Терская коловертьКнига третья
Часть первая
Глава первая
Казбек оглянулся: вздымая дорожную пыль, его нагоняла запряженная парой лошадей тачанка.
Тпруу, окаянные!с передка тачанки свесилось бородатое лицо:Далече ширкопытишь, мил человек?
Казбек переложил из руки в руку ремешок фанерного чемоданчика, заискивающе улыбнулся:
Нет, дада, недалеко, в Стодеревскую.
Гм недалеко,ухмыльнулся хозяин тачанки.До Стодеревов, почитай, ишо верстов восемь, а то и поболей. Ну, давай твой чемойдан, залазь в тачанку.
Казбек не заставил себя долго уговаривать, сунул надоевший за дорогу ремешок чемодана в ладонь случайного доброжелателя, легко вскочил на железное крыло замедлившего ход экипажа.
С золотом он у тебя, что ли?проворчал хозяин тачанки, ставя чемодан сбоку от своих сапог и полуоборачиваясь к пассажиру.
Ага, с золотом,отозвался шуткой на шутку юноша.
Ты гляди тама не подави чего, прилепись с краю и ногами не того
Хорошо, дада.
Ты чего, ай не русский?
Ага, нерусский, осетин я.
Я так и смекнул. Но, чумовые, обрадовались!стегнул ременными вожжами по лоснящимся крупам лошадей старый казак.
Некоторое время ехали молча. Казбек, втиснув ноги между бидоном, ящиком и какойто покрытой рогожей рухлядью, откинулся на спинку сидения и даже глаза закрыл от удовольствия. Недаром сказано, лучше плохо ехать, чем хорошо идти.
А еще говорят, что мир не без добрых людей. Вот ехал мимо человек и подобрал его, пешего. И вообще, на свете хороших людей больше, чем плохих.
Заснул ты там, что лича?донесся к нему голос возницы.
Нет, не заснул, задумался маломало.
Правильно, в дороге спать нельзя.
Почему?
Убить могут по нынешним временам.
За что, дада?
А так, ни за што. Это хорошо, что я добрый человек,казак снова обернулся к пассажиру и окинул его таким пронзительным взглядом, от которого у Казбека пробежали по спине мурашки,а то б ножом чирк по горлуи в бурьян, а денежки себе за пазуху. Тактося
Да у меня и денег всего полтора рубля,поежился Казбек.
Полтора рубля тоже в грязе не валяются. К тому же сапоги на тебе нечиненые, рублев на пять смело вытянут. Да и пиджачишко какой ни на есть. Про чемойдан я уж не гутарю
А в нем один лишь инструмент.
Так ты сапожник, стало быть?
Монтер.
Чаво?
Монтер, говорю.
Энто как же понимать, по лошадиной части, что ли? Вроде коновала?
Казбек рассмеялся.
По части электричества,ответил он, половчее укладываясь на соломенную подстилку.
Ась?казак наклонил заросшее сивым волосом ухо.
Электричество проводить буду!крикнул пассажир, перекрывая своим голосом стук колес и подавляя в себе неприятное чувство, вызываемое необходимостью открывать рот в облаке поднятой конскими копытами пыли.
Вонапротянул казак, скосив блестящий глаз на тщедушную с виду фигуру юного специалиста.А на кой нам ляд энто ваше ликтричество?
Как на кой?встрепенулся юноша.Для света. Чтоб светло в хатах было, для машин в коммуне и вообще
В коммуне, говоришь?в голосе казака появилась неприятная интонация.Да ты, случаем, не к богомазу направляешься?
Ага,подтвердил Казбек,к Тихону Евсеевичу. Меня райком комсомола направил в распоряжение председателя коммуны
Тпруу!!!заорал вдруг возница, натягивая вожжи.А ну слазивай!предложил он своему незадачливому пассажиру, подкрепляя слова красноречивым движением локтя.
Да ты что, дада?юноша вскинул на казака подетски удивленные, большие, как небесная синь, глаза.
Черт тебе дада!плюнул казак в придорожный бурьян. Ласковость в его голосе сменилась откровенной злобой.Слазивай, тебе говорят!он пнул ногой чемодан и угрожающе поднял над головой свитый из сыромятных ремней кнут.
Казбек слез с тачанки, наклонился над сброшенным в пыль чемоданом.
Господи! Прости мою душу грешную, целую версту, почитай, вез антихристаказак осенил размашистым крестом кудластую, густо посеребренную сединой бороду и хлестнул кнутом по лошадям. Парень остался один посреди розовой от защитного зарева и цветущих бессмертников степи, над которой в набухающем синевой небе уже неуверенно вспыхивали то здесь, то там первые звезды. Вот же не повезло. А все изза своего дурацкого языка. Зачем было откровенничать с незнакомым человеком? И вообще, кто его гнал пешком сегодня в эту коммуну, да еще глядя на ночь. Ведь Кокошвили ясно сказал, что торопиться со станцией не следует, все равно для нее еще не заготовлено оборудованиедаже генератора нет, что ему, Казбеку, нужно только изучить местность и наметить кратчайшую прямую для электролинии от Терека к коммунарскому поселку. Казбек улыбнулся, перекладывая ручку чемодана из ладони в ладонь: откуда было знать заведующему электротехнической частью в районе, что влекут юного монтера в коммуну не столько изыскания, сколько сердечные дела.
Подслеповатые окошки станичных хат тускло желтели в темноте, отбрасывая на дорогу расплывчатые тени перекошенных рам, и уже повисла золотым нимбом над церковным куполом луна, когда наш юный спутник ступил наконец на станичную площадь. Справацерковь, слевасельсовет, а впередивон она, хата Трофима Калашникова. У Казбека от волнения сильнее застучало сердце: сколько лет прошло с тех пор, как виделся с дружком в последний раз. «Мы и тебе найдем невесту,вспомнилось само собой обещание молочного брата,в Стодеревах ими хучь пруд пруди».
Казбек подошел поближе, прислушался: за воротамитишина: ни гусь не кагакнет, ни конь не стукнет копытом. Только изза Терека несутся безумолчно соловьиные трели, да нетнет сам Терек вздохнет тяжко обвалившейся в воду береговой глыбой. Тут только Казбек заметил, что в Калашниковой хате окна забиты крестнакрест досками. Все ясно: Калашниковы больше не живут в этом доме. Но куда же они подались из насиженного гнезда? И куда теперь, податься уставшему с дороги путнику? В коммуну? Но до нее еще несколько верст. И попробуй найди ее ночью, если до этого никогда в ней не был. В сельский совет? Казбек оглянулся на здание бывшего казачьего правления: в нем ярче, чем в других хатах, светятся окна, у крыльца стоит одноконная бричка. Казбек пересек в обратном направлении площадьпустырь, поднялся по ступеням на сельсоветское крыльцо, заглянул в окошко: ого! да там же народищуцелый казачий сход! Он прошел в сенцы, приоткрыл дверь. Вместе с табачным дымом устремился ему навстречу гул чемто недовольных мужских голосов.
Чуднопра,выделялся из этого гула рокочущий бас.Продразверстку, кубыть, уже отменивши, а нас доси хватают да горло: давай хлеб и хучь ты вытянись.
Ему отвечал другой голосизза стола председателя, за которым Казбек увидел между Макаром Железниковым и какимто незнакомым человеком своего зятя Степана. Это, значит, его бричка стоит у крыльца.
Никто никого не хватает за горло, товарищ,говорил незнакомый человек, внешне похожий на Тимоша Чайгозты, даже уши так же оттопырены.Разговор идет о хлебных излишках, которые Советская власть покупает у зажиточных хозяев. Я как председатель райхлебтройки призываю вас добровольно, без всякого нажима продать эти излишки, в которых так нуждается пролетариат.
Истинно сказано, кто хлебушек не сеет, тот его чаще жует,снова пророкотал бас, а стоящий неподалеку от Казбека молодой, с рябинкой в лице казак спросил, прищурясь:
По какой же такой цене вы сбираетесь покупать энти излишки?
По твердой, государственной,ответил, не задумываясь председатель райхлебтройки:пятьдесят копеек за пуд ржи и полтора рубля за пуд пшеницы.
Ха! Полтинник за пуд. Это под Духовто день? Считай, перед самой новиной? Ты его спробуй купи за такую цену на базаре.
Все находящиеся внутри помещения загудели, одобряя брошенную реплику, и даже клубы табачного дыма закачались энергичнее под потолком.
А косу ты мне продашь в лавке за полтинник? Или ситцу жене на платью?продолжал тот, что с рябинкой в лице.Обносились как есть начисто. Вон бабы знов за прялки уселись, чтоб было хоть чем стыд прикрыть. Кому излишки, а комуштанишки.
Собравшиеся охотно рассмеялись на рифмованную шутку.
Не тебе бы, Петр, плакаться о штанах,поглядел в его сторону, насупив широкие брови председатель сельсовета Макар Железников.Уж чья бы корова мычала, а твоямолчала. В сундуках, поди, не меньше, чем в закромах.
А ты, что, в них заглядывал?усмехнулся Петр.Ежли и имеется какая малость, так я ее не собираюсь задарма отдавать.
Очень рассердился на заявление рябого казака председатель райхлебтройки. Поднявшись за столом, он долго и горячо обвинял его в «ошибочности занимаемой им позиции», а в конце пообещал, чтоде, опираясь на свои полномочия, совершит куплюпродажу в его амбаре и без его согласия, чем вызвал в среде собравшихся новую волну тревожных настроений.
Гляди, как завернул. Выходит, добровольно, но обязательно.
Известно: кто верхи сидит, тот и погоняет.
А где же правда?
И тогда за столом поднялся Степан. Привычно поправил ремень на гимнастерке, пятерней провел по волосам, зачесывая их назад, как это делал Киров на моздокском съезде.
Правду ищете?устремил он на собравшихся укоризненный взгляд.А ее искать не надо, она вся перед вами, неприкрашенная, непричесаннаякакая есть. В стране небывалая разруха после гражданской войны. Правда? Правда. В результате этой разрухи крестьянству не хватает товаров, а рабочим, производящим эти товары,хлеба. Тоже правда? А смогут они, голодные, увеличить выпуск товаров? Не смогут. Так какую же еще вы ищете правду? Не лучше ли поискать в терском лесу тех, кто вредит этой правде, кто старается сделать из правды кривду?
Степан передохнул, обвел притихших казаков вопрошающим взглядом.
Ведь как получается,продолжал он все тем же ровным, дружелюбным голосом,рабочим, совершившим в союзе с крестьянством величайшую в мире революцию, нам жалко продать излишки хлеба, а бандитам, злейшим врагам революции, даем бесплатно.
Притихшее было собрание загалдело недовольными головами:
Ну это ты, товарищ начальник, заздря
Мы их и в глаза не видевши.
К тому ж, бандит не ждет, когда ему дадут, а сам береть.
Степан поднял руку.
Не все сразу, товарищи! И, пожалуйста, не обижайтесь на мой упрек. Я не всех имел в виду, а только некоторых. Нам, работникам ОГПУ, доподлинно известно, что коекто из местного населения помогает бандитам провиантом и оружием, а также оповещает их каждый раз о приближении чекистов. Должен предупредить, что за подобные действия закон карает особенно строго. Так что, товарищи казаки
Да какие мы теперя казаки,послышалось в ответ с невольным вздохом.Деды наши были казаки, отцы маненько, а мы самые что ни на есть захудалые мужики: ни ружья в доме, ни шашки. Придет тот же самый Котов со своей компанией, а мне и отмахнуться от них нечем. Поневоле отдашь ему и хлеб, и мясу.
Станицы помужицкому селами прозываются,поддержал высказавшего давнюю обиду стоящий неподалеку от Казбека маленький щуплый казачишка в белом затасканном бешмете.Забыли, считай, как и на коня садиться.
А хотите, все будет называться попрежнему?прищурился Степан, сдерживая на губах улыбку.
А что толку от нашего хотенья. Нам, как тому быку: ешь, что поставили, делай, что заставили.
Не прибедняйся, Ефим,усмехнулся Степан.Знаешь ведь, чье мясо кошка съела. Было ведь за что поснимать с вас кинжалы, а то не так?
Таак! Обвиноватились, чего уж там,выкрикнули из людской гущи.Сбил нас с понталыку в восемнадцатом черт криворотый, замахнулись не в тую сторону.
Крепко замахнулись,согласился Степан и вздохнул при этом.Однако Советская власть не помнит долго обиды. Как мать прощает своего неразумного сына, так и она прощает вас, терские казаки, и возвращает вам ваше казачье звание.
Собрание ответило ему единым радостным вздохом:
И форму казачью?
Конечно,кивнул головой Степан.
И кинжалы?
И кинжалы.
Надо же! Не светило, не горело да враз припекло. Ну, спасибо, любушка, дай бог тебе здоровья за твою добрую весть. А излишки продадим, не сумлевайся. Разве мы не понимаем? И Котову вязы скрутим. Вот уж удружил так удружил Снова, стало быть, черкески и ремни с наборами?
Вот ведь как бывает. Целый час толкли воду в ступе, всячески отмахиваясь от уговоров уполномоченного продать государству хлебные излишки, а решила дело какаянибудь минута, помноженная на долгожданную весть.
Знал, собачий сын, чем пронять нашего брата,весело переговаривались станичные жители, вываливаясь из насквозь прокуренного помещения сельсовета (отныне стансовета) на площадь и не спеша расходиться по своим куреням. Ведь подумать только: снова можно надевать казачью форму, как в былые времена!
Вместе со всеми вышел на свежий воздух и Казбек. Подождав, пока председатель сельсовета проводит усевшееся в бричку районное начальство, подошел к нему, спросил, где можно будет переночевать.
Да, должно, у Невдашовых,ознакомившись с его мандатом, сказал Макар.Денис сам коммунар, да и дочка его младшая тоже в коммуне. Так что дуй, парень, к Невдашовым. Знаешь, где они живут? Вот и хорошо. А утром я тебя отправлю в коммуну с кемлибо, тут не дюже далеко.
У Казбека невольно зачастило в груди: неужели он сейчас увидит Дорьку, ту самую сероглазую девчонку, что вытащила его, тонущего, из Терека семь лет назад?
Но увидел он не Дорьку, а ее мамашу.
Кого там нелегкая принесла?выглянула на стук из двери хозяйка, худая, как и в прежние времена, длинноносая, отогнала прочь беснующуюся при виде чужого человека собаку.Неначе знов уполномоченный? Вот же чертов Макар: кто б не заявился из району, всехк Денису. К себе небось повел. Как же, заезжий двор ему у Невдашовыхсамим жрать нечего
Я, нана, ведь только переночевать. А харчи мне коммуна выдавать будет,поспешил успокоить хозяйку незваный гость.
«Нана» в ответ презрительно хмыкнула, заметив, что в коммуне однаде гольтепа собралась, что коммунарам самим пожрать нечего и что она своему Денису, черту длиннобудылому, вовек той коммуны не простит и что Одним словом, хозяйка была настроена враждебно к вводимым новшествам, и Казбек не стал доказывать ей преимущества коллективного ведения хозяйства перед единоличным, а так как был уже поздний вечер, и он чувствовал вялость в ногах от многокилометрового перехода, попросту спросил, где ему можно расположиться.
Ложись на нарах. Соломки подгреби в голова да сверни чекменьвон висит на гвозде. А укроешься дерюжкой.
Отдав положенную дань ворчанию, хозяйка безо всяких переходов вдруг подобрела и весьма неожиданно спросила:
Истьто хочешь?
Неезамялся Казбек, снимая пиджак и сворачивая его себе под голову.
«Нее»,передразнила его хозяйка, беря в руки рогач и просовывая в печной зев.
Борщ, которым она его угостила, был наварист и вкусен. Казбек, изрядно проголодавшийся в дороге, энергично заработал ложкой.
Говоришь, коммунарам есть нечего,взглянул он вопросительно на хозяйку,а у самой щи с мясом.
А разве я коммунарка?встрепенулась та, задвигая чугун на прежнее место.Я, слава богу, еще с ума не спятила. Это все дурак мой старый: сам в ту коммунию вляпался, как черт в вершу, и девку с собой прихватил. Не божье это делокоммуна: соблазн один.
Какой же соблазн?возразил Казбек.Сообща работают, сообща едятвсе побратски, и радость и беда.
Иинегодующе взмахнула хозяйка тощим кулаком.Какая там радость? Собрались в одну кучу иногородние да самые что ни на есть захудалые казачишки навроде нашего Хархаля да Анисьи Колотовой и думают, что будет им сыпаться в подол манна небесная. Ты бы поглядел, какая у них там общежитиясо смеху помереть можно
Так это же временно,возразил Казбек,так сказать, на первых порах.
Вотвот, и мой Денис так гутарит,подхватила хозяйка, не спеша прервать наболевший разговор.Будут, дескать, у нас и дома, и школа, и даже собственная больница.
Конечно, будут.
Гля, и этот туда же,поджала хозяйка тонкие губы.Должно быть, тоже его наслушался.
Кого?
Да председателя ихнего Тихона Евсеича. Не жилось ему в Моздоке при хорошей должности, решил коммуну организовать. Он об энтой коммуне нашим казакам еще в восемнадцатом годе все уши прожужжал. Бывало, соберутся в хату Кондрат с Недомерком да с дедом Хархалем, а он им кажон раз одно и тоже: бубубу Вот и добубнились. Один только Кондрат умным оказался. Слушатьто слушал, а сам, время пришло, не в коммуну, а на хутора подался. Давайка, парень, спать, а то мне взавтри рано вставатьхлебы печь надумала,предложила вдруг хозяйка и, все так же кряхтя, полезла на печь.