Сдается мне, что это ты, Митрий, приехал,сложил дед козырьком порепанную ладонь над подслеповатыми глазами.
Вин самый, диду,пробасил, спрыгивая с телеги, дядька Митро.
Слепая кляча тотчас остановилась, тяжело поводя худыми боками.
Хозяин в Гашуне, чи тут?спросил дядьку Митро.
Тут, хай ему черт,ответил старик и опасливо оглянулся на одну из мазанок.С той поры, как приехали сюда столяры, он целыми днями возле них торчит. А вот он и сам, легок на помине. Но! Чтоб тебе вытянуться,прикрикнул старик на лошадь и схватился руками за край бадьи.
Казбек взглянул на своего нового хозяина, который, перешагнув через порог мазанки, широко расставил ноги, а руки заложил за спину. У него красное бородатое лицо с маленькими сердитыми глазками под кустистыми бровями, на которые надвинут картуз с суконным козырьком. Одет он в чумаркуособого покроя бекешу с меховой опушкой. Короткие ноги его обуты в блестящие сапоги, похожие на поставленные горлом вниз бутылки.
Где ты подобрал цього оборванца?устремил хозяин колючий взгляд на сжавшегося под этим взглядом мальчишку.
На Джикаевском хуторе. Будет у меня за гарбича,ответил Митро.
Хозяин поморщился.
Невжлэ не найшов трохы посправней да покрашче? Ото поглядят добры люды и скажуть, що Холод своих работникив голодом уморыв. А ну, геть до мэнэ!хлопнул он себя ладонью по бедру, словно подзывая собаку.
Подойди к хозяину,буркнул своему подопечному на ухо дядька Митро.
Казбек слез с телеги, втянув голову в плечи, направился к владельцу хутора.
Ты, мабуть, из цыган?уставился на него Холод презрительно-насмешливым взглядом.
Яосетин!гордо вскинул голову Казбек и тоже презрительно изогнул тонкие, как у отца, губы.
А почему у тебя серьга в ухе?
Серьгу бабка Мишурат повесила, чтоб здоровый был.
Та-та-та!вытаращил глаза тавричанин в ложном удивлении.А я всэ сгадую, як зробыты так, щоб мои телята росли здоровы и телом крепки. Треба повесить им в ухи серьги. А воровать ты вмиешь?сощурил он снова глаза-угли.
Я работать ехал, не воровать,вспыхнул краской стыда Казбек и отвернулся от насмешника.
Ну ладно, не ершись, я пошутковал трохы,сказал примирительно хозяин.Иды на черну кухню, там тоби даст поисты старая Оксана.
Но тут к разговаривающим подошел дядька Митро:
Ни, Вукол Емельянович, вин пиде со мной на билу кухню.
Подобной вольности Холод не ожидал даже от такого независимого чабана, как Митро. Он на некоторое время потерял дар речи и только наливался, подобно пиявке, кровью и, открыв рот, тяжело дышал.
Это ты мэни сказав таке?выдавил он из себя наконец.Своему хозяину? Да ведь я для тебя царь и бог, поняв?
Царей нынче скидают, Вукол Емельяныч, аль не слыхал?усмехнулся чабан.Шуганулы твоего царя с трону, тильки пыль заследом.
Зазнался?надвинул Вукол Емельянович на горящие, ненавистью глаза кустистые брови.Забув, кто тэбэ освободыв от фронту?
Да лучше на фронт, чем вот так...
Досыть!крикнул хозяин.А то не погляжу, шо ты Митро, выгоню за таки слова с хутора в шею.
Ни,потряс в ответ головой дерзкий чабан.В шею не дозволю. А шо касаемо миста, так его в бурунах ого-го скильки: у Бабанина, говорят, тоже вивцы есть да и у Рудометкина. Пошли, хлопче,взял он рукой-лапищей хрупкое плечо мальчишки и повел его к другой мазанке, возле которой толпились сгорающие от любопытства кухарки, скотницы и прочие обитательницы хутора. Ну и ну! так еще никто не позволял себе разговаривать со степным королемВуколом Холодом.
В белой кухне за длинным, давно не скобленным столом с широкими, черными от набившейся грязи щелями сидело человек десять одетых так же, как и дядька Митро, мужчин. Они густо дымили махоркой и вели промеж собой ленивый разговор. Увидев в дверях незнакомого мальчишку, нахмурили брови:
Откуда взялся этот господин, что с нами за один стол садится?
Здоровеньки булы, господа чабанове,снял шапку дядька Митро и подтолкнул Казбека к длинной во весь стол скамье.Цэ мий новый гарбич.
Все сидящие за столом удовлетворенно покивали головами, а самый ближний к Казбеку чабан, маленький, белобрысый, похожий на растрепанного ерша, которым моют бутылки, подвинулся в сторону, освобождая место.
Оказывается, это не с простой собаки шерсти клок,подмигнул он весело.Так и быть, садитесь со мной рядом, ваше сопливое степенство, да набирайтесь ума.
У тебя, дядька Василь, столько ума, как на колене шерсти,усмехнулась вошедшая кухарка, молодая, крепко сбитая женщина с круглым белым лицом, и поставила на стол широкую доску с нарезанным хлебом.Разве что матюкаться научишь, на такое дело ты мастер.
И матюк пригодится в жизни,осклабился Василий, провожая статную молодайку похотливым взглядом.Кусочек, а?подмигнул он сидящим напротив пришлым столярам, которых хозяин нанял достраивать свой новый дом, и, взяв с доски ломоть хлеба, стал его жевать.
Да, кусочек что надо,усмехнулся один из них, худой и длинный, с такой же длинной, похожей на утиное яйцо головой и, притворно вздохнув, толкнул локтем рядом сидящего товарища:В Егорлыцкой, небось, тоже некоторые куски подбирают, покель мы по заработкам шляемся, а, брат Клева?
Витчипись, пустомеля,огрызнулся тот, в отличие от приятеля низкий ростом и чрезвычайно широкий в плечах. Он походил на домашнего покроя чувал, в который насыпали пудов восемь пшеницы.
«Этим дядькам, видно, тоже очень хочется есть»,подумал Казбек, глотая слюну при виде кусков хлеба, горой наваленных на круглую доску.
Снова вошла кухарка, поставила на стол две расписные глиняные миски с дымящейся лапшой. Чабаны и мастеровые не сговариваясь дружно заработали ложками.
Ешь, хлопец,погладила кухарка Казбека по курчавой голове.Набивай живот, пока очкур не лопнет. Только на сладкий пирог оставь немного места.
Казбек благодарно улыбнулся доброй женщине и запустил ложку в общую посудину. Ох, до чего ж вкусна чабанская пища!
Гляжу я на вас, братцы чабаны, и дивуюсь,не выдержал затянувшейся паузы в прерванном разговоре столяр Клева:с виду вы будто бы православный народ, а леригию не дюже чтите, пост не соблюдаете и молитвой себя не обременяете.
Гляди, какой божественный выискался,засмеялся Василий.У нас, чабанов, братец, верастепь широкая, церквагарба походная, а крестгерлыга крючкатая. Ты спроси вот у него,ткнул он пальцем в дядьку Митро,когда он последний раз в церкви был. Расскажика, брат Митро, как ты у попа в Курской прикурить попросил из кадила...
Да ну тебя к шуту,отмахнулся от него дядька Митро.
Ведь мы, добрый человек, даже на праздник пасху не заглядываем в церквунекогда,продолжал Василий, раскрасневшийся от обильной пищи и еще больше разлохматившийся от духоты.Люди говеют, исповедаются, причащаются, а мы, как те басурмане... Привезут тебе в степь кулич да крашеные яйца, скажут, через сколько дней разговляться, а мы еще и не заговляли. Вот придется какие дни побывать на хуторе, так и тут не подступись ни к какой бабе: «От тебя карболкой воняет». За человека не считают. Вот иной раз и закрутишь на всю губу с горя да обиды. Эх, и добре я гульнул в Моздоке...
И как же ты, Василь, гулял?не утерпела убиравшая со стола кухарка.
Тебе такая гульня, Христина, и во сне не снилась,потер руки Василий.
А все же?
Василий пожал плечами:
Известно, как чабаны гуляют... Рассчитался я за прошлый год с Вуколом, получил три сотни чистыми и пошел в Моздок. Перво-напервок Армянской церкви, что на Большой улице. Там стоят фаэтоны. Я выбрал какой покраше и сел в него. А кучер говорит: «Чего вам угодно?» «Угодно мне,отвечаю,чтоб отвез ты меня в такое, место, где могли бы мы отдохнуть». «Абы ваши денюжки, а то будут и девушки»,засмеялся кучер и только вожжами пошевелилпонеслись вороные кони. Народ смотрит с плетуаров, дивится, а я сидю, как пан, и герлыга рядом. Привез мени кучер к какойто хате недалеко от Терека и кричит: «Эй, хозяйка, отчиняй ворота!», а мне на ухо: «Тута, господин, можете жить, гулять, выражать свои чувства, как дома в своей хате». А у меня хат, как у той собаки... Тут и хозяйка навстречу: «Милости просим!» Поглядел я на нее: баба шо надо, вроде нашей Христи...
Дальше Василий принялся живописать свои похождения такими прозрачными красками, что мужчины хватались за животы от смеха, а женщины, плюнув в сторону рассказчика, дружно выкатились из кухни на свежий воздух.
И долго ты так гулял?спросил у него другой чабан Селивестр.
Нет, не долго: дней на пять хватило. А потом очухался на полу у своей мадамы. В голове гудит, а в карманетихесенько. Герлыга и все причиндалы в коридоре валяются. «Пора,говорит моя мадама, а у самой строгость в глазах,уходить тебе, Василий Лексеич». Дала мне на дорогу стакан водки, и пошел я снова к Вуколу Емельянычу наниматься еще на срок...
Сдается мне, Василь,подал голос молчавший до сих пор свинопас Мартын,что погулял ты в Моздоке, как тот воробей на свадьбе. Послухайте теперь мою байку... Гуляли добры-люди, оправляли свадьбу. Добре выпили, заспевали песню, начали танцевать. Все это видел воробей. «Дай и я напьюсь, загуляю хоть раз в жизни по-людски». Залетел на стол и из чужого стакана выпил аракиразве много воробью надо... Остальные воробьи сидят на ветках и дивятся: «Вот молодец воробей! Смотри, как напился!» А наш воробей то на тот бок, то на этот падает, чтото бормочет, ругается по-воробьиному. Откуда взялся ястреб, ухватил того воробья, только перья из него полетели по ветру. Зачирикали воробьи, а самый старый покачал сивой головой и говорит: «Вот так пьяных и берут». Нашему Василю еще повезло: хоть перья оскубли, да живой осталсяслава богу.
Все засмеялись. И только дядька Митро не улыбнулся.
Байка добрая,сказал он, не глядя на старого свинопаса,Для горобцив вона подходяща, а мыне горобцы. Хоть пять днив побув и Василь человеком, а не скотом, и господа ему прислуживали, и он потешался над ними, як хотив. Пущай он не нажил себе отары и хутора, зато никто на него не робыть, и он не дерет шкуры с своего брата. Лыхо нам живется, да ничего, доживем и мы до своего часу, будэ и на нашей улице праздник. Небось, слыхали, як царя нашего с трону сбросили? Ото скоро и остальных кровососов скинемо.
Да невжли, Остапович, цэ правда?вылупил глаза Василий. А все остальные разом заговорили, перебивая друг друга.
А колы я брехав?погладил усы дядька Митро.В Моздоке своими ушами слыхал, як в газете про то читалы.
А про землю ты ничего не слыхал?вытянул насколько можно короткую шею столяр Клева, и маленькие, добродушные глаза его светились надеждой и затаенной радостью.Нарежут теперь земли иногородним?
Про то точно сказать не могу,развел ручищами дядька Митро.Но казав мэни один ученый армянин, шо землею будет займаться учредительное собрание.
А что это такоеучредительное собрание?
Не знаю. Должно быть, сход якысь народный, як у казакив в станице.
Ну, ежли як у казакив, то дождешься от них черта лысого, а не земли. Эх, мне бы такие деньги, якы ты, Василь, дуром провел в Моздоке,мечтательно зажмурился Клева.На шиша б мэни тогда и твое учредительное собрание. Бросил бы я мотаться по хуторам, зараз бы вернувся до дому к жинци...
А у нее сидит в горнице Гришка, атаманов сын,докончил за него его земляк Сухин.
У Клевы словно от боли перекосилось лицо.
Плетешь ты, Серега, черт знает то,оказал он с сердцем.Сам знаешь, моя Настя не позволит баловства, як и сам я не позволяю.
Не позволяешь, а на кухарку Оксану всякий раз облизываешься. Вот я расскажу твоей жинке...произнеся эти слова, Сухин облизал тонкие, спрятанные в черной густой бороде губы. Эта же борода прикрывала его постоянную, часто ядовитую усмешку.
У дурного попа дурна и молытва,махнул рукой Клева и встал изза стола. Он был однолюб и не выносил скабрезных шуток своего приятеля.
Встали изза стола и остальные участники затянувшегося ужина.
Пидемо, княже, спаты,взял за плечо своего подопечного дядька Митро.Ты хоть шолибо понял из нашей брехни?
Ага, понял,кивнул головой Казбек, отчаянно зевая и натирая кулаком покрасневшие глаза.Хорошо на фаэтон катать. Я, когда стану мужчиной, каждый день на фаэтон ездить буду.
* * *
Разбудил Казбека петух. В поисках корма он забрел через открытую дверь в чабанскую спальню и загорланил свое извечное «кукареку». Увидев на нарах зашевелившегося человека, недовольно забормотал чтото и выскочил наружу. Следом за ним, щурясь от солнца, вышел и Казбек.
Не знаю, як в чабаны, а в пожарники ты, княже, сгодишься,усмехнулся ему навстречу дядька Митро. Он стоял возле своей гарбынебольшой тележки на двух огромных в человеческий рост колесах под двускатной камышовой крышейи чтото складывал в нее.
А зачем меня не разбудил?улыбнулся Казбек, подходя к гарбе и берясь за бутыль с какойто черной жидкостью, чтобы подать ее своему новому хозяину.
Да думаю себе, хай поспит дытына, пока не наступив ему на ногу черный вал.
Какой вал?не понял Казбек.
Вырастешьузнаешь,потрепал его по курчавой голове дядька Митро и забрал бутыль.Я сам положу, а тыгеть до тетки Христины, возьми у ней харч на дорогу.
А где вона?спросил осетин, учтя вчерашнее замечание украинца.
Мабуть, в Холодовой хате, туда давче с ведром отправилась.
Казбек побежал разыскивать кухарку. «Но! холера тебе в бок!»неслась ему в спину ругань старика-водоката, погонявшего слепую клячу у колодца. «Талды-галдынаделаю беды!»выскочил ему навстречу изза угла хаты черный до синевы индюк с воинственно распущенным хвостом. Казбек обошел стороной взъерошенного, как чабан Василь, индюка, осторожно перешагнул порог мазанки и на цыпочках прокрался по земляному полу сеней к двери, ведущей в горницу. Она была открыта. Казбек заглянул в дверной проем: тетка Христина стояла на крашеном деревянном полу в подоткнутой выше колен юбке и, выжимая мокрую тряпку, смотрелась в висящее на стене большое овальное зеркало.
Неужели я такая страшная?донесся к нему ее задрожавший голос. Бросив тряпку на край стоящего на полу ведра, она взялась обеими руками за свой округлый подбородок.Потому он и не глядит на меня, что я такая некрасивая.
Женщина покачала из стороны в сторону головой и вдруг, высунув язык, показала его зеркалу.
Да брешешь ты, проклятое стекло. Если б я была такая поганая, разве цеплялись ко мне в Гашуне парни? А чабаны? Каждый старается меня обнять да ущипнуть за что не надо. Хозяинтоже. Один только Митро не трогает. Дурной: небось, тоже, как и Василь, к мадамам за гроши его чума носит, а я вот онапод боком, некупленная.
Кухарка нагнулась над ведром с водой, и улыбка разгладила собравшиеся было морщинки на ее лбу.
Я ж говорю, что брешет это зеркалорассмеялась она счастливо, еще ниже склоняясь над ржавым ведром.Вон какие у меня глазакак звездочки. А какие губыбудто ягодки. Хороша! Хороша Христякак цветок лазоревый!вскричала она и, подхватив ведро, закружилась по комнате. Тут только заметила она выглядывающего изза косяка мальчишку.
Что тебе тут надо?нахмурила Христина черные брови и подошла к свидетелю своего разговора с зеркалом.
Дядька Митро сказал: «Возьми харч»,ответил Казбек и ткнул пальцем в сторону зеркала.Можно я поглядеть немножко?
Христина рассмеялась.
Погляди, ежли такой смелый,разрешила она.
Казбек подошел к зеркалу и в ужасе отшатнулся: из золоченой рамы уставился на него диковинный урод с непомерно большой головой на тонкой шее. Правый глаз у него был с чайное блюдце и таращился огромным бельмом, едва удерживаясь в глазной орбите, левый наоборот сплющился едва заметной щелью, наискось перерезав щеку и чуть не прикасаясь к вздутой, как от чирья, губе; длинный, как у старого Османа Фидарова, нос опустился на подбородок. Казбек даже оглянулся, думая, что этот урод стоит у него за спиной.
Что, и ты испугался?снова рассмеялась Христина.Не бойся, хлопче, это зеркало какоето ненормальное. И зачем только хозяин привез его сюда? Мордашка у тебя славная и волосья курчавые. Вырастешьот девчат отбою не будет. Наша сестра дюже курчавых любит. Только одна я, бедолага, присохла к белобрысому да плешивому, как грязь к коровьему хвосту...
К дядьке Митро?уточнил Казбек. А тетка Христина удивленно всплеснула руками: