И кто вы такой?
Настоятель Борисоглебской обители иеромонах Глеб.
Как ваше прежнее имя?
Георгий Николаевич Ахматов.
Исакер закрыл глаза.
И потрудитесь перечислить точные факты из вашей прежней жизни.
Я родился в селе Ахматовке, недалеко отсюда. Отец мой был в Малоконске губернатором. Мы здешние дворяне. Я кончил гимназию и кавалерийское училище, служил в драгунах.
А потом?
Потом состоял младшим адъютантом при московском жандармском управлении.
И как вы относитесь к советской власти?
Я признаю ее. Несть власти аще не от Бога.
Но вы сочувствуете ей?
Да. Я считаю ее заслуженным наказанием всем нам за измену Помазаннику Христову.
И какой ваш взгляд на революцию?
Революции в России нет, не было и не будет.
Так кто же делает теперь все это?
Вы знаете, кто.
Товарищи, уведите отца Глеба.
Ночью в типографии «Малоконской Коммуны» набрано было определение чрезвычайной комиссии.
«Во вчерашнем заседании обвинялись:
Секретарь бывшей консистории С.С. Антонычев и жена его К.И. Антонычева в злостной спекуляции.
Начальник бывшего охранного отделения полковник В.Г. Белинский в сочувствии царизму.
Вывшая дворянка А. Г. Зарницына и секретарь бывшей губернской земской управы В.И. Зеленецкий в провокации.
Бывший член РКП(б) В. Брагин в нарушении партийной дисциплины.
Настоятель Борисоглебского монастыря Глеб Ахматов в контрреволюционных планах.
На следствии обвинение подтвердилось. Все означенные лица приговорены к высшей мере наказанияк расстрелу».
* * *
Соломон вернулся домой сердитый. Он прошел к Розе, ее не было. Заглянул на половину Розенталей.
Как здоровье Алины Павловны?
Из кабинета выскочил Жорж.
Представь, Соломон, они обе с утра исчезли.
Жорж, скажи мне всю правду: ты ничего не знаешь?
То есть?
Как он остался жив? И кто его вытащил из гроба? Ну да, он был под гипнозом, но кто об этом мог знать?
Исакер всегда ложился одетый в куртке и с револьвером. Чутко дремал он, закинув хищную голову. Под утро раздались шаги.
Это ты, Жорж?
Соломон, вставай! Какая история! Ахматов и Брагин убежали.
Что ты говоришь? А Роза с Линой пришли?
Нет.
Ну так они убежали все вместе. Поздравляю. Будем завтракать.
Соломон казался спокойным. Он отдал по телефону приказ о розыске беглецов, развернул газету, но внутренне весь клокотал, как кипевший перед ним на столе кофейник.
Звонок. В столовую медленно вошла Роза.
С добрым утром, мадам Исакер. Как поживаете? Не угодно ли вам за компанию чашечку кофейку?
Я налью себе.
Роза, а где Лина?
Роза окинула мужа и брата долгим тяжелым взглядом.
Слушайте, что я вам скажу. Это я тогда разрыла могилу и спасла Ахматова.
Почему же ты это сделала?
Потому, что я его любила. Всю жизнь любила и теперь люблю. Его одного.
А меня?
Тебя ненавижу. Знай. Слушайте еще. Нынче ночью я его освободила и отдала ему Лину.
Роза!
Молчи, Жорж. Ты знаешь, как Лина тебе досталась. Мы украли ее и должны вернуть.
Кому? Монаху?
Нет, Богу.
И ты это серьезно?
О, нет, я не про себя. Бог не мог создать таких, как мы. Нас создал кто-то другой.
Я убью тебя.
Соломон рванулся, сжав кулаки. Жорж обхватил его сзади. Плавно подойдя к столу, Роза бросила в чашку белую пилюлю.
Если Бог есть, он меня простит.
* * *
Во главе отряда красноармейцев Жорж несколько дней искал Ахматова и Лину Исакер, волновался. В иные минуты он был готов все бросить и сам понестись на поиски.
После похорон жены Соломон безвыходно сидел дома. В дождливый холодный вечер услыхал он на лестнице тихие шаги и выскочил в прихожую.
Ну?
Мокрый Жорж отряхивал шляпу.
Говори скорей, ну?
Жорж молча прошел в столовую.
Дай вина.
Соломон выхватил из буфета графин.
Скажи мне только одно: нашел?
Жорж выпил две рюмки.
Нашел.
Молодец. Где же они, здесь?
Нет?
Значит, расстрелял на месте? Отлично. А Лина с тобой?
Нет.
Нет? Куда же она подевалась? Да что ты такой дохлый? Ну и где же Лина?
Там же, где Роза.
Что ты говоришь? Умерла?
Умерла. Слушай, Соломон. Мы обыскали все окрестности. Три дня я не слезал с автомобиля. Наконец, заехал в ахматовский монастырь и, представь себе, я их застал там всех трех. Лина накануне умерла на руках у Ахматова, и он успел проделать с ней все свои обряды. При мне ее похоронили. Брагин читал над телом. Сам Ахматов был такой счастливый, точно жених.
Но ты их расстрелял?
Нет, Соломон, я отпустил их. Ахматов заявил, что они пойдут по России и возвратятся с царем. Брагин демонстрировал какое-то кольцо, говорил, что отдаст его наследнику.
Ты пьян или бредишь, взвизгнул Соломон. Какой там царь и какой наследник! Это мы их цари и наследники! Мы!
Соломон, я всю ночь провел с Ахматовым и убедился, что наша ставка проиграна.
Подлец! Ты изменяешь делу!
Какому? Мы стоим на двух различных плоскостях. Они ничего не боятся. Их церковь оправдывает все.
Так церковь же мы и должны разрушить, в этом вся задача!
Жорж зевнул.
Я хочу спать, Соломон.
Иди, спи.
Утром Розенталь был найден в постели мертвым.
* * *
Осенний туманный день. По грязному тротуару Невского шагает солдат. Папиросный дымок слабо вьется из-под рваной фуражки.
Одолжите огня, товарищ!
Солдат вздрогнул. Два желтых зрачка тянулись к нему из тумана.
Пожалуйста.
Мерси, товарищ Зарницын. Солдат отшатнулся.
Не смущайтесь себе, хе, хе. Мы старые знакомые, даже родня. Я же Исакер.
Очень рад. Только
Только не совсем. Не так ли? Да не смущайтесь же. И что, я не вижу, что ли? Ну были у Колчака, так что ж такое? Я, может быть, сам скоро сбегу. И очень просто.
Соломон схватил Вадима под руку и повел.
И давно вы сюда приехали?
Как вам сказать Собственно
Да, бросьте же! И чего вы боитесь?
Я не боюсь, только Приехал я вчера и все шатался но улицам. Понимаете?
Понимаю, очень понимаю. Вот что, дорогой свояк: поселяйтесь у меня.
Если не стесню
Вы, меня? Фа! Располагайтесь, как дома. Вот мы и пришли.
Соломон исподтишка наблюдал Зарницына. Отчего Вадим такой вялый: неужели трусит? Нет, не похоже: говорит обо всем. Голоден? И этого незаметно. Осторожно сообщил ему Исакер о смерти близких.
Супругу вашу расстреляли из-за гнусной клеветы: будто в охранке служила. Мерзавцы! Поэтесса Сандвич и вдруг охранка!
Вадим молчал. Да уж не тик ли у него?
Вадим Павлыч, и как вы себя чувствуете?
Благодарю вас, отлично.
И знаете что? Выпьем за ваше возвращение.
Глаза Зарницына так засверкали, что Соломон испугался.
Ага вот в чем дело!
Вадим захмелел очень быстро. Он пил коньяк и беспрерывно курил.
Что жена расстреляна, я очень рад. Черт с ней. Лину, конечно, жалко, но что поделаешь? Ну-с, так вы мне позволяете ночевать?
Прошу вас, устраивайтесь на постели.
Нет, я лучше на диван. Вы куда?
Я скоро вернусь.
Исакер ушел. Зарницын допил коньяк и улегся. Ночью он вдруг вскочил, бледный, взъерошенный. Ночник мигает. На кровати храпит Исакер, уткнувшись в подушку.
Зарницын прошелся. Бутылка пуста. Потрогал шкап: заперто.
У печки что-то блеснуло. Топор. Можно взломать. Неловко, услышат.
Внезапная мысль подсказала Вадиму простой выход. Осторожно подкравшись к постели, он разом поднял и опустил топор.
Бритая голова отскочила в угол. Зарницын усмехнулся, посмотрел на часы: половина четвертого. Он надушился одеколоном Исакера, причесался его гребенкой. Отыскал ключи и достал бутылку.
Неторопливо он пил, отдыхая, пуская дым.
В углу легкий шелест. Вадим всмотрелся. Голова стояла на полу. Она таращила глаза и слабо шипела.
Вадиму сделалось скучно; он снова лег. Совсем засыпая, услышал опять шипение. Так и есть!
Голова стояла среди комнаты и злобно улыбалась. Глухо стуча, покатилась к дивану, натужилась и с визгом прыгнула на грудь Зарницыну.
Он насилу от нее отбился. Упруго, как мяч, вскочила она на стол.
Вадим соображал. Наконец, догадался. Снял осторожно картонную коробку с комода и начал красться. Голова хотела обернуться, но не успела. Зарницын схватил се, спрятал в коробку и завязал шнурком.
Одевшись, взял подмышку и вышел на улицу.
Перед Казанским собором Вадим остановился.
Прямо на него спускалась с неба бледно-пурпурная полоса. Начинаясь за Александро-Невской Лаврой, она кончалась у самых его ног.
Впереди, в красном тумане, семья. Изуродованный отец с пробитым лбом, кротко улыбаясь, гладит усы окровавленной рукой. Мать, истерзанная, с вытекшими глазами, радостно прижимает обезглавленного сына к расстрелянной груди. Четыре дочери в кровавых лохмотьях держатся за руки, ликуя; сияют счастьем.
Багровая полоса вся шевелится от призраков: им нет конца.
А с лазурного креста в небесах склоняется к ним в терновом венце Распятый.
Вадим бежал. Ему слышался издали голос матери, она нежно звала его. В коробке бился и шипел Соломон. Зарницын вскрикнул, ухватился за перила и вместе с коробкой исчез под свинцовой гладью Мойки.
1921 г.