Жебраки насытились вкусной кашей. Слепой ватажок припомнил:
А я ещё при Хмеле воевал в этих местах...
Не одни жебраки обсели старика. И от других костров перебежали:
Ого! Ну рассказывайте, дед Петро!
Богдан нас к Руси затем присоединил, чтобы беспечно нам жить? Да?
У деда в голове вихрь воспоминаний:
Был у меня отчаянный товарищ... Богдана мы видели, как вот вас! Посмотришь на него, красного, сабля в руке, булава за поясом, сто смертей не страшны! Сам видел, как рубил он врагов.
Интересно слушать. Да кем-то брошено задиристое слово о нынешнем гетмане: не заботится о Богдановых статьях-условиях!
Покривилось лицо деда Петра:
Сравнили...
Такое услыхали люди, чтосмех! И правда.
Он болен и стар! нашлись защитники. А тоже лыцарь! И болеет за Украину. Он такие песни о нашем горе сочинил.
Дед не согласен:
Не тем воевал!
Снова смех.
А старый человек словно из книги вычитывает:
При самом ляшском короле вырос Мазепа! С малых лет был охотник до молодиц и девчат. Снюхался с одной шляхтянкой да так подъехал: давай, мол, твоего мужа прикончим, выйдешь замуж за меня, польским паном стану... Околдовал молодицу. А слуги подслушали и доложили пану. С отрезанными полами удрал прелюбодей в гетманщину... А тут хитростью взял булаву. И не так он народ любит, как славу о себе распускает.
Желтоголовый Мацько ловко переломил бровь и упрекнул ватажка:
Расскажите, вашмосць, что мы сегодня на пасеке слыхали!
Люди наставили уши. Может, об антихристе, который ведёт на царя неисчислимое войско? Говорят, молодой, а никому его не одолеть, потому что знается с нечистой силой. Колдунов с собой везёт. Царь отводит своих вояк подальше... На пасеке новости знают...
Нетерпеливые начали подзадоривать самого Мацька:
Так и ты молчишь! Пчёлы мёду дали?
Его самого на кол посадят! Вот! не сдержался Мацько.
Кого?
Кого?
Люди с оглядкой друг на друга. Может, кто старшиной подсажен? Но смелые затеребили Мацька:
Говори!
Скоро вся Украина узнает! петушился Мацько, видя, что дед не торопится. Не будет его! Он хочет нас ляхам продать!
Тише! набросились на товарища жебраки. Не слушайте, люди! У него не все дома! С торбой по миру идтине нужен ум!
Дед Петро не присоединялся к осторожным.
Говори уж, Мацько, говори...
Мацько начистоту:
Гетманом станет Кочубей! О! Царь забрал его в Москву! А Мазепе голову срубит! О! Так на пасеке рассказывал казак...
Новость ошеломила. Мацьку и не поверили бы, так слепой подтвердил.
Беспалый жебрак сморщился, упрятываясь в ветхую свитку:
Не впервые... Но Мазепу пули не берут. Сзади стрелятьсквозь тело проходят, а спередиотскакивают и в тебя метят...
Дед Петро не сдавался:
Такого не было, чтобы генеральный судья писал доносы!
Правда! ахнули люди. Генеральный умеет! Голова учена.
А сколько Мазепиного золота в земле!
Даже тем, кто считал, что гетман удерёт в Польшу, заткнули рты:
А москали? Зачем поставлены? Они и в поход за ним!
Отыскались возле костров такие, которые давно знали новость. Теперь добавляли от себяполучалось весомо.
Короткая весенняя ночь поднялась над миром до самих звёзд.
Дед Петро, спокойно поглаживая чубчик малому Мишку, уснувшему у него на коленях, говорил:
Царь правду любит... Теперь полегчает...
Над левадой, в запахе вишнёвого цвета, перемешанного с запахом рыбы, дёгтя, носилось множество звуков. Уже набралось без счёта людей из ближних хуторов.
Только беспалый жебрак отошёл к возку и лёг между колёсами на своей старой свитке. Не будет на свете перемен, думалось ему, зачем морочить себе голову?
Беспалого ещё мало знало товариство, потому на него не обращали особого внимания. Главноенадежда!
6
Завидев свежего коня, молодая кобылка на вытоптанном лугу, над Пслом, взбивает острыми копытами облако прозрачной пыли. Но её перестревает пастух на буланом жеребчике. По крутому лоснящемуся боку змеёй скользнул узловатый батог.
Будешь на месте! без злости говорит пастух. А ну в табун!
А поля возле шляха, между лесными деревьями, в чёрном лоске. В низинах, между синим блеском воды, пахари в белых рубахах. В чистом воздухестепные визгливые чайки. Земля переполнена птицами. А деревьяв густом новом листе...
Денис Журбенко, завидя цветущие сады, приостановил на бугре своего Серка. Конь понимающе вбивает в землю копыта. Раздуваются его влажные горячие ноздри.
Дикие груши над речкой Черницей словно вымочены в молоке и поставлены на прежние места. Молоко густыми хлопьями вцепилось в ветви. А пчёлы гудят!..
Красота!
Вот, думается казаку, брату Петрусю не до сна. Заберите хлеб, оставьте краски. Ещё малышом увидел он церковное малевание, так только возвратился домой, усталый, потому что в церковь тогда ходили далеко, в соседнее село, сразу сделал себе из конского хвоста кисточку! Вскоре и стены, и воротавсё было окрашено. Ходил в полях за овечками, приносил оттуда много камешков, коренья, известные деду Свириду. А из того всего, переваренного в пчелином воске, получались краски. А как увидел богомазов за работой, решил: буду богомазом!..
Из ближнего двора выносит старую бабу. Она торопится, да застревает в плетне.
Как живете, бабуня? приподнимается казак на стременах.
Тьфу! Сгинь, сатана!
И назад старуха. Лишь чёрная одежда мелькнула в белом цвету.
«Вот те на! Неужели я так переменился?.. Сатана... Гм...»
Хотелось казаку выманить свистом старухину внучку Галю, чтобы взглянула ясными глазами, словно приголубила! да после такой встречи нечего уже стоять. И двор желанный белым закрыт. И пчёл здесь много...
Денис направляет Серка к отцовскому хутору.
А приехать удалось вот почему. В Хвастове подошли два есаула да именем полковника Галагана повели за собой. Остановились перед столом, за которым сидел Миргородский полковник Апостол, и с поклоном стукнули дверью, уходя.
«Скачи в Полтаву! вывалил полковник из-под кустистой брови свой единственный глаз, потому что второй глаз выбит, пустое место заросло красным мясом. Скажешь в Диканьке генеральному судье Кочубею, пусть немедленно едет в гости за Ворсклу... На обратном пути заверни к себе домой. И чтоб никому...»
Чужой полковник, а всё ведает... Денис и шапку не снимал с головы, чтобы зашить грамоту, были просто слова. Садясь на коня, радовался: увидит отца, мать, брата Петруся... Да мало ли кого нужно увидеть? Галя... Красивая девушка, крепкая, смелая. Пригляделся зимой. Колядовала и щедровала с подругами. Других девок обнимал и целовал, а к ней не подступился... Баба отдаст внучку за охотного казака. Он и в реестр пролезет. Смекалистых записывают. Тут ещё и война. А встревожен Миргородский полковник Апостолтак пойми больших панов. Молодой Апостоленко, его сын, женат на Кочубеевне...
Только не шли в голову панские заботы. Присоединился Денис к казакам полковников Трощинского и Кожуховского. Они направлялись в Полтаву. Радовались, что не топчутся больше под Хвастовом, где осточертели селянам. Некоторых казаков Денис знал, с некоторыми познакомился... Зачем же обязательно обгонять Трощинского и Кожуховского? Ещё и грозился суровый Апостол: голова на плечах не удержится, казак, если не по-моему... У Апостола сила. Нужен охотный казакГалаган дал. Нужно что иноевсё будет. Но что это за важность, наконец, доехать до Диканьки? Кони добрые, деньги в тхорике! Можно потешиться!
Приключений, однако, не случилось по дороге до Полтавы. Полтавагород велик, защищён земляным валом, обросшим бурьяном и курчавой лозою. В том валу издали виднеются раскрытые настежь деревянные ворота, через которые въезжают и выезжают подводы с набитыми чем-то мешками, с размалёванными горшками, с прошлогодним пыльным сеном. Над воротамикаменная башня. Ещё несколько башен вдали. Ворот всего пять. И под каждыми шинок или корчма: и перед валами, и за валами. Возле корчем много возов.
Полковники намеревались искать кузнецов. А куда вообще держат путьникому ни слова! Навстречу выехал полтавский полковник Левенец. Полковники исчезли в его подворье, а казаки рассыпались по корчемным дворам.
Денис, найдя пристанище в одной корчме, выходил подсыпать коням овёс, гладил Серку бока, будто вдалбливал ему, что ночью придётся скакать в Диканьку. Туда от Полтавы недалеко.
Перед корчмой вдруг затарахтел воз. Едва остановились кони, как двое молодцов в казацкой одежде заполнили строение своими голосами.
Ну-ка, Охрим! кричал низенький, с короткими, задранными кверху усами, а второй, высокий, с длинными усами, перебивал ежеминутно:
Давай, Микита! Давай! Вприсядку! Вприсядку!
Они долго танцевали с молодицами, а когда упали на лавки и напились воды, так Охрим за своё:
Вон моя хата, казаки! Возле дуба! Только и останется! Чтобы на Сечи никто не попрекал, будто и я с богатеями! Взял дочь богатея, но не богатство! Сравняюсь с людьми!
Микита, ёрзая на лавке, покрикивал:
Правда! И богатых приравняем к себе! Обуем тестя в лапти!
Полтавцы смеялись, напиваясь на Охримовы деньги. Не раз слышали его споры с тестем. Микита многозначительно посматривал на товарища. Оба наслаждались знанием тайны, которую, почитай, знали и полтавцы, и мужики, и женота, потому что все поддакивали Охриму, а на гетманцев посматривали лукаво...
Денис носился в танцах, жалея, что некогда сходить к какой-нибудь молодице. Молодицы в Полтаве славные: мягкие, губастые, с ласковыми коровьими глазами. Языкибритвы. Прислушивался, а ничего не узнал.
Всё прояснилось тогда, когда вышел во двор вместе с есаулом из свиты полковника Трощинского. Крепостные валы в сумерках показались ещё выше. В надворотной башне высвистывал ветер. Нигде ни одного огонька, кроме как в корчме. Лишь беспечная перекличка охраны. Денис постоял с есаулом за ветряком, который машет крыльями сразу за воротами, на скользком пригорке. Есаул считал себя большим паном. Ему ли входить в разговор с простым казаком? Но, поскользнувшись на грязи, да так, что, если бы не Денис, не отделался бы синяком, упав на бревно, которым поворачивают ветряк, есаул признался, что полковники ведут казаков в Диканьку ловить генерального судью Кочубея! Денису хватило духу на вопрос: «Чем-то не угодил гетману?» Есаул зашипел, как дикий кот: «Тс-с!.. Царю!.. Поклёп на гетмана!» Денису стало страшно: куда влип! Вот для чего Апостол выбрал чужого казака... А если догадаются полковники? Или гетман?
Денис отвёл пьяного есаула в корчму, да самому ему уже не до горелки. Удрать бы в тёмную ночь. На Запорожье? Там брат Марко... Видано, как срубают головы ни за что. Но, подумав под пьяные крики Охрима и Микиты, Денис оставил надежду на бегство. Апостол и на Запорожье отыщет.
В просторной корчме усталые гуляки ещё доканчивали танец, а Денис уже тихим привидением выскользнул на дорогу, что тянется вдоль Ворсклы на север, мимо церкви, что белеет на высокой горе. Скакал, пересаживался с коня на коня. Над головою выгорели звёзды, а когда взошло солнце, вдруг проступили осыпанные росою стройные тополяДиканька! Конь, данный миргородским полковником, упал и не поднялся. Выручил Серко...
Теперь, в Чернодубе, навстречу идёт отец. Мельница рядом с хутором, на Чернице, ветви самого Пела, обведена отдельным валом. Отец не узнает сыначто удивляться Галиной бабке? даже шагает в сторону, уступая всаднику дорогу. А дорога ведёт на хутор.
Тату! спрыгивает казак в траву.
Лишь тогда оживают отцовские глаза...
Серко кладёт голову на казацкое плечо. Понятно боевому товарищу, что здесь хороший корм и надёжный покой.
Не собираю больше гетману на булаву, жалуется отец. Петруся нету. Яценко о мельнице не заботится. А у меня такое плохое здоровье...
В светлице не сверкают на полках дорогие кубки. Осыпались со стенможет, исчезли в погребахстаринные сабли да пистоли. Даже оконные стёкла потемнели. Только иконы, малёванные Петрусем, горят по-прежнему. Сидят за столом отец и Денис, а мать подносит еду. Наймичка отпущена, нет денег. Наймичка очень нужна.
Удрали хлопцы, продолжает мать свой рассказ, так сердюки за старого взялись.
В ту самую хатку-пустку закрыли! соглашается отец. А тут грабили... Думали, всё отдам... Выпустили, узнав, что ты у гетмана служишь. Но ничего не возвратили. Смеялись: мельницу не трогаем? Нет. А тронули быЯценко бы суплику написал. У Яценка сила...
Старик умолкает, вспоминая недавнюю встречу с гадячским купцом. Приехал к нему посоветоваться, как найти управу на Гусака, а Яценко: «Гусак сватает мою дочку... И, не давая вставить слово, захлёбывался от счастья:У меня деньги, у него молодая завзятость! Неспроста гетман подарил ему Чернодуб. Сердюки в силе. Замолвлю и о тебе слово. Нужно держаться гетмана и старшины, как вошь кожуха».
По блестящему полу растаптывалась белая известьЯценко не замечал. Не помнится Журбе, что сказано дальше, не слышались кумовы слова, хоть тот орал над ухом, а в роскошном и пустом доме слова летали без преград, ударяясь о гладенькие, кое-где уже красиво разрисованные стены. Не помнится, как добрался до брички, что сказал кучеру, и лишь когда бричка, рванувшись, подпрыгнулатогда полегчало, всё стало безразличным, пришло понимание, что в жизни проворонен важный миг... И очень заболело сердце. Не впервые...
А где они сейчас?
Денис вылезает из-за стола.
Отец кривит лицо.
Матьза жупан:
Что придумал? Сиди!
Потолкую с сотником! отводит сын материнские руки.
Пальцы тянутся к сабле, повешенной под иконами. Мать отпускает жупан. Выпрямляется во весь рост:
Вы все такиегалаганята, петухи? Сиди...
Никто не остановил бы казака, может, и сам полковник Галаган. А матери он покоряется. Она снимает со стены саблю и несёт её в чулан.
Сотник сейчас в Гадяче, вмешивается отец. По шинкам гниёт да в карты играет!.. Сердюков при Гузе человек десять. Отдохни... Что-нибудь придумаем, если Бог даст жизни. Хоть и в большой цене сотник у гетмана, но если бы суплику в руки... А Петруся и Степана Марко сманил на Сечь, не иначе. Коль ты не видел их в войске.
Мать, возвратясь, гладит сына по голове, будто маленького. Он снова садится на лавку.
У людей горе, добавляет мать. Кто без денег, тех на майдане били... Галиной бабунео послушенстве она никогда не знала! и ей пять нагаек... Галя плакала, а старую в рядне понесли.
Вот почему она меня испугалась! вспоминает Денис старуху.
Да! снова перехватывает разговор отец. Чернодуб больше остерегается сердюков, чем татар! Гусак завёл четыре дня панщины! И при ляхах-католиках такого старики не помнят! На месте сгоревшей Лейбиной корчмы поставили новую. Нужна человеку чарка на крестины или похороныпереплати сотнику, больше, чем Лейбе! Вот закон и правда. Да люди не дураки. Поедет отсюда сотниккто смирится? А чем заслужил он ласку гетмана?
Не знаю, в который раз задумывается Денис. Гетман собирает вокруг себя молодых сотников, самых ему верных, ничего для них не жалеет, говорят...
Казак покорно ложится на взбитые материнскими руками подушки. Зачем сюда ехал? Не знал бы о лихе, не ведал бы, что Галю мать называет своей будущей невесткою, только прикладывает то слово к ней применительно к Марку. А теперь... Тихо стонет на лавке отец, не в силах уснуть, так болит сердце. Бродит при свече мать...
Что ж, прощай, коли так, Галя... И не знала ты казацких мыслей о себе, так и не узнаешь. Прощай. Есть и другие красивые девчата на свете. А завтра в дорогу, к войску. Дорога, говорится, наша тётушка. И к гетману можно с супликою, коли так. Не о себе жалоба, об отце. Нет стыда. Даже большие паны жалуются...
Через мгновение казак проваливается в сон. Ему видится дорога, уставленная цветущими деревьями. Смеётся весёлая Галяона вскачь несётся на молоденькой резвой кобыле...
В полупустой конюшне тем временем набирался сил на всё способный Серко.
7
Марко Журбенко, слоняясь без дела, жалел, что не пошёл с теми казаками, которых повёл на Дон заросший бородою Кондрат Булавин. Не нравилось казаку, что христианин поднимает саблю на христианина. А теперь, наглядевшись на неправду в гетманщине, решил: лучше делать такое, чем молча мириться с неправдой. Всё же за казацкую волю борются на Дону!
Отнесена в море ледяная Днепрова одежда. Степи устланы травами, сверху всё вышито цветами. Птицы высиживают птенчиков. Кобылицы сзывают ржанием жеребят. Телята взбрыкивают возле коров... Весна, а походом не пахнет. Для чего загнал Марко добрых коней, торопясь на Сечь?