Но Валечка Савостьянов, кандидат в мастера спорта СССР по боксу в полутяжелом весе на суету Мишкину внимания не обращал, а точно просчитал траекторию его метаний и секунд через десять ненадолго оказался точно напротив Зацепина.
Валёк, мля! только начал было объясняться Мишка, но мгновенно плашмя рухнул на дощатый пол. Чего пытался сказатьникто так и не догадался. Классический апперкот в исполнении Вали Савостьянова лишил его дара речи и сознания не меньше, чем на пять минут.
Олежку на стул посадите. Воды дайте, крикнул мужикам Чалый Серёга. И Мишаню оденьте, обуйте, туфли на валенки поменяйте. Всё в фойе находится. В гардеробе. И на улицу его. Чтобы дышать начал. Двое кто-нибудь до дома его проводите.
Всё, дамы и товарищи! вежливо и громко оповестил зал Артемьев Игорёк. Кино кончилось. Кина больше не будет. Всем спасибо за прекрасный вечер. Который вот как раз закончился. Ура! Спасибо всем! Женщин от всех нас ещё раз поздравляю и желаю сам знаете сколько хорошего!
Завтра с утра опохмел и беседы на приятные темы у меня, одинокого странника в этой удивительной жизни. Приходить со своим самогоном и закусем не запрещается! Жду с нетерпением, очень убедительно крикнул Кирюха Мостовой, уже три часа как холостяк.
А девушек прошу всех на чай душистый и добрые сплетни ко мне. Я одна буду. Гриша в контору уйдет. И мы отведем души наши нежные женские за беседами на темы горячие, мягко прошелестела Софья Максимовна. Жду к обеду. Отоспитесь, детей в детсад да в школу спровадьте. А я пока пампушек ваших любимых напеку.
Мишку одели и обули прямо на полу. Сам он пока двигался тяжело, неловко и без координации движений. Потом подняли, закинули его руки на плечи двум сильным ребятам и они, можно сказать, ушли.
Ну, так и мы все пошли, подал команду Данилкин. Завтра опохмелимся у Мостового до обеда. А в обед милиция приедет. Следователи. Убийства будут раскрывать. А девочки из столовой утром в зале уберут всё.
И народ стал расходиться. И удивительным было то, что ни на одном лице не мелькнуло ни тени печали. Радостными и светлыми были лица женщин, которых так прекрасно поздравили. Мужики тоже шли довольные. Хорошее мероприятие провернули. Красивое! Не стыдно перед прекрасной половиной.
То есть, праздничное у народа было настроение. Хотя шел уже четвёртый час ночи. Девятое шло число марта. Простой будень.
И в серый, обыкновенный, как все предыдущие, день, который уже намекал тускнеющими звёздами о своём прибытии, ни желания больше ни у кого не было веселиться
Ни смысла.
Глава двенадцатая
***
Все имена, фамилии действующих лиц и названия населённых пунктов кроме города Кустаная изменены автором по этическим соображениям.
***
Утром после любого серьёзного праздника никто из активно отмечавших никогда не поминает его добром. Только лихом. Так как болит всё. Даже ближний к кровати воздух болезненным тухлым пространством висит надо ртом отгулявшего. Корёжится воздух, мутит и окружает он жертву удавшейся гулянки гадким запахом изуродованных водкой и самогоном ароматов колбасы, сыра, селёдки, солёных помидоров и конфет «Грильяж в шоколаде». И внутренне готов ещё ночью весёлый и полнокровно живущий крепкий мужик принять с утра любую смерть лютую от яда беспощадного.
Только бы не истязать организм подлым и душащим похмельем. Но нет в доме яда. Даже крысиного, который сволочи крысы сожрали сами, не думая, естественно, о высшем творении божьемперепившем раза в три больше лишнего человеке.
Так лежал, угрюмо ожидая предсмертных судорог Кравчук Толян, у которого кроме собаки не было родни. Но собака Нюрка не знала, где заныкан у хозяина самогон на похмелье. Да и в стакан бы не налила, даже если б знала. Не привил Толян вовремя ей этого навыка. Легче было выйти из праздничного ада живым Валечке Савостьянову, Серёге Чалому, Лёхе Иванову, кочегару, Данилкину, директору. Это были добротно женатые ребята, любимые своими женщинами на любой стадии постоянного балансирования между трезвой жизнью и угаром пьяным. Им с утра пораньше наливали сто пятьдесят и дополняли это счастье куском солёного сала. И восставал человек буквально из ничего. И розовел лик его, и возрождался блеск в глазах, означающий тягу к жизни и любовь к жёнам.
Далее он уже лично потреблял ещё сто пятьдесят. Но уже бодро, без занюхивания салом. И шел жить дальше. Кто куда. Потому, что конкретные дела ещё невозможно было осилить. Следовательно, вел их инстинкт к себе подобным, чтобы благородно спасти одиноких друзей, разбазаривших жён или никогда их не имевших.
Первым к Толяну Кравчуку, который уже готов был повеситься, но просто слезть с кровати не смог, прибежал Артемьев Игорёк, который ночевал у Чалого. Ирина, любимая женщина Серёгина, в семь утра их растолкала и каждому сунула в ладони с онемевшими пальцами по полному стакану самогона. Мужики, давясь, неравномерными глотками приняли дозу, пережили резкую встряску организмов, исказивших серые помятые лица и минут через десять вписались обратно. В хорошую свою жизнь. Серёга Чалый снова стал жену и дочку поздравлять с прошедшим днём восьмого марта, подарки, наконец, рассмотрел, которые покупал в лихорадочном состоянии и толком даже не запомнил, чего накупил.
Сергунец! Артемьев Игорек обратился к Чалому после того, как тоже повторно поздравил Ирину и Ленку, дочку их. Пузырь давай. Пойду Кравчука восстанавливать. А ты к Мостовому сходи. Он тоже один теперь. Не доберётся сам до бутылки. Инфаркт может поймать. А нам всем у него собираться в десять.
Чалый достал из шкафа поллитровку и Игорёк побежал к Толяну Кравчуку. Главное, вовремя побежал. Кравчук лежал на боку и его рвало частично на край кровати, а в основном на пол.
Сейчас, Толик, сей секунд! Игорёк зубами выхватил бумажную затычку из горла, хватанул первый попавшийся стакан и набрал во фляге кружку воды. -
Давай! Ну, давай! Дыхание задержи сперва.
Мля! Игорёк! поприветствовал товарища Кравчук. Посади меня. К стене прислони.
Артемьев Игорёк поставил всё на пол и с трудом выполнил указание. Кравчук был вдвое тяжелее вообще, а в полумёртвом состоянии весил ещё больше. Так казалось.
Толян ткнулся спиной в ковер на стене и протянул негнущиеся руки. Принял стакан и кружку с водой. Долго прицеливался стаканом в рот и с трудом не промахнулся. Он выпил самогон, содрогаясь в конвульсиях, залил его водой и глаза его на мгновенье выкатились из глазниц, а лицо за то же самое мгновение поменяло три выражения: ужас, смирение и благостный покой.
Ещё раз, прохрипел он, подавляя тошноту. Ещё стакан.
Второй заход прошел глаже. Без конвульсий и гусиной кожи на руках. Кравчук Толян с удивлением поглядывал на болотце собственной рвоты. Глаза, значит, ожили. И уже сделал две неудачных попытки сползти с кровати. Третья, как в сказке, удалась. Почему-то все дела удачно делаются именно с третьего захода. Он поднялся наконец, взял тряпку, намочил под рукомойником и вытер возле кровати.
Постель потом постираю. грустно посмотрел на грязный кусок одеяла и часть простыни Толян. Пошли к Кирюхе.
Выпили ещё по половине стакана и пошли. Народу в трехкомнатной половине дома было уже много. И Данилкин пришел. Да, похоже, давно уже. Валечка Савостьянов с Лёхой Ивановым и Олежкой стол накрыли королевский. Похожий на вчерашний праздничный, но поменьше. Осталось-то много чего.
Пили всё-таки интенсивнее, чем ели. Торт, правда, из конторы брать не стали. Не мужицкая еда это. Но сала с колбасой ещё на полный вчерашний праздник хватило бы.
Ну, и пошло дело. Повеселели все. Ожили. Повспоминали мельком вчерашний вечер, Костомарова поругали вполнакала и даже решили его от пут освободить да приблизить к массам.
Поди-ка, Игорёха, распеленай охальника, попросил директор Данилкин Артемьева. Нехай идёт сюда похмеляться. А то после обеда следователи приедут. С ним беседовать будут. Холода прошли, теперь можно и жену его без проблем искать. Хотят про его последние пару месяцев семейной их жизни получше узнать. Может так повернуться, что под видом покупки шубы уехала она насовсем к любовнику в Кустанай. Или вообще под Калугу от него смылась. В Жуков свой. Жили-то они, сам же я в конторе видел, в злобе какой-то друг к другу. Что стряслось? Почему? Молчали оба. Ну, беги, ладно.
И Артемьев обул валенки, но одеваться не стал и в свитере побежал к Костомарову.
А мужики тем временем перешли с воспоминаний о вчерашнем вечере к глобальным темам. Долго мыли кости Америке за войну с Вьетнамом.
Вот если бы северные вьетнамцы и в этом году врезали америкашкам так же, как в мае шестьдесят восьмого, то был бы им капут. Представляете, маленький Вьетнамчик надрал задницу великой Америке. Это ж сенсация. Тогда бы Америку и бояться бы никто не стал, предположил Лёха Иванов, кузнец.
Да ты думаешь их вьетнамцы так ловко лупили весь пошлый год? улыбался Чалый Серёга ленивой ухмылкой осведомленного человека. Там знаешь, сколько наших сейчас Вьетнаму помогает?! Дивизий пять, не меньше. Плюс самолёты. Вьетнам северныйэто ж друзья наши. Тоже к социализму идут. Надо поддерживать. Думаю, что в шестьдесят девятом зафуфырят они Америку, надают по мозгам.
Никто, конечно, не знал, что длиться той войне ещё почти семь лет. И народу поляжет там туча целая, десятки тысяч. Поэтому перекидывались на другие международные темы. Так как серьёзные мужики просто обязаны владеть тремя темами бесед солидных: на международные темы, про баб и о работе.
Кстати, было о чём поговорить и какие прогнозы построить. Тут в самой Америке шум стоялвесь мир взбудоражился.
Это ж как же они не врубаются, что чёрные людитоже люди!? волновался Кирюха Мостовой. Чего они чернокожим житья не дают, в правах ущемляют?! Вот они и психуют. Жгут там всё. Втихаря белых убивают. Надо негров в СССР всех перевезти и порядок будет в жизни их. У нас-то интернационал. Дружба народов. Да и жить есть где. Сибирь вон пустая стоит.
А целина? воскликнул Валечка Савостьянов. Рук вечно не хватает. Солдат
гонят хлеб возить. Да и на посевную тоже. Армию нашу оголяют. Хоть она, конечно, и непобедимая и так. Но всё равно, напрасно. Чернокожих вон сколько в безработице мучаются в этих США, блин!
Да чего вы прилипли к Америке-то? Свет клином сошелся на ней? совсем посвежел Кравчук Толян. Отошел. Во Франции буза прошлогодняя закончилась? Добились студенты к себе человеческого отношения? Хрен там. И в этом году, подождите, по новой начнется. Демократии все хотят. А есть она только у нас. Но мы ж всех к себе не перевезём. Они ж желают на родине лбом биться об ихних бюрократов и буржуев.
Да и чехи с прошлого года, после Пражской весны вряд ли успокоятся, сказал уверенно Олежка Николаев. Многим наша помощь ихней стране не нравится. А ведь видят, идиоты, как мы тут прекрасно живем. Свобода. Независимость. Мир. Дружба. Всё есть, что надо. Но нет, им наш примерне пример. Тьфу.
Выпили. Закусили. Помолчали. Обдумывали каждый по-своему. Дело-то важное. Мир во всём мире. А вот, казалось бы, всем понятно это. Весь мир этого хочет. А получилось-то только в СССР.
Я бы лично поехал помочь нашим хоть во Вьетнам, хоть в Чехословакию, задумчиво сказал Чалый Серёга. Только не отпустят же. Здесь дел невпроворот. Счастье себе строитьтоже не мёд глотать ложками. Много задач надо решить ещё.
Верно сказал. Все закивали головами, выпили, закурили и думать начали уже о своей Родине. Как ни жалей заграничных друзей, а Родина зовёт. Силы и душу каждого вложить просит. Ради счастья советского и процветания, ведущего к коммунизму.
Пока думали пришли Игорёк с Костомаровым. Налили им по полной и выпили они.
Чего бузил-то вчера, а, Сергей? ущипнул Костомарова за бок Валентин Савостьянов. Ладно, похмелись хорошенько. Потом расскажешь. Видно, любишь Нинку свою запредельно, раз тебе крышу напрочь снесло.
Люблю, конечно, Костомаров выпил. Съел сало. Любил, точнее.
Чего этолюбил? Уже не любишь? засмеялся Игорёк Артемьев.
А где она, чтоб любить её? насупился Костомаров. Сбежала от меня, сучка. Денег взяла до отвала и слиняла. Ругались мы последние месяцы. Вот и сбежала.
А чего вам делить? Чего не жилось? Олежка Николаев говорил и сало жевал. Потому, что пустой разговор. Никчёмный. Всё у вас есть. Работа хорошая. А тебя вообще вонпрямой наводкой в агрономы заколачивает Ильич после смерти Петьки Стаценко.
После смерти, да повторил Костомаров и сам себе налил стакан. Выпил двумя глотками. Сейчас вот следователи приедут, да, глядишь, Нинку мою найдут. Тогда и легче станет. Пойду агрономом. А не найдутуеду в Калугу.
Так сидели мужики до половины третьего. Мыслили. Обсуждали проблемы мировые и свои. То есть с пользой провели время. И для себя, и для страны. И не только нашей. Вот это и естьсамое дорогое в мужских посиделках. Думать не только о себе. Даже не только о Родине любимой. Но и о мире во всём Мире. Это только советским людям такое даномечтать о счастье всех людей на Земле. Вот в чем и радость наша, и сила благородная.
***
Девятого утром директор Данилкин , гонимый сугубо мужским рефлексом послепраздничным, поцеловал супругу Софью Максимовну в розовую нежную щёчку с девичьей ямочкой и ушел похмеляться к Мостовому Кириллу, куда сползалась вся полуживая компания весёлых и подвижных вчера до поздней ночи мужиков.
Кроме Костомарова Сергея. Его тоже приволокли из дома на опохмелку, но весёлым он вчера не был и ничего не праздновал. Его история резких и нехороших перемен в ровнотекущей до поры жизниотдельная. Вот отдельно её и расскажу чуть позже.
Потому как сейчассамое время посидеть в женском коллективе, обласканном и ублаженном вниманием, подарками и праздничным столом вчера. Восьмого марта. А всех женщин позвала к себе на утренник с настоями витаминных трав и лично испечёнными плюшками девятого числа, часов с одиннадцати, жена Григория Ильича, директора, Софья Максимовна. Ослушаться её никто не мог, если бы даже и захотел. Такая глупая неосторожность легко могла превратить жизнь любой представительницы прекрасной половины совхоза имени Корчагина в гору проблем. О самой пятидесятишестилетней тёте Соне никто не знал вообще ничего, кроме того, что она сама демонстрировала и сама о себе рассказывала, когда желала.
Поскольку именно она, как Чалый среди мужиков, была абсолютным лидером и авторитетом у женщин, есть смысл коротко рассказать о ней отдельно. Ведь это редкость большая, чтобы из прошлой жизни человека десятками лет никому из окружающих не было известно даже об одном единственном дне далёком. А начала она жить при советской власти уже взрослой. Фактически только с сорок пятого года закрепилась в Тернополе власть большевистская. То есть воспитана она была далеко не по-советски. Польша сделала ей и характер, и правила жизни, и одарила жесткими амбициями, горделивостью непомерной и умом хитрым. И с этими данными ей довольно просто было пристроиться и к польской власти, и к фашистской, а потом и к советской. Как ей это удавалось странно. В душе советским человеком она так и не стала, но жила как все, только социализм не строила. Дома сидела и на улице появлялась редко. По большим праздникам. Как смогла она похоронить и глубоко закопать давнюю жизнь своюудивительно. А тётя Соня смогла утаить даже от самого Данилкина то, как в пятидесятом году смылась она от мужа, с которым вместе ходила под следствием за мошенничество. Было у них на тот момент двое пацанов-погодков. Шестнадцать лет одному и семнадцать другому. Муж её служил капелланом в должности епископа при греко -католической церкви западноукраинского Тернополя, который на Галичине, а она пела там в хоре на клиросе.
На западе Украины к католикам советская власть в войну и после неё пока ещё относилась сносно и активно их не душила. А в Тернополе так и вообще их не трогала без вины, попадающей под Уголовный кодекс. Поэтому жили Соня с бывшим мужем вполне раскованно. Однажды случайно сообразили они за деньги предсказывать судьбы детям прихожан и любым другим, желающим своим отпрыскам счастья. Предсказывали и вещали супруги от имени и с помощью иконы Иисуса. Точнее, пользуясь Ликом его в серебряном окладе. В рамке оклада того целая картина была написана красиво и сочно. Христос на ней благословлял малышей. Слова Доброго Пастыря: «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царство Небесное» Соня вышила на старом ветхом и рваном рубище. Вот прятали они с мужем икону да рубище это в мешок и ходили по домам тернопольским.