Однако приёмный отец настаивал на изучении этой дисциплины, и он скрупулёзно учился составлять документы на продажу коровы, которая была больна, но ещё могла давать молоко; купчую на продажу имения, но без земли, чтобы, при этом, виноградник остался в пользовании старого хозяина; закладную на выдачу ссуды мяснику в выгодном квартале города под такие проценты и на таких условиях, чтобы тот, в итоге, не мог расплатиться и его имущество перешло к кредитору. Также его учили, как выступать в суде и составлять речи для защитника и обвинителя. Смирившись внешне, в душе юный Лаций, тем не менее, мечтал о том, чтобы научиться владеть мечом и стать настоящим легионером.
Однажды он заступился за товарища на улице, и ему пришлось отбиваться палкой и камнями от трёх вольноотпущенников. Узнав об этом, друг его приёмного отца предложил ему поупражняться с гладиаторами. Несмотря на то, что родители были против, Лаций всё же пошёл с ветераном в школу гладиаторов, чтобы попробовать свои силы. Тогда приёмный отец заключил с ним соглашение, что он будет добросовестно изучать юридическое дело, а за это ему можно будет ходить туда и учиться военному искусству. Год занятий в школе гладиаторов заменил ему десять лет военной службы. Именно здесь он услышал самое главное правило, которому потом следовал всю свою жизнь: «Будь быстрее!». И Лаций старался во всём быть быстрее остальных. В школе жил тогда один старый одноглазый гладиатор по имени Зено́н, которого не продали лишь потому, что он ещё мог носить воду молодым бойцам и убирать после них оружие. Как-то он подошёл к Лацию и подсказал, как бить коротким мечом снизу. Тот попробовал, и у него получилось. Потом старик убедил его разучить несколько ударов по ногам, которые среди детей патрициев считались нечестными.
В игре это, может, и нечестно, а в бою поможет, криво усмехаясь, посоветовал ему опытный старик. Последнее, чему он успел научить его, был быстрый, короткий удар мечом в пах. Для этого надо было присесть и выпрыгнуть вперёд на полусогнутых ногах, чтобы выпрямленная рука с мечом превратилась в копьё. Таким неожиданным длинным ударом можно было достать противника, который стоял на расстоянии трёхчетырёх шагов. Там же Лаций узнал негласное правило гладиаторов, которое его сначала сильно удивило: «В бою правил нет». Но после нескольких десятков синяков и моря пролитых от обиды слёз, он всё-таки усвоил его и до конца жизни неукоснительно следовал. Впоследствии это не раз спасало ему жизнь.
Но в юности Лаций старался научиться не только этому. Он много читал и любил выступать перед своими товарищами, рассказывая наизусть тексты древних греков, которые давал ему раб-учитель из Греции. Друзья поначалу смеялись над ним, пока старшие педагоги не заметили, что его речь отличается правильным построением и грамотностью. С тех пор сверстники стали ему завидовать. Когда он уже подрос, его способности заметили и стали просить о помощи, но занять государственную должность в Сенате или даже мечтать о том, чтобы стать сенатором он ещё не мог. Для этого нужны были либо очень большие деньги, либо военная слава. Для него оставался единственный выход идти в армию. Именно здесь он понял, что его место среди этих грубых и отчаянных воинов, собранных сюда со всех частей Римской республики. Во время долгих походов и стоянок в лагерях он любил расставлять камешки на земле и обсуждать с друзьями все детали тех боёв, в которых они принимали участие. Нередко он рассказывал им о больших битвах прошлого, и те с замиранием духа слушали его полные счастья и горя слова. Даже о Сираку́зах, где римляне потеряли много воинов, он рассказывал так, что грубые гаста́ты проникались уважением к неизвестному им Архиме́ду и его зеркалам, которые поджигали римские корабли. Но больше всего его воображение мучила битва с Ганниба́лом при Ка́ннах, где погибло более пятидесяти тысяч римских воинов и ещё двадцать тысяч были взяты в плен. Когда он рассказывал об этом, у него к горлу всегда подкатывал комок, и он сравнивал это сражение с теми битвами в Азии и Га́ллии, где войска Помпе́я и Цезаря теряли не более ста или двухсот человек. Слушавшие его товарищи проникались в эти моменты чувством невольного уважения к своим великим полководцам. Да, Лацию нравилось служить в армии, потому что здесь всё было предельно ясно: друг был другом, а враг врагом, но никогда уже ему не было так тепло и спокойно, как в милом, беззаботном детстве, от которого в памяти оставалось всё меньше и меньше следов. А когда год назад пришло известие о смерти приёмных родителей, он долго переживал это, и даже лучший друг Варго́нт не мог успокоить его.
Сестра вскоре вышла замуж за Ти́та Ма́рия, представителя известного, но не очень богатого рода, у которого самым большим богатством была, пожалуй, слава его предков. Но она любила его, а в Риме в это время ещё нередки были случаи, когда замуж выходили по любви. Лаций был не против этого брака. Корне́лия с мужем жили в их доме и часто ездили на виллу, где Тит занялся выращиванием винограда и земледелием. Сестра передавала Лацию небольшие денежные суммы от продаж винограда и зерна, но её жизнь в Риме стала совсем другой. Всё это постепенно отдалило их друг от друга, и он, в конце концов, почувствовал, что остался совсем один. Поэтому Лаций полностью отдался службе в легионе, где его заметил сам Цезарь. За многочисленные заслуги и храбрость он назначил его старшим трибу́ном.
К началу лета Цезарь уехал в Рим, оставив вместо себя префе́кта конницы Ве́рра. Варваров вблизи границ Римской республики пока не было, и легионеры занимались строительными работами и личными делами. После того, как Лаций встретил Ларни́ту, он стал всё больше и больше времени проводить с ней в деревне. Многие его товарищи были удивлены этим, потому что знали, какие женщины заглядывались на него в Риме и других городах республики. Причём, среди них было немало замужних матрон.
Позже Лацию удалось узнать, что Ларни́та была дочерью старой колдуньи, которая ещё совсем молодой пришла в эту деревню с маленькой дочкой из другого поселения и была принята старейшинами благодаря своим знаниям во врачевании людей и животных. Её дочь выросла в этом племени, превратившись в красивую, но своенравную и независимую девушку. Она унаследовала от матери красоту лица и стройность фигуры, переняла все знания и, благодаря постоянной жизни в полях и в лесу, со временем стала знать даже больше её. Ларни́те тоже понравился молодой римлянин, который ничего не боялся и часто приезжал в деревню один, без слуг и охраны. Однажды свидетелем их разговора стал старейшина племени Го́рк. Он всегда считал колдовство страшной силой и не удивился тому, что дочь колдуньи могла разговаривать с римлянином на его языке. Позже Лацию удалось добиться расположения упрямого и подозрительного Го́рка, подарив ему несколько ножей, топор и даже лопату, которая вызвала у старика неописуемый восторг. Лопата и топор в этих местах ценились больше золота. Когда Лаций приезжал в деревню, они с Ларни́той уходили к реке или в поле и проводили там время вдвоём, стараясь не попадаться на глаза другим жителям. Так было и на этот раз.
Глава Любовь дикарки
А ты научишь меня так драться? с искренним желанием спросила она, обняв его за руку и прижавшись щекой к плечу.
Научу, научу, шутливо ответил он.
Нет, я тоже хочу так быстро, как и ты раз, раз, и всё! Ларни́та схватила его короткий меч и стала с силой рубить высокую траву. Лаций смотрел на неё и думал, что она была единственным человеком, с которым ему было так легко и спокойно. И ещё весело. Что ты смеёшься? заметив его взгляд, с притворной сердитостью спросила она и прищурила глаза.
Я не смеюсь. Ты слишком сильно сжимаешь пальцы и напрягаешь кисть, Лаций показал ей, как надо держать меч.
Нет, ты смеёшься! крикнула Ларни́та и бросилась на него, как тигрица. Он еле успел увернуться от её цепких пальцев и откатился в сторону.
Прекрати! ещё надеясь на спокойное продолжение, попросил он. Но всё было зря. Ларни́та уже схватила его за шею, и они покатились по траве, причём Лацию пришлось приложить немало усилий, чтобы усмирить дерзкую воительницу. Она злилась, не в силах вырваться из его крепких рук, и обещала отомстить, но это были лишь слова. Потом они лежали рядом на берегу и смеялись, радуясь тому, что могут быть вместе в это утро.
Ларни́те всё больше и больше нравился этот широкоплечий римлянин с открытой улыбкой маленького ребёнка, который вёл себя с ней, как самый близкий человек. Она гладила его мускулистые руки с упругими мышцами, и не хотела верить, что когда-то он уйдёт в свой город, как говорила ей по ночам мать. Это щемящее чувство всегда заставляло её сжиматься в комок и закрывать глаза от страха, что он увидит в них слёзы и боль.
Внешне она почти ничем не отличалась от других женщин деревни. Только кожа была немного светлее в тех местах, где её не коснулись солнечные лучи. Лицо, шея и руки были у неё бронзового оттенка, в то время как у остальных жителей деревни землянисто-серого. В этом племени она уже считалась взрослой женщиной ей было восемнадцать лет. Но никто из молодых мужчин не хотел брать её в жёны. Она была слишком не похожа на остальных низкорослых, покладистых и молчаливо послушных женщин. В отличие от коротконогих и ширококостных соплеменниц, она была стройная и высокая. Ларни́та была почти на голову выше любой из них, всегда открыто смотрела в глаза и часто радовалась таким мелочам, которые жителям деревни казались глупостями: расцветающим деревьям, запаху трав, мычанью коров, с которыми она часто разговаривала, а ещё грозе и молнии, что вообще было непонятно и страшно для остальных её сородичей. И, тем не менее, все мужчины невольно заглядывались на её сильную, полную энергии походку, радостно поддерживали её танцы криками на праздниках урожая и цокали языками, когда её молодое, разгорячённое тело мелькало в разрезах свободной накидки. Встретившись у дома или у реки, они бросали в её сторону короткие, многозначительные взгляды, а женщины злобно плевали на землю и люто ненавидели дочь Ва́лры.
Но сегодня все были в поле, и они остались в лесу одни. Ларни́та упала ему головой на грудь и радостно пощекотала под подбородком. Ей было хорошо. Лаций даже не мог вспомнить, когда он в последний раз так беззаботно смеялся. Наверное, только в детстве. В далёком детстве. Ещё когда были живы мать и отец. Это было так давно, что воспоминания были похожи на утренний туман, который рассеивался с первыми лучами солнца. Они исчезали всякий раз, как, только он пытался напрячься и вспомнить что-нибудь более чётко. Только смех, радостный смех остался у него в памяти, и больше ничего. Они всегда смеялись в семье. Тогда им всем было весело.
Вот почему он так радовался этим встречам с Ларни́той. В этот день ему уже давно пора было уходить, но он не хотел торопить время. Они повстречались у реки всего несколько месяцев назад. Тогда она ещё плохо говорила на его языке и путала многие слова. Но за это время Ларни́та многому у него научилась, и теперь он уже редко подшучивал над её ошибками в словах. Она много рассказывала ему про травы и животных, и он с радостью узнавал для себя много нового. Но больше всего Ларни́та любила слушать его рассказы о Риме, его героях, битвах с варварами и завоевателями, карфагеня́нами и Ганниба́лом. А когда Лаций описывал ей Азию, жаркие страны, где люди одевались в жару, как зимой, и поклонялись огню, а женщины поражали плавными танцами и огромными глазами, она сжималась в комок и буквально впивалась в него горящим взглядом, сравнивая себя с этими далёкими красавицами и представляя, смогла бы она так же поразить его воображение, как они.
Лация тянуло к ней с каждым днём всё больше и больше. Поэтому, когда два дня назад временный командующий Ве́рр приказал срочно приступить к постройке лагеря на другом берегу реки, Лаций очень расстроился, но старался сегодня не показывать это Ларни́те. Он сказал, что они увидятся через месяц, что постройка лагеря для легионеров дело не сложное и обычное, что они даже города строили, и ей надо просто тоже чем-нибудь заняться, чтобы время прошло быстрее. А потом они снова встретятся. Но Ларни́та только кивала головой и молчала. Она явно не слушала, что он говорит. Для неё важно было то, что они не будут видеть друг друга, а сколько, месяц или два, об этом она не думала.
Я чуть не забыла, вдруг встрепенулась она. Её лицо стало неожиданно серьёзным и напряжённым. Возьми вот! она протянула ему медальон. Это дала мне мама в детстве. На нём такой же знак, как и у тебя на плече. Она сказала, что я должна отдать его. Отдать тому, кто станет моим мужчиной. Я хочу, чтобы ты был моим, Ларни́та широко улыбнулась и надела ему на шею кожаный ремешок с круглым медальоном из странного дерева. Он был очень крепкий и прочный. И даже тяжелей, чем казался на вид. На нём были изображены три круга, похожие улиток, которые касались друг друга своими ракушками.
Откуда он у тебя? Может, Ва́лра знает?
Не знаю, пожала плечами она. Не спрашивала. Хочешь, спроси сам. Когда она увидела у тебя на плече три круга, Ларни́та коснулась его руки и показала на расплывчатую татуировку, то долго потом мне что-то объясняла, но я так ничего и не поняла. Тебе лучше поговорить с ней самому. У неё тоже такой знак на плече. Она сказала, что ты великий воин и медальон принесёт тебе удачу и счастье. Большое счастье.
Счастье? удивлённо переспросил Лаций. Он чувствовал, что здесь кроется какая-то тайна, но подумал, что Ларни́та, наверное, что-то перепутала или не так поняла свою мать.
Да, счастье, кивнула головой девушка. И ещё богатство. Он принадлежал великому воину. Самому главному в своём племени. Только не отдавай его никому. Этот талисман помогает только тем, у кого есть знак. Его нельзя сломать. Он очень старый. Кажется, мать говорила, что он старше, чем отцы отцов и их отцы в десяти поколениях в этом племени, с несвойственной ей серьёзностью пыталась объяснить ему непонятные истины Ларни́та. Его сделали далеко-далеко отсюда. Там, где земля поднимается до самого неба и из неё вырывается огонь.
Странно. Надо поговорить с Ва́лрой, с удивлением произнёс Лаций, глядя на странный круглый медальон, сделанный из неизвестного ему дерева. Он попытался его сломать, потом попробовал на зуб, но чёрный круг не поддавался. Тогда он провёл по нему мечом. На поверхности медальона не осталось даже царапины. Он положил его на середину ствола упавшего дерева и несильно ударил мечом. Потом ещё сильнее. Когда после самого сильного удара медальон вошёл в кору вместе с лезвием, Лаций с недоумением взял его в руки и увидел, что тот не пострадал. Ларни́та, которая до этого хранила молчание, рассмеялась.
Как же здесь сделали отверстие? недоумевал он.
Я же тебе говорила, что его нельзя сломать. И ещё он не горит.
Да, кажется, ты права, пробормотал Лаций. Но что это? Дерево? Железо? его разбирало любопытство.
Не знаю. Разве это важно? Он такой же сильный и непобедимый, как и ты. Пошли к реке, она потянула его за руку вниз. Ей хотелось, чтобы он снова посмотрел на неё, как раньше. Ей казалось, что этот медальон украл у неё любимого. Пойдём, пойдём. Там лучше! требовала она. Лаций повесил медальон на шею и пошёл за ней вниз.
Они спустились к самой воде, постояли немного и зашли по колено в воду.
Хорошо, вздохнул он, наслаждаясь приятной прохладой воды.
Пойдём, я покажу тебе, где живут речные белки, предложила она.
Кто? не понял он.
Идём. Там увидишь, она повела его по воде вдоль берега к самому мосту. Одежда на ней намокла, и Лаций не мог оторвать взгляд от идущего впереди стройного и красивого тела, полного сил и радости жизни. Да, он знал, что Ларни́та красивая, что в любви она полностью отдаётся своей страсти, становясь ещё красивее в своём полу животном желании, доводя его до безумства своей безграничной любовью. Он знал каждую частичку её тела, и сейчас, идя за ней по мелководью, он не мог не смотреть на её сильные, напористые движения, на обтянутые мокрой тканью бёдра и спину, и, только когда у него под ногами вдруг исчезла тонкая полоска камней и его с головой накрыла холодная вода, это наваждение прошло. Ларни́та уже была на берегу и заливисто смеялась, глядя, как он, вынырнув, недовольно отфыркивается и быстрыми гребками плывёт к ней.
Три шага от берега надо идти. Не подходи ближе, там глубоко и много деревьев в воде. И не отходи дальше. Там тоже глубоко, она показала руками ширину прохода. Так Лаций узнал об этом водном пути к деревне, хотя раньше считал, что туда ведёт только одна единственная дорога через мост и лес. Они забрались выше, и Ларни́та, не стесняясь его, сняла своё намокшее длинное платье. Бросив его на ветви ближайшего куста, она села на ноги Лацию и прижалась к нему холодной спиной. Он обнял её за живот и поцеловал в затылок. Они лежали и смотрели на полупрозрачное небо, думая друг о друге.