Невероятные, порой прямо-таки фантастические слухи осами кружили над головой перепуганного обывателя, будоражили, ошарашивали, сбивали с толку. Темные личности на базаре, в очередях, в вокзальной толпе разными голосами нашептывали одно и то же: сибирский мужик вот-вот поднимется на дыбы, поддержите его, и большевикамконец.
Зашевелились, заворочались «бывшие», повылазили из щелей и нор. Запохаживали вокруг давно ли еще своих особняков, фабрик, маслоделен и лавок. То там, то здесь летели под откос эшелоны с сибирским хлебом. Всю ночь полыхал гигантский костер на месте сенного склада, куда с целой округи свезли собранное по разверстке сено. То и дело выбывала из строя городская электростанция. Предвкушая близкий разгул анархии, словно воронье на падаль, в город отовсюду слетались воры, проститутки, торговцы наркотиками и прочее отребье старого мира.
Председатель губчека Гордей Артемович Чижиков позеленел от курева и бессонных ночей. Поступавшие со всех концов губернии донесения свидетельствовали о надвигающейся катастрофе. Но тревожные вести с мест только усиливали боевой задор Пикина, и тот слышать не хотел о «попятной». Сибревком согласился с доводами Чижикова и Новодворова и высказался за отмену семенной разверстки, но Сибпродком поддержал Аггеевского и Пикина. Между обоими «Сибами» началась тяжба, а, минуя их, в Совнарком не прыгнешь Пикин и его продовольственники использовали заминку и вовсю раскрутили семенную. Готовясь к худшему, Чижиков расширял, наращивал агентурную сеть, пополнял, приводил в боеготовность подразделения чека, шлифовал, выверял, настраивал молодой, еще как следует не приработавшийся механизм.
Только что ушел Арефьев, унес утвержденный приговор ревтрибунала о расстреле пятерых бандитов. Все пятеробывшие белогвардейские офицеры. «Работали» хладнокровно, расчетливо и нагло. Поимка их едва не стоила Чижикову жизни: пуля, пробив шапку, прочертила кровавый рубец на голове, но череп не задела
Чижиков посмотрел на часы. Половина третьего. «Надо поспать часика три-четыре», мелькнуло в сознании, и тут же зевота развела рот так, что скулы захрустели.
Тоненько запел телефон. Чижиков поднял трубку. В ухо ударил хрипловатый голос дежурного комендатуры:
Товарищ Чижиков, к вам тут поп. Прискакал и лезет напролом. Еле удержали.
Какой поп?
Из Челноково.
В мгновение Чижиков припомнил все, что слышал о челноковском попе. Сонливости как не бывало.
Давай его сюда. Положил трубку, достал из кармана кисет.
Великодушно прошу простить за беспокойство и поздний визит. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, не дерзнул бы рокочущий бас Флегонта заполнил кабинет. Чего вы столь пристально разглядываете меня?
Впервые вижу по духовное лицо в своем кабинете.
Позвольте присесть? От пережитого слабость в ногах.
Флегонт начал рассказ с прихода к нему крестьян и закончил происшествием на дороге, едва не стоившим ему жизни.
Пренебрегая саном своим, молю вас, немедленно пресеките бесчинства. Промедление воистину смерти подобно
Чижиков слушал громоподобный голос Флегонта, а сам писал на листе: «Яровск. Уполномоченному губпродкома Горячеву. Немедленно выезжайте Северск чрезвычайное совещание. Семенную разверстку временно приостановите. Аггеевский. Новодворов. Пикин». Надавил пуговку звонка. Протянул вошедшему листок, сказал вполголоса:
Проследите, чтобы сейчас же передали.
Вгляделся в крупное, обветренное, с резкими, будто резцом высеченными, чертами лицо Флегонта. Вспомнил недавний разговор с Онуфрием. Полувопросительно, полунасмешливо проговорил:
Значит, хотите нам помочь Получается, вы и впрямь красный поп.
Нет, Флегонт покачал головой. Пути наши несоединимы. Вы хотите злом искоренить зло. Мы же считаем: лишь добро родит добро
А решение Поместного собора? перебил Чижиков. А послания патриарха Тихона о «борьбе с вероотступниками»? Их вы тоже считаете добром?.. Если счистить с патриарших слов богословскую чешую, получится белогвардейско-эсеровская листовка.
Не Поместному собору, не патриарху служу, хотя и не отвергаю их всевластия. Служу пахарю, судьба коего есть судьба России. К одному призываю паству: довольно кровопролития. И вас молю о том же
К сожалению, сотоварищи ваши действуют иначе. И с амвона Советскую власть клянут, и оружие в церквах прячут. А тоборский архиерей в подпольный повстанческий штаб вошел.
Тут вера не повинна, не она их толкает
Она не онав том ли дело? Одно яснов классовой борьбе нет золотой межи. Либо справа, либо слева. С народом или против
Есть высокие, всечеловеческие идеалы, кои стоят над всем земным
Нет! твердо возразил Чижиков. Все духовное из земного, на нем стоит, ему служит. Ваши заповеди существуют почти две тысячи лет. Двадцать веков вы убеждали, призывали, даже сжигали непослушных на кострах. И что? Человек человеку стал братом? Нет. Ибо сама церковь служила сильным мира сего Только большевики способны построить новый мир. И построят! Без богатых и бедных, без господ и рабов. Это и будет царство разума и справедливости.
Блажен, кто верует
2
Глухой ночью кто-то царапнул в ставень. Как ни крепко спал Максим Щукин, а сразу проснулся. Тучен был Максим Саватеевич и в летах, а скользнул с кровати неслышно, не скрипнув половицей, легко и бесшумно пересек горницу, проворно накинул полушубок на исподнее, сунул босые ноги в теплые с печки валенки и выскользнул в сени.
Едва отворил калитку, от угла дома отлепилась серая тень. Максим, отстранясь, пропустил гостя во двор, запер на засов калитку. Две здоровенные собаки, злобно поуркивая, обнюхали пришельца и отступили успокоенно.
Гуськом прошли в баню. Хозяин зажег в предбаннике фонарь. Пришелец смахнул рукавицы на лавку, сбил на затылок лохматый малахай.
Здоров будь, Максим Саватеич.
И ты здравствуй, Маркел Панфутъевич.
Маркел Зырянов громко выдохнул белое облачко, расстегнул длиннополую борчатку, легко и непрочно прилепился с краю толстенной скамьи. Максим Щукин сел рядом, широко расставил короткие ноги, уперся ладонями в колени.
Лясы точить недосуг, заговорил Маркел. Пашка заколел, поди, ожидаючи. Я его с конем у глазычевского зароду кинул. Боровиков тебе кланяется. Велел доподлинно выведать все. Выкладывай, да поживее.
Но Максим Щукин с ответом не поспешил: негоже было ему, челноковскому богатею, ногами скать даже перед Боровиковым. Пожамкал в жестком кулаке бороду, с шумом втянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь, и только после этого заговорил:
Мужики оборзели. Вот-вот в глотку продотряду вцепятся. Наши все наготове. Коммунисты давно на мушке. В продотряде есть и верные большевикам. С мужиками хороводятся. Карасулинские подпевалы, особливо энта Пигалица, тоже вовсю стараются. Чуть займется где, они враз тутплеснут, собьют пламя, притушат. Потерпите, мол, мужики, недоразуменье это все. Самому-де Ленину письмо отправили, тот беспременно разберется. Дудят и дудят в мужицкие уши
Да вы-то ково смотрите? не стерпел Маркел, вспомнив разом все старые обиды. К ногтю их
Они не лаптем щи хлебают. Держатся кучно. Получается ни туда ни сюда на сегодня
А семена? нетерпеливо перебил Маркел.
Семена, почитай, все сдали. Пигалица со своими и те мужики, что вокруг них, с ссыпки глаз не сводят. Хотели мы красного петушка подпустить. Подговорили Гришку Чепишкина. Еле сам ноги унес
Нашли кого, вознегодовал Маркел. Самим надо. Пора от жениных подолов руки-то отымать да за топор. Ежели и этот раз упустим
А по всему судя, упустим, вздохнул Щукин. Ты не вскакивай, не скись. Не мене тебя и башкой и руками ворочаем. Надо что-то придумывать. И скорехонько, пока не остыл мужик
Ты эту песню забудь! жестко, тоном приказа оборвал хозяина Маркел. Оружие шарьте, где только можно. У прод- отрядовцев тащите. Ярите мужиков Нас на заимке уже близко к сотне. Как стрела на тетиве Коммунистов блюди, чтоб ни один с глаз не уполз. Карасулин не воротился ли ненароком?.. Значит, чека ему перекрут изделала. Порадую Боровикова
Он ушел бесшумно и скоро, будто сгинул в хрустком стылом мареве пасмурной февральской ночи.
Максим Щукин в сопровождении псов обошел подворье. Словно запнувшись за что-то невидимое, остановился и долго вслушивался в морозную тишину. «И впрямь не проморгать поворот. Другого боле не будет. Боровиковский отряд, поди-ко, не един в уезде. А по всей-то губернии? Кинуться разом, запалить, ударить набат. Небось не устоят, качнутся мужики. Тогда коммунистам крышка»
3
У пани Эмилии был редкостный нюх на людей, и она сразу угадала, что эти двоевраги, хотя ничего подозрительного ей не сказали, лишь спросили, у себя ли товарищ Горячев.
Нет его дома, ответила пани Эмилия, соображая, как ловчее обвести нежданных пришельцев. В отъезде.
Проводите нас в его комнату, попросил тот, что помоложе.
Я же сказала
Гражданка Вохминцева, не устраивайте спектакль. Быстренько проводите, властно отчеканил второй и опустил руку в карман полушубка.
Ключа у меня нет, твердо заявила пани Эмилия, остановясь у комнаты, которую занимал Горячев.
Не беспокойтесь, незнакомец слегка попятился, ударил плечом в дверь, и та отворилась.
Его товарищ жестом пригласил пани Эмилию войти.
Вам придется побыть с нами
С какой стати?
Кончайте базар. Сядьте и не разговаривайте.
Сколько я буду так прохлаждаться?
Сколько будет надо.
Незнакомцы принялись осматривать комнату. Оба встрепенулись, заслышав в коридоре шаги. Когда шаги поравнялись с дверью, пани Эмилия вскочила и крикнула:
Гаврюша!
Тот ворвался и с ходу бросился на одного из незнакомцев, сбил с ног, стал душить. Второй поспешил на помощь товарищу, но. не смог оторвать Гаврюшу, полез в карман за наганом. Пани Эмилия со всего размаху ударила его подсвечником по голове
Прежде чем засунуть трупы под кровать, она обшарила карманы. Так и есть, оба из чека. Ордер на обыск в доме.
Она подходила к вокзалу, а за спиной занималось пламя пожарища: горел бывший дом терпимости Вохминцевой. «Жильцы спасутся. Барахла не жалко. А Гаврюша? Наверно, проснется слишком поздно Прими, господи, невинную душу в рай».
Зал ожидания был переполнен. Это обрадовало пани Эмилию. Протиснувшись между спящими, прилепилась на уголок скамьи и, прижав чемоданчик с драгоценностями, стала ждать первого поезда на запад. Она уедет без билета. У нее много золота, слишком много, на него можно купить не только место в вагоне, но и целый поезд со всеми потрохами. В Петрограде найдутся старые знакомые, а и не отыщутсяона не пропадет Главноепоскорей уехать. Иначе капкан захлопнется. Пусть Горячевы очертя голову лезут в огонь, а с нее хватит, она еще хочет пожить в свое удовольствие.
Что-то обеспокоило пани Эмилию. Повела настороженным глазом по спинам и головам спящих и дремлющих: нет, никто вроде бы не смотрит на нее. Что же тогда потревожило? Еще раз скользнула взглядом по залу и встретилась с немигающими черными глазами Катерины. Пряхиной. Рядом с ней стояли двое в полушубках. Они двинулись прямо к пани Эмилии. «Ах, мерзавка! Сама себе приговор подписала». Сунула руку в муфту, нащупала маленький браунинг. Он бьет наверняка только с полутора метров. «Подпустить ив упор»
Глава восемнадцатая
1
С той минуты, как перепуганная Лена вбежала в избу с криком: «Бабушка! Мама! Солдаты к нам», в доме Карасулиных все пошло кувырком. Напуганные арестом Онуфрия, женщины и без того места себе не находили. Услышав о солдатах, обе переполошились, кинулись к окнам, а потом заметались по кухне.
В избу без стука вошли Крысиков и еще двое, настежь распахнув дверь и напустив столько холоду, что у Марфы от раздражения весь страх пропал, и она сердито прикрикнула:
Затворяйте двери, не в завозню зашли.
Крысиков не удостоил ее даже взглядом. Не раздеваясь, не сняв шапки, уверенно прошел в передний угол, по-хозяйски с маху подсел к столу, негромким голосом возвестил:
На постой к вам и на полный харч.
Шапку бы наперед скинул, все больше распаляясь, Марфа метнула на Крысикова гневный взгляд.
Ты потише, с затаенной угрозой отозвался Крысиков, но шапку все-таки снял. Пока мы здеся, твое дело прислуживать, а не веньгать.
Отродясь в прислугах не хаживала. Да и вы навроде не барских кровей
Хватит балаболить! озлился Крысиков, прилипая взглядом к литой, гибкой фигуре Аграфены, которая шепотком старалась унять расходившуюся мать. Давай пожрать чего-нибудь. Учти, я без мяса не живу, чтоб каждый день мясное и до отвалу. Не то сам присмотрю в ограде любую животину и цокнул языком, чиркнул себя по горлу растопыренной пятерней. В этом деле мы Не сорвется!.. Не пяль кержацкие шары. Знаем, что за ягодка. Муж в берлоге прячется, зятек в губчека вшей кормит. Так что сжав кулак, стукнул им по столешнице, подмигнул. Поняла?
Марфа поняла, оттого и смолчала. Выставила на стол чугун со щами, кинула три деревянные ложки, швырнула глиняную миску и ушла в горницу. Аграфена, заглаживая материну выходку, нарезала хлеба, налила щей.
Это по мне, расплылся Крысиков и небольно ущипнул Аграфену за ягодицу.
До слез покраснела женщина, задохнулась от негодования и, зажав ладонью рот, скрылась в горнице.
Добра, да необъезжена, сказал один из спутников Крысикова.
Карпова бы сюда, он бы их обеих подал голос другой.
Сами управимся, самодовольно усмехнувшись, заверил Крысиков.
Женщины слышали этот разговор и до того были напуганы, что спать улеглись вместе с детишками посреди горницы, а Марфа положила под подушку острый сапожный нож.
С той минуты мать и дочь ждали беды, которая каруселила по селу, стучалась то в одни, то в другие ворота, все ближе подступая к их дому.
Ждали и дождались
Близко к обеду Крысиков крепко навеселе ввалился в избу. Долго топотил сапожищами, сбивая снег.
Аграфена Фаддеевна! необычно раскатисто и весело гаркнул от порога. Выдь сюда.
Аграфена перешагнула порожек горницы, остановилась. Она была в доме одна: мать с Леной убирали скотину, младшие на улице. Крысиков то ли знал об этом, то ли учуял, и в пьяном голосе, в мутных глазах его засветилось такое похотливое злорадство, что Аграфена вся сжалась, затравленно поглядывая по сторонам и в душе моля бога, чтоб поскорее послал в дом Марфу или кого-нибудь из детей.
Вот тебе мой приказ: стопи баню! Сейчас же. Придешь мне спину веничком пошоркать, а ятебе Ха-ха-ха Не маши руками. Я ить мог без всякого предупреждения. Сграбастали все, и не пикнешь Куда ты? Стой!
Постыдился бы. Залил шары-то У меня четверо. Пятого жду. Бога побойся.
Вот побанимся, вместях и помолимся, Говори толком, придешь?
Да ты что, спятил? Лучше руки на себя наложу.
Коли так, выгребай все зерно. Под метлу чтоб! И на ссыпку. Скот твой реквизую, как у злостного врага Советской власти. Подыхай с голоду вместях со своим волчиным выводком.
Аграфена на миг представила себе: пустые закрома, пустой хлев, голодные ребятишки Прижала в отчаянье руки к высокой налитой груди и со слезами тягучим бабьим причетом заголосила:
Куда же я с детишками? Без мужика? Лучше жизни нас реши. Все равно не жить
Эти причитания только развеселили Крысикова.
Не голоси! Зазря стараешься, ощерил он в улыбке прокуренные зубы. Мое словокремень. Сказалотрубил. Чего у тебя убудет? А за поперешность по миру пущу, и все едино подо мной будешь. Люба ты мне. Ох, люба
Тут вошла мать. Аграфена кинулась к ней, обхватила, прижалась всем телом и зашлась в плаче. Поняв, в чем дело, Марфа толкнула дочь в горницу и, подперев спиной дверь, принялась поносить Крысикова, не стесняя себя выражениями. Пообещала размозжить ему топором башку, если он хоть пальцем прикоснется к Аграфене.
Заткни хайло! взвизгнул посиневший от бешенства Крысиков, медленно подвигаясь к Марфе.
Не подходи!
Растопыренная пятерня впилась в горло женщины, и Марфа захрипела, взмахнула бессильно руками. Крысиков еле заставил себя разжать пальцы. Бесчувственное тело повалилось на пол. Сцапав за полушубок, Крысиков легко оторвал Марфу от полу, поставил на ноги и стукнул спиной о стену так, что из полуоткрытого рта женщины брызнула кровь.