Владельца рыжей кобылы совершенно не интересовала личность Северова, что вполне компенсировалось страстным желанием побольше рассказать о себе.
Слушай, мил человек, ты не думай, что я какой-нибудь там непутевый. У меня, так сказать, голова послабже, зато руки золотые. Могу, что хошь: дом поставить, печь сложить, забор соорудить. Мы с женой даже при Советской власти до войны ладно жили. Вот детей Господь не послал, но тут власть, пожалуй, не причем, это уже от Бога. А потом она от грусти по детям померла. Он остановил лошадь, вынул из-под сиденья штоф и два старых лафетника. Давай помянем настоящую русскую бабу Варвару, жену мою.
Может, до дому отложим? робко предложил Северов.
О! Это правильная задумка. Ты мне вроде как брат становишься. Едем ко мне и там как следует помянем, а сейчас по махонькой, по половиночке. Мне, понимаешь, тверёзвому оставаться без Варвары страшно. Уважим ее память, и дальше поедем.
В России к покойникам всегда относились лучше, чем к живущим, поэтому пришлось согласиться.
Скажи, а у вас немцы в деревне есть? поинтересовался невзначай Северов.
Какие немцы? почти обиделся возница. У нас деревня, значит, промеж двух болот лежит и между ними одна дорога идет. Приезжали к нам один раз четыре немца на мотоциклах с переводчиком. Собрали народ, говорят: «Теперь будете жить по новому порядку, то есть по германскому».
Что имелось в виду в данном случае, говоривший даже через переводчика объяснить не успел. Неведомо откуда над селом нависли тучи, и начался сильный дождь.
Староста подошел к старшему из приехавших и говорит, если они сейчас немедленно не тронутся в путь, то дорога через полчаса будет непроезжей, а другой здесь нет. Немцы заспешили, схватили по дороге несколько кур и исчезли. И с тех пор ни разу не возвращались к нам. Размытая дорога для нашего селаспасение. Да ты сам увидишь.
Он готов был предаться своим мыслям, но долгое молчание оказалось для него невыносимым.
Слышь-ка, я скажу тебе прямо, Советскую власть я не шибко жаловал, но когда я этих увидел, да еще в городе в комендатуру попал и чуть было в Германию не загремел на работы. Нога сухая спасла. А то бы сейчас
Он остановил лошадь и вновь полез в сиденье. Северов воспротивился:
Послушай, ты меня, кажется, к себе домой пригласил. Не так ли?
Справедливо.
Так чего мы здесь на дороге базар устраивать будем. Вот приедем, за стол сядем и по-людски помянем жену твою.
И то верно. Меньше половины осталось. Он не без труда водрузил себя на прежнее место. Ты вот что, мил человек, поживи у меня, пока я с одиночеством обвыкнусь. Глядишь, постепенно и война кончится, этих бусурманов восвояси попрут.
Ох, не просто это будет. Видел ты, какую силищу немцы нагнали: броня к броне.
Он как-то криво улыбнулся.
Это ты Россию, видать, плохо знаешь, городской ты, поэтому и не ведаешь, что в России творится. Ты как себе думаешь, кто против немца воюет, городские что ли? Крестьянин против немца стоит. Где генерал, где рядовойвсё равно из крестьян. Ум у него крестьянский, понимаешь? Он, так сказать, особливый. А немец-дурак попался. Я о нем раньше лучше думал.
Это почему же?
Пришел не куда-либоне в Африку какую-нибудь, а в Россию.
А ему какая разница, он вон, смотри, пол-Европы подмял.
Так Гитлерсам Европа, поэтому они под него так легко и легли. Он ведь Европу в мягких штиблетах прошел, а на Россию двинулсяпереобулся в сапог с кованым каблуком. Будь я Гитлером, я бы всё наоборот сделал.
Интересно как?
Лошадь тем временем замедлила шаг, подходя к дорожной развилке. Хозяин, увлеченный рассказом, давно бросил вожжи, и теперь ей самой надо было решать: продолжать двигаться прямо или повернуть направо.
Послушай, засуетился Северов, дай понять лошади, куда идти.
Думаешь, она сама не знает, куда ей итить?
Чтобы прекратить препирательства в ее адрес со стороны сидевших в повозке, лошадь резко повернула направо и, почувствовав приближение дома, весело побежала рысью.
Во, смотри, коль домой, то и погонять не надо.
Миновали перелесок, и дорога стала извиваться, выбирая себе твердый путь между небольшими заболоченными водоемами. Кончились болота, начался подъем, а вдоль дороги с обеих сторонаккуратные деревенские избы с зелеными палисадниками, резными наличниками и ухоженными участками позади домов.
Северов, будучи на фронте, насмотрелся на сожженные войной деревни и такое, хотя бы внешнее благополучие, поразило его. Лошадь весело пробежала по центральной улице и остановилась у ворот крайнего дома.
Изба внутри оказалась на редкость чистой. Самодельные дорожки из разноцветных кусков материи разбегались в разные стороны по полу. Одна вела к столу, другаяв спальню, а третьяк печи. На одной стеневыцветшие коричнево-белесые фотографии.
Вот она, моя несравненная. Он подошел, перекрестил и поцеловал фотографию женщины, стоящей в полный рост и одетой в какой-то бархатный зипун. Вот представляю тебе мою любимую. А теперь, давай, садись за стол и выпьем в память о ней.
Раздался стук в окно. Северов знал, что в деревнях обычно гости стучат в окна, а в городахв дверь. Он опустил руку в карман куртки и нащупал пистолет.
Да ты не волнуйся, это моя племянница за домом присматривает, а сама в соседнем живет.
Родственница оказалась молодой женщиной лет тридцати пяти, беловолосая, с улыбающимися глазами.
Это мой напарник, представил хозяин гостя.
Я тебя, дядя Миша, с утра жду, а ты вон за полдень приехал.
Упреки женщины дядя Миша перенес легко.
Ты вот что, Клавдия, мы с приятелем сегодня полдня на дороге маемся, неплохо было бы что-то пожевать.
Я, Михаил Арсентьевич, вам с утра еще тыкву запарила с пшеном.
Хозяин достал бутылку и разлил самогон по стопкам.
За Варвару Федоровну. Он повернулся к фотографии, выпил, потом посчитал, что Варвара заслуживает большего, выпил ещё одну.
Тыква с пшенной кашей оказалась блюдом царским.
Да вы ешьте, не стесняйтесь, Клавдия подвинула чугунок ближе к Северову.
Хозяин тем временем опустошил еще две стопки. Теперь, правда, уже без упоминания покойницы.
Ты вот, видать, человек городской, то бишь, образованный. Скажи мне прямо, на кой дьявол немец к нам сюда пришел?
Приученная не участвовать в мужском разговоре, Клавдия отошла к печке и устроилась там на лавке. Хозяин же положил левую руку на стол, а правую оставил свободной, поскольку, жестикулируя ею, можно было точнее выразить мысль.
Я тебе вот что скажу, дорогой мой гость. До прихода к нам немцев я думал о них лучше. У нас вот в совхоз до войны трактор немецкий пригнали, «Фордзон» назывался. Советская власть где-то по дешевке прикупила. Так это же зверь, а не конь, 50 лошадиных сил. На нем пахать, бороновать, возить, чего хочешь делать можно. На нем одном пол-России перепахать можно. Так вот тогда я немцев зауважал.
А сейчас что же?
А сейчас всё по-другому. На прошлой неделе немцы согнали на базарную площадь человек пятьсот жителей. Ну вывели мальчишку и девчонку, лет по 1314, соорудили помост с виселицей, подняли туда этих двух подростков. Я стоял во втором ряду. Глянул, ну дети. Онв кепочке, онав платочке. И пожилой немец, лет за пятьдесят, седой весь, спокойно, без всякого сомнения, по-деловому накинул детям петли на шею. Потом я спросил у народа, за что их повесили? Сказали, будто ребята отвернули зеркало и какие-то другие побрякушки с немецкой автомашины.
Рассказ стоил хозяину больших усилий, поэтому, закончив его, он рухнул головой на стол рядом с тарелкой.
Клавдия словно ждала этого момента. Ловко подсунув голову под безжизненно висевшую правую руку хозяина, она взвалила его на плечо и поволокла к кровати.
Северов привстал, чтобы помочь женщине, но был остановлен суровым жестом, гласившим: «Не следует вмешиваться в дела семейные».
Чаю хотите? вернувшись, поинтересовалась Клавдия.
Отказываться было бесполезно, поскольку одновременно с вопросом она поставила на стол уже наполненный чаем стакан.
Вы насколько же к нам пожаловали? довольно бесцеремонно поинтересовалась она.
Завтра утром постараюсь на поезд в Минск сесть. Домашние наверняка волнуются, надо поспешить.
А спать вас где укладывать? В избе или, может быть, в сарае на свежем сене?
На сене, конечно.
Густой запах свежескошенной и подсушенной на солнце травы был ему наградой за правильно сделанный выбор. Простыня, брошенная на сено, выглядела соблазнительно. Отход ко сну был желанным, но пока преждевременным. Северов внимательно наблюдал сквозь щели сарая за всем, что происходило снаружи.
Свет в доме погас, и Клавдия, громко шлепая по земле деревянными сандалиями, отправилась в свой дом.
Скоро и там погас свет.
Северов погрузился в собственные размышления.
Итак, факт сброса Северова в районе Пскова не без помощи предателя зафиксирован противником. Теперь его будут искать, постоянно наращивая силы до тех пор, пока не обнаружат живым или мертвым. Тут никаких иллюзий и быть не может.
«Значит пришла пора выполнять задание», подумал Северов.
Северов закрепил наушник и рухнул на простыню. Сено послушно расступилось, приняв его тело в свои объятия.
Засыпал он под музыку и разноязычную речь, доносившемуся из правого уха. Левое свободное, ухо улавливало совсем иные звуки. Где-то в основании стога мыши затеяли непристойную оргию, сопровождавшуюся отчаянным писком и другими проявлениями мышиных страстей. Однако его сознание было настроено совсем на иной лад и потому не реагировало на фривольности, проявляемые фауной.
И только под утро, когда та часть мозга, которая отвечает за безопасность, среагировала на прозвучавшие в эфире слова, он очнулся.
* * *
И все же куда он мог запропаститься? Наши его никак обнаружить не могут, спросил один голос.
Забрался в постель к русской бабе, и сейчас они развлекаются на пуховой перине, ответил другой.
Но для этого не надо было прыгать с парашютом и бегать по лесам. В Москве наверняка достаточно неудовлетворенных женщин, готовых распахнуть не только двери своих спален, но и нечто большее. Оба захихикали, возбужденные собственной похотью.
Сильные помехи в эфире сначала отдалили голоса, а затем они исчезли вообще. Но уже услышанного было вполне достаточно, чтобы Генрих остро ощутил, что пришло время принять решение. Он даже удивился, что потратил кучу времени на осмысление других, заведомо непригодных вариантов.
Сомнения терзают душу, принятое решение дает уверенность. Северов настроил передатчик и за какие-то доли секунды выбросил в эфир зашифрованный цифрами текст: «Создавшейся ситуации перехожу вариант два». После чего переключил аппарат на прием и неожиданно скоро получил спокойный ответ: «Подтверждаем полученное сообщение. Действуйте по обстановке. Платон».
«Спасибо, дорогой генерал. Это то, что мне сейчас нужно».
Северов быстро скрутил антенну и уложил вместе с приемником в сумку. Глянул в щель и удивился: вместо лунного света сквозь узкие прорези в сарай прорывались ранние лучи солнца. Генрих прислушался: ночная жизнь в сарае замерла, мышиная возня прекратилась.
Выйдя на улицу, он мысленно поклонился сараю, приютившему его на ночь, и направился за огородами к лесу. Параллельно по главной улице деревни двигалось стадо коров, которые выглядели невыспавшимися и брели с безразличным видом к месту выпаса. Немногим бодрее смотрелся пастух. Он шел за стадом, едва переставляя ноги, обутые в безразмерные ботинки, унаследованные от далеких предков. Старая потрепанная шинель времен одной из многочисленных войн, пережитых Россией, урезанная в пол длины и униженная временем, выглядела на его плечах жалкой пародией на военное обмундирование.
Солнце лишь наполовину поднялось над деревьями, когда Северов, проделав длинный путь через лес, подошел к железнодорожной насыпи.
На ближайшем к нему пути стоял железнодорожный состав из двух платформ, груженый изуродованными немецкими танками. У большинства отсутствовали гусеницы, у другихбашни словно шляпки модницы были сбиты набекрень. А у одного была отбита половина орудия, а оставшаяся часть беспомощно торчала из башни, словно обрубок искалеченной руки.
Перед глазами встал капитан Дубровский из ресторана «Савой». «Для меня штрафбатэто курорт. Понимаешь? У нас, истребителей танков, задачка гораздо серьезнее. Выходишь с этой железякой один на один. Или ты ее, или она тебя».
То, что он с презрением называл могучую бронированную машину «железякой», вызвало у Генриха уважение к этому бесстрашному парню. Какую очередную бронированную махину превращает он теперь в металлолом? Или уже превратил. Дай Бог тебе выжить, отчаянный человек!
Небольшой маневровый паровозик, прозванный в народе «кукушкой» за свой ненавязчивый гудок, стоял под парами, послушно пропуская мчавшиеся мимо эшелоны, груженные немецкой техникой и людьми.
Пожилой машинист в засаленной робе спустился на землю и ветошью, пропитанной маслом, как и его одежда, с любовью протирал рабочие детали своего любимца. Никого вокруг не было. Сопровождать хлам на колесах немцам в голову не приходило. Дождавшись, когда машинист перейдет на другую сторону, Северов быстро поднялся по насыпи, легко запрыгнул на платформу и устроился между двумя калеками. Парадоксально, но сейчас, под защитой вражеской брони, он почувствовал себя уверенно.
К тому же в этот момент «кукушка» издала соответствовавший ее габаритам писклявый звук и потащила за собой обе прицепленные платформы, да так резво, что на исходе часа пути миновала сортировочную и, резко снизив скорость, подкатила к ремонтным мастерским. Северов спрыгнул на землю и по замасленным шпалам направился в сторону города.
Проходя мимо двух работяг, разгружавших при помощи какой-то примитивной стрелы тяжелые стальные железнодорожные колеса, насаженные на ось, Северов, как положено, поздоровался. Увлеченные делом рабочие не удосужили его вниманием.
Он не обиделся и, миновав пару кварталов, вышел на рыночную площадь и взглянул на городские часы. Без четверти десять. Идти до цели оставалось не больше десяти минут. Кстати, задерживаться на базарной площади не стоило. Рынки были излюбленным местом активности немецких комендатур в оккупированных городах. Не желая испытывать судьбу, он поспешил покинуть сомнительное место.
Через десять минут он очутился перед зданием, в котором находилась немецкая военная разведка и контрразведка.
В Москве имелись чертежи этого здания с подробным описанием помещений, подвалов, коридоров и коммуникаций, обеспечивавших его жизнеспособность. Северов внимательно изучил все поэтажные планы здания, а потому уверенно преодолел нужные четыре ступеньки и оказался лицом к лицу с охранявшим вход солдатом, который был на полголовы ниже его, но зато в каске и с автоматом, висевшем на груди. И при исполнении служебных обязанностей.
Я к господину Гофмайеру.
Солдат был удивлен, что пришедший с виду русский заговорил на его языке, однако быстро взял себя в руки и нажал кнопку. Дверь вскоре открылась. Человек в форме лейтенанта молча выразил удивление в связи с появлением незнакомца, а на словах поинтересовался у Генриха о цели его визита.
Я должен доложить господину Гофмайеру крайне важную информацию.
Вы можете доложить ее мне, и информация точно попадет тому человеку, который решает эти вопросы.
Простите, но эту информацию я должен передать лично господину Гофмайеру.
Во всех службах мира конспирация стоит выше любых человеческих отношений, и тем не менее какой-то обидный осадок при этом остается. Лейтенант машинально прикусил нижнюю губу.
В таком случае пройдите в эту комнату и ожидайте вызова, он сделал паузу и, не сдержавшись, добавил: Если вы, конечно, понадобитесь.
Время текло медленно. За дверью слышались шаги входящих и выходящих людей, доносились отдельные, ничего не значащие фразы. Однако для философских размышлений сейчас было не время. Нужно было еще раз хорошенько продумать разговор с Гофмайером.
* * *
Всего два месяца назад Григорий устроил для Северова весьма полезное, хотя и странное свидание с двумя русскими, попавшими в плен и завербованными немцами. Оба были сброшены с немецкого самолета в районе города Ижевска, где родились и откуда были призваны в Красную армию. У обоих было одно и то же задание: собирать информацию по оборонным заводам, расположенным вокруг города. Немцев интересовало все: от качества стрелкового оружия, выпускаемого здесь на заводах, до настроения населения в регионе. Оба были арестованы советскими органами сразу же после приземления, что невероятно обесценило выдвинутую ими версию о намерении сразу явиться с повинной. Теперь судьба обоих была в руках советских следователей, у которых был широкий диапазон выбораот расстрела до полной реабилитации и направления вновь в боевые части. В промежутке между крайностями могли оказаться тюрьма, лагерь, штрафной батальонкаждый вариант являл собой иной шанс на выживание.