина. Только где-то подальше менджуны расхваливают товары и в конюшне горячий батьков жеребец бьёт копытом деревянную стену.
Говори! настаивали передние.
Он откашлялся в усы. Потом сгрёб их пальцами. В другой рукесабля. Вдруг взмахнул ею:
Что говорить! Слать гонцов!
Верно! поддержали отдельные голоса тех казаков, которые мало думают, но много орут. Всё уже послали! Одни мы...
Онисько стал выше ростом:
Я говорил! Слава гетману Мазепе!
Ониська поддержали уже более дружные голоса. Но с вала заорали иное. Гул прокатился подворьем. Гетмановых адгерентов перекрыл рёв:
Предательство!
Пистоль непроизвольно выстрелил в небоОнисько обратился за помощью на крыльцо:
Говори, батько!
Люд замер. Батько быстро отрезал:
Посылать к царю! Не по пути с Мазепой! Так думаю... Оце...
Раздался гул одобрения. На валу полетели вверх шапки. Кто-то заплясал. Приумолкли многочисленные гультяи, только что кричавшие славу гетману Мазепе.
Подмигнув нескольким окружавшим его товарищам, рыжий Кирило заревел в один голос с ними:
Новый гетман нужен!
Закричали не малышиприслушаешься. Крик дошёл до валов, возвратился:
То рада скажет!
У Кирила всё продумано наперёд:
Разве в раде с медными лбами? И там люди. Батько Голыйнаш гетман! Слава!
После кратковременного недоумения захохотали:
Наш атаман? Га-га-га!
Петрусь видел, как батько на крыльце наигранно вздрогнул, словно впервые услышал о возможности своего гетманства.
Слава! Слава! надрывались единомышленники Кирила.
Атаман замахал руками:
Нет! Нет! Оце... Братове... Какой я гетман?
Товариство воодушевилось. Ах вот как! Ну что ж...
Отмахивается батькотаков обычай.
Не прибедняйся! Не мешком из-за угла пришиблен! Есть ум!
А где клейноды? Где попы? засомневался немолодой богобоязненный человек, хватая соседей за рукава, да Кирило и ему:
Будет силавсё будет! Слава гетману! Слава!
Такое мощное «слава» наполнило весь двор и выскочило за валы, что батько Голый поднял саблю:
Оце... Добре, товариство! Пока что держу саблю, а возьму и булаву с вашей ласки! А перед Богом целую саблю!
Пусть тебе и с росы, и с травы идёт! закричал Кирило.
Пожелание поддержали все. Только Онисько спрятался за чьей-то спиной. Снова сгорбился. О нём сразу забыли.
Мы против шведа! Царю суплику! взял уже дело в свои руки батько Голый.
И никто не осмелился возразить.
Стали избирать людей, кому везти прошение, чтобы гультяев не считали отступниками от христианской веры дедов и прадедов. Криками решили послать рыжего Кирила да Петра Журавля, а с нимимолодого товарища Петруся Журбенка.
Заслышав своё имя, Петрусь вздрогнул. Галя испуганно шепнула:
А я?..
Петру сю стало страшно и стыдно: он вдруг понял, что о невесте брата думает как о своей будущей жене. Петрусь смутился. Гультяи и казаки считали его своим писарем.
Вот он! Ну, иди!
Начали передавать хлопца из рук в руки, пока он не оказался рядом с батьком да с выбранными казаками. Галю несло следом.
Это его невеста!
Девушка оказалась возле крыльца. Глядела на Петруся снизу.
А люди не унимались:
Кончится всё для Мазепы!
Некоторые смеялись:
Как же! Царь за своих панов горой! Не станет и наших обижать! Нет!
Выбранные казаки поклонились народу на все четыре стороны. Гнули и Петрусю молодую курчавую головуэге, после болезни голова обросла ещё более густыми кудрями.
Из-за тучи выглянуло солнце, осветило двор, отчего гультяйские лица засияли такой надеждой, что Кирило торопливо пообещал:
Всё напишем, товариство! Наш писарь сложит!
С письмом управились быстро, Петрусь старался.
Правда, казалось, пишет самому Богу. Неужели царь возьмёт в руки бумагу, лежащую пока что на тёмном дубовом столе? Нет. Прочтут слуги... Петрусь имел возможность изложить наконец свои мысли перед царём, пусть и на бумаге, но от волнения мысли туманились, писал только то, что говорили старые умные гультяи, более всегобатько Голый. А получалось хорошо, будто в самом деле излагал своё, сокровенное. Правды, правды мало на земле. Пусть царь её установит.
Письмо прочитали с того самого высокого крыльца. Толпа криком подтвердила, что писано славно. Кое-кто, вскочив на крыльцо, совал в бумагу нос... Потом письмо при всём народе зашили Кирилу в жупан. Кто-то сказал, что жупан уже ношен полковником Трощинским. Кирило хоть и невысок ростом, но плотен. Жупан на нём в облипку. Только внизу подрезали. Пригляделся Петрусьэ, да и Кирило поседел, одни брови рыжие, потому и весь он кажется рыжим. Теперь получаетсянапрасно тратил жизнь, пока не встретил батька Голого да не поцеловали они друг другу в залог побратимства сабли. Петра Журавля утешало то, что Мазепа раскрыл свои предательские планы.
Петрусь отвёл Галю подальше от толпы, взял её за тонкую руку.
Поклянись, что сейчас же поедешь к моей матери!
Петрусь, сердце моё! Мы с твоей мамой, тётей Христей, будем за тебя молиться!
Стояла печальная, не убирала из казацких ладоней свою тонкую кисть... А он запоминал и так до мельчайших чёрточек знакомое лицо. Эх, Галя, Галя...
Посланцам дали самых быстрых коней из конюшни полковника Трощинского. Отправились втроём. Так проскользнёшь везде. А толпойкто его знает. На дорогах полно мазепинцев. За два дня отъехали далеко.
На свете последние дни догуливала осень. До полудня стояли густые туманы. Солнечные лучи скользили по уцелевшим жёлтым листикам, а листики не выдерживали прикосновения солнечного луча, падали вниз.
Петрусь был весел от понимания того, что едет к царю, хотя никто не знал, где сейчас царь. Но хватало и забот. Как доберётся Галя в Чернодуб? Он с товарищами направился на эту дорогу, а она, такая одинокая, на гадячскую.
Петро! обратился вдруг Кирило, подмигивая рыжей бровью. Говорил тебе батько, что сделает тебя генеральным писарем?
Петрусь зарделся.
Кирила оборвал Журавель:
Не говори гоп... С таким едем... Можно и не вернуться.
Грец тебе на язык! засмеялся Кирило. Испугался петли? Парубок... Его к нам судьба гонит. Ему надо жить. У него такая славная невеста. Будет побиваться.
О многом успели поговорить. Мечтали, какая настанет жизнь без панов... Дороги пролегали в стороне от городов и больших сёл. Как переплыли холодный Сейм, Журавель сказал, что недалеко Глухов. В городе, наверно, знают, где сейчас царь.
Солнце цеплялось за ветви деревьев, когда всадники спускались в глубокий овраг, на дне которого чёрными волками шевелилась тьма. Кое-где поблескивала вода. С обеих сторон от дороги под высокими дубами птицы доклёвывали кроваво-красную калину. Было тихо, спокойно. Нигде не слышалось человеческого голоса, хотя на подсохшей земле уже несколько раз примечены были конские следы. А потому невероятными показались выстрелы из-за густой калины. Кирило удивлённо поднял кустистые брови и мешком свалился в высокую жёлтую траву, взмахнув полами дорогого полковничьего жупана. Петро Журавель со стоном ухватился за широкую грудь, закрыл глаза, тоже начал запрокидываться на спину вздыбившегося коня, который в испуге бросился по узенькой тропинке, и всадник, зацепившись одной ногой за стремя, тащился за ним шагов десять, с треском ломая кусты, пока не ударился глухо о ствол дуба и не упал на землю.
Ой! Ой!
Это произошло в одно мгновение. Петрусь успел выстрелить из пистоля, увидел, как свалилась срезанная кровавая гроздь. Может, лучше было бы дать коню волю, исчезнуть в зарослях? Может, удалось бы удрать, чтобы затем помочь как-то товарищам? Но как оставить спутников?.. Торчал под пулями короткое, как просверк молнии, мгновение, однако достаточно долгое, потому что оно отняло у товарищей жизнь. Наконец самому обожгло левое плечо, и какая-то сила сбросила с коняон прикинулся мёртвым...
Люди, вышедшие из зарослей, лишь толкнули его сапогом в голову и сразу устремились к Кирилу, стали вытаскивать из жупана письмо, написанное царю, знали, где зашито. Петрусь различил голос бывшего сотника Ониська:
Голодранцы! Нового гетмана им подавай... Еле догнали.
Злодеи ещё долго ловили коней. Наконец всё утихло.
Петрусево тело становилось чужим. И вдруг он увидел, как из-за красной калины выходит легконогая Галя с ярко горящим монистом на белой шее. Заслышал он её песню, но без слов. Уже потянулся к краскам, которые лежали рядом, чтобы её наконец намалевать, усилием воли тряхнул головоюГаля исчезла, и стало понятно, что всё это грезится, он терял сознание...
14
После большой радости приходит беда. Из донесений генерала Инфлянта да фельдмаршала Шереметева царь понял, что шведам не удался прорыв в направлении Брянска. А когда узнал, что полковник Скоропадский надёжно защитил Стародубкороль и не пытался взять его на приступ, то успокоился ещё надёжнее. Настораживало, правда, то, что шведы, миновав Стародуб, продолжали углубляться дальше в гетманские владения. И вотновая беда.
Сначала был гнев: гонцы с такими пустяками? Пропал гетман. Хочется Данилычу, до одури хочется стать малорусским гетманом... Дурак...
Кабинет-секретарь Макаров поднимал белую бровь, гладил пальцами бумагу, готовясь писать светлейшему князю самое нелицеприятное письмо.
Головкин и Шафиров тоже недовольны Данилычем.
Да беспокоило одно: Данилыч не обнаружил гетмана и в Батурине.
Взвесив всё, царь вечером составил манифест к малорусскому народу, призывая его и впредь оставаться верным престолу, и одновременно извещал о таинственном исчезновении гетмана. В этих акциях, напоминал, заподозрено коварствовраги хотят поссорить малорусский народ с великорусским. Потому малорусский народ пусть утроит бдительность.
Но в душе оставалась надежда, что всё этонедоразумение. Мазепа ещё будет иметь повод для шуток.
Однако в обед в Погребки, в царскую ставку, прискакал гетманский канцелярист, вырвавшийся из Батурина. Царь лично допросил его и оглядел отобранные у него бумагии сомнения пропали. Мазепа действительно превратил Батурин в мощный опорный пункт. Там почти вся казацкая артиллерия! Там верховодит полковник Чечель. Он лишь перед шведами откроет ворота. Сам Мазепа уже у Карла. Вот и бумаги с подписями Чечеля...
Царь не находил слов, какие можно было бы приложить к Мазепе.
Короткий осенний день сгорел, как щепоть табака в трубке. Тёмной ночью в лесу закричали две птицы. Царь уловил в птичьих криках огромную тревогу, какой не ощущал даже после Нарвы. На хуторах неустанно лаяли собаки. Перекликались часовые. В оврагах не знали отдыха волки. Время от времени сыпало дождём. Едкие капли клевали соломенную стреху где-то над головою, насквозь пронизывали голые деревья, а в землю, раскисшую от влаги, вонзались с клёкотом. Царь любил вздремнуть под говор дождя, уткнувшись головою в подушки, и после короткого крепкого сна сразу набрасывался на дела. Но уснуть сегодня не давала мысль о Батурине. Виднелся мордатый высокий Чечель, на которого прежде не обращалось никакого внимания и о котором Мазепа почти никогда не заводил речи.
Пришлось составлять новый манифест. Открыто называя Мазепу иудой, царь созывал православных старшин на раду в город Глухов для избрания нового гетмана.
Писари торопливо перебеливали и размножали манифест. Гонцы бросались в сёдла, не дожидаясь хмурого рассвета.
Той же ночью был послан приказ Меншикову спешить в Погребки. Царь не мог решить, что делать с Батурином, только знал, что его следует непременно и срочно обезвредить. Если шведы выйдут в степисражаться с ними станет ещё тяжелее.
Миновало ещё несколько днейи не узнать неприметный дотоле Глухов. Бесчисленные копыта размесили улочкине пройти. А ведь известно: осенью от ложки воды ведро грязи!
На царский зов откликнулся в Стародубе полковник Скоропадский, в ЧерниговеПолуботок, в ПерсяславеТомара, а в НежинеЖураховскйй. Поджидали также людей из прочих полковых городов. За полковниками следовали старшины тех полков, где главные хозяевау предателя. Приставали все верные царю люди.
От царской ставки в Погребках до Глухова ехали в сопровождении драгунского Белозерского полка. Шведы с мазепинцами были далеко, за Десной, и царь, посылая полк, демонстрировал своё уважение казацким военачальникам и казацким вольностям. Он и сам направился в Глухов.