Мишель подтолкнул его кулаком:
Ты небось сам и подсунул
А? Юра очнулся от раскаяния. Может, и я, рассеянно сказал он и почесал голову. Мое делоизводить гусаров родниковой водой, а твоепроделывать то же самое с благонамеренными людьми при помощи поэзии
Глупо устроен человек, если до сих пор никто про нас не догадался, сказал Мишель.
Глупо, подтвердил и Юра. Мы с тобой, думаю, можем запросто и вместе повсюду появляться, никому в голову не придет заподозрить.
Нет уж, давай хоть немного соблюдать осторожность, возразил Мишель. Бабушка заповедала, и пока живадай ей Бог сто лет прожить! огорчать ее не станем.
А ее никто и не огорчает Лично мне такая игра очень даже нравится, объявил Юрий. Ты что сейчас пишешь? Про своего Демона?
Может быть, таинственно сказал Мишель. Я про него, может быть, всю жизнь буду писать
Охота тебе! Лучше бы про баб сочинял что-нибудь эдакоевоздушное
«В силах ли дьявол раскаяться?»проговорил Мишель протяжно. И усмехнулся криво:Иные девицы в романтической экзальтации полагают, чтов силах, особенно если какая-нибудь привлекательная молодая особа решится пожертвовать собой и полюбит несчастного падшего духа
Охота им, отозвался Юрий очень добродушно. Когда кругом полным-полно симпатичных молодых гусаров, добродетельных, крещеных, у исповеди и причастия бывающих и, возможно, готовых жениться.
А вот, представь себе, охота, вздохнул Мишель. Есть такие, которые только тем и заняты, что мечтают. Начнешь волочиться, после наговоришь дерзостейи тут-то ее разбивает томность, она начинает тебя «спасать» от какого-нибудь ею же вымышленного демона
Бабы, подытожил Юрий, махнув рукой в безнадежности.
В довершение всех различий между братьями, Юрий вырос немного выше Мишеля, и оттого разница в возрастегод с малымокончательно изгладилась, по крайней мере, зрительно. Но и будучи выше Мишеля, Юра оставался маленького роста, и на рослом, красивом Парадире смотрелся совершенно как кошка на заборе, вцепившаяся в свой насест отчаянно выпущенными когтями. (Роль когтей игрализрительношпоры, хотя замечательному Парадиру от всадника шпорами никогда не доставалось.)
Я думаю, ты оттого непристойности сочиняешь, что желаешь форсировать «гусарскость», сказал Мишель.
Юрий посмотрел на брата с подозрением:
Сейчас нравоучение начнется?
Скорее, поучение Я о тебе много думаю. И о гусарахтоже.
Благодарю за заботу.
Не благодари коль скоро тыэто я.
Так, да не так, не согласился Юрий. Хоть круг общения здесь совсем другой, чем в Москве Но все равно находятся люди, которые делают замечание: «Как ты переменился, Мишель, по сравнению с Москвой Был серьезный, всегда такой грустный, много читалхоть Байрона вспомни (а его действительно было многовато! добавлю от себя), а нынче тебя не узнать, пьянствуешь и делаешь глупости» Кто более философически настроен, прибавляет: «Молодость должна перебеситься». Другие, морального направления, качают головой с укоризной.
А тебе смешно? быстро спросил Мишель.
Конечно!
Мне, пожалуй, тоже, сказал Мишель. И это смешнее всего! Он откинул голову назад и громко, отрывисто хохотнул, после чего уставился на брата с преувеличенной мрачностью:А все же выслушай поучение и от меня, если тех не перебивал
Я и тебя не перебиваю.
Молчи! Молчи и внемли, как будто яПризрак Датского Принца.
(При этом упоминании о Шекспире Юра досадливо поморщилсянесколько лет кряду Мишель изводил его английскими шедеврами и даже заставлял изучать этот язык, а для чего? и французского довольно!)
У всякого жизненного состояния есть свое звездное время, свой истинный час, сказал Мишель. Быть Царскосельским Гусаромважная роль, да только она уже сыграна. Целое поколение выросло в легких забавах и дерзких выходках лишь для того, чтобы явить все свои блистательные эполеты, шнуры, ташки с вензелями, кивера, перья и прочую павлинью экипировку в сраженьях против Бонапартазвероподобного и экзотического, вроде рыцарского Зверя Рыкающего или Ветряной Мельницы, считай как хочешь. Гусарские вензеля схлестнулись с бонапартовскими, создался чудный по красоте и роковым сплетениям узор, а послеразорвался, распался на клочки Остались только воспоминания, прекрасные, волшебные. Однако нынешние гусары против техвсе равно что Дон Кихот против Амадиса Галльского, если ты понимаешь, о чем я говорю.
Каждый член твоего рассуждения мне как будто ясен, сказал Юрий, морща гладкий лоб, но их совокупность от меня ускользает.
Не время сейчас быть роскошным гусаромесли говорить кратко, сказал Мишель. Война, для которой они создавались, миновала. Вот ты и бесишься, как будто можно воплями, гримасой и непристойностями вызвать из небытия прекрасные призраки былого.
Загнул и заврался! заявил Юрий.
А хоть бы и так, не стал спорить Мишель. Кстати, твои творения, особенно те, где нет похабностей, вполне достойны таких призраков Лучше прочего показывают.
Что показывают? насторожился Юрий. Он знал манеру брата: так похвалить, что никакой ругани не нужно.
Мою правоту! (Юрий оказался правМишель наладился разбранить его) В тот Звездный Гусарский Час, о котором я трактовал, кто был певцом гусаров?
Ну
Отвечать смысла не былоответ витал в воздухе, демонстрируя обтянутые ляжки, выгнутую грудь и прочие достоинства: Денис Васильевич Давыдов, кто ж еще!
А теперь?
Ну
Мишель облапил Юрия и тряхнул его несколько раз. Юрий безвольно тряхнулся.
Теперьты, Юрка!
Явилась скомканная тетрадьгде только прятал!
Я твои стихи списал, чтобы с тобой их разобрать Да нет, это не твои кошмарныесам знаешь что, которые так поражают, что поэтических достоинств уже не надо, это серьезные стихи, на смерть товарища
В рядах стояли безмолвной толпой,
Когда хоронили мы друга,
Лишь поп полковой бормотал, и порой
Ревела осенняя вьюга
Друг мой! Что это за «поп-полковой»? Ты хоть вслух это прочитывал?
Мишель поднял на брата ясные глаза. Юрий хмурился, силясь не заплакать. Наконец он выговорил:
Ты его не знал
Кого?
Егорушку Сиверса Того, кто умер
Я не о Сиверсепарня жаль, кто спорит, да и хороший, должно быть, человек был! Я о стихах твоих говорю И что за вьюга тобой описана? Как она могла реветь «порой»? И почему поп «бормотал»? Разве на отпевании «бормочут»? Оно на то и отпевание, чтопоют Разве батюшка пьян был?
Нет, но
Слушай дальше, беспощадно сказал Мишель.
Кругом кивера над могилой святой
Недвижны в тумане сверкали;
Уланская шапка да меч боевой
На гробе дощатом лежали
Это хорошоно дальше!
И билося сердце в груди не одно,
И в землю все очи смотрели,
Как будто бы все, что уж ей отдано,
Они у ней вырвать хотели!
Юра! Сколько же сердец у каждого в груди билось? Жаб туда, что ли, вы понапихали, что они скакали и бились? О чем ты пишешь?
Отдай, сквозь зубы проговорил Юрий и потянулся за тетрадкой.
Не отдам, потому что там и хорошие строки есть
Отдай, не то поссоримся!
Ты, Юрка, слишком близко к сердцу берешь Знаешь, в чем общность военных и девиц? И те, и другие всегда ходят стайками, шушукаются по углам и списывают друг другу в тетрадки разные стихи по случаю Твоя пьеса вполне достойна такой тетрадкиона только моей поэзии недостойна
Может, и я твоей поэзии недостоин, проворчал Юрий.
Нет, Юрка, тывсего достоин, и моей поэзии, и моей фамилии, вообщевсего
Они помолчали немного, потом Юра сказал:
Хочешь выпить? Я знаю, где бабушка домашнюю наливку прячет, еще тарханскую. У нее бутылок сто, наверное, схороненоя по одной таскаю, чтобы она не сразу приметила
Вскоре после этого разговора Мишель уехал в Тарханы и засел тамсочинять, пить парное молоко и заново набираться здоровья после гнилого Петербурга; бабушка страшно боялась, как бы столичный климат не повредил Мишеньке.
Один Бог знает, отчего покойный государь основал город в таком гибельном месте! сокрушалась старушка. Здесь любой комар ядовит, вон как у меня от укуса нога распухла С этим она указывала на несокрушимо тяжелый подол своего черного платья. А что бы Петру Алексеевичу стоилопоставил бы свою крепость подальше от болот, где-нибудь на хорошем, сухом месте Хоть бы у Луги, там такие луга хорошиемне помещица Лыкова сказывала
Мишель от души смеялся и целовал старушке ручку:
Вы, бабушка, государственный ум! Опоздали родиться
А я и не отказываюсь! не дала себя смутить бабушка. Я бы и не то еще государю посоветовалахуже бы не стало.
Куда уж хуже, согласился Мишель. Он отбыл, а бабушка осталась при непутевом Юрии, который буянил все отчаяннее и дважды едва не попадал в нешуточные истории.
* * *
Мишель больше дружил с женщинаминесмотря на все свои бесчисленные влюбленности, он был способен и на глубокую, преданную дружбу с лицом противоположного пола; Юрий, напротив, в женщинах видел исключительно добычу, а среди друзей числил одних только молодых людей, и главнейшим из них скоро сделался его близкий родственник Алексей Столыпин, которого все считали его двоюродным братом (на самом деле Столыпин, младше Юрия на год, приходился ему дядей).
Рядом с некрасивыммаленьким и сутуловатымЛермонтовым Столыпин был особенно хорош: высокий, стройный, с удивительно правильным, прекрасным лицом. Он то служил, то выходил в отставкуи явно не стремился сделать карьеру, а занимался какой-то таинственной, глубоко сокрытой от посторонних глаз, внутренней жизнью; Бог знает, чего хотел он достичь и в чем видел свое счастье!
Он был непревзойденным знатоком обычаев чести, поскольку являлся владельцем драгоценного, вывезенного из-за границы Дуэльного Кодекса. Книга эта сберегалась у него в ящиках стола и извлекалась на свет благоговейными руками; Столыпин трактовал ее, как ученый раввин еврейские свитки, разрешая недоумения своих товарищей в мельчайших тонкостях. Считалось поэтому: если в деле участвует Столыпин, то оно безупречно, а самого Алексея никогда даже и заподозрить не могли в малейшей нечестности; холодный, сдержанный, скрытный, он умел смущать, и это тоже вызвало непроизвольное уважение. Однажды, к примеру, он отклонил вызов на поединоки вся общественность признала за Столыпиной право так поступить, не вынеся ему ни малейшего порицания.
Буйный и непочтительный Лермонтов, неизвестно почему, придумал «кузену» прозвище «Монго»от какого-то случайно увиденного в книге названия не то города, не то станции, не то усадьбы вообще где-то в Швейцарии Вскоре Столыпин завел пса и наделил его тем же именем. Этот пес Монго пользовался всеобщей любовью: будучи породистым производителем, он никогда не отказывал желавшим иметь от него потомство; а кроме того, обладал похвальной привычкой выбегать на плац и хватать за хвост лошадь полкового командира, чем немало развлекал гусаров.
Юрий избежал необходимости постоянно отзываться на не свое имя, снабдив подходящим прозвищем и собственную персону: из мятой тетрадки глупейшего французского комического романа он извлек Горбуна Маёшку и заблаговременно украсился этим титуломпокуда друзья-товарищи, искусанные его шуточками, не сочинили для него чего-нибудь похуже.
Бабушка об этих прозвищах знала и относилась к ним двояко. Когда у Елизаветы Алексеевны появлялось настроение повздыхать, она сердито махала руками:
Выдумают разные глупости! Что это за название«Маешка»? У тебя, слава Богу, есть святое имя, данное при крещении, а ты не чтишь его, на собачью кличку поменял! Куда такое годится?
Бабушка! проникновенно отвечал в таких случаях Юрий и, взяв старушку за руки, умильно заглядывал ей в глаза. Маешка, во-первых, не собачья кличка СобачьяМонго. А во-вторых, как я могу пользоваться моим святым именем? Сами подумайте!
Ох! принималась пуще прежнего вздыхать бабушка, прижимая к груди голову внука. Счастье мое! Как же мне повезло с тобой, Юрочка, какой ты хороший! И не жалуешься!
На что мне жаловаться? смеялся полузадушенный Юрий. Меня все любят, и я всех люблю!
И люби всех, люби! горячо назидала бабушка. Бог сохранит тебя, Юра, ради твоего доброго сердца
В другие времена бабушка и сама прибегала к прозвищам, и на Масленой 1836 года, когда к ней ввалилась страшно пьяная компания гусар, старушка оказалась на высоте.
Как, батюшка, тебя, говоришь, зовут? вопрошала она одного из гостей, а тот, пошатываясь, отвечал:
Маркиз де Глупиньон, ваше сиятельство!
Какое я тебе сиятельство! И где такая фамилия бываетГлупиньон?
В России! хохотал, подпрыгивая вокруг бабушки, Юрий. Мы, когда ехали из Царского, на заставе так и расписались
А ты как записался? осведомилась старушка. Маешкой, как есть?
Юра выпрямился, выгнул грудь колесом:
Российский дворянин Скот-Чурбанов! представился он.
Ох! сказала бабушка, садясь на стул и обмахиваясь платком. Идите-ка лучше ужинатьи по квартирам Видать, много вы сегодня куролесили, довольно даже и для Масленой
Мишель приехал в Петербург осенью того же года, и бабушка тотчас послала в Царское за Юрой:
Пусть скажется больным Я соскучиласьдавно не видела, да и сама я едва ли долго проживу. Уважьте старуху.
«Старуху» уважилиЮра прискакал в тот же день. Железной дорогой он не пользовался, хотя поезда уже начали ходить и катанье сделалось одним из любимых развлечений. Бабушка никогда не видела паровоза и смотреть на чудище решительно отказалась.
Вся опасность будет от этой железной дороги, объявила она. Я, слава Богу, скоро помру и того не увижу, а сколько несчастий от этих паровозов случитсяи представить страшно. Нет уж. Прожили век без паровозови счастливы были, и жизнь прожили, и детей на ноги поставили, и хозяйство не запустили. Выдумали!
Это, бабушка, прогресс, сказал Юрий. Ему хотелось прыгнуть в вагон и прокатиться под грохот колес, вдыхая жуткий черный дым. Говорили, что это захватывающе.
Ничего слышать не хочу! объявила бабушка и замахала руками так, точно на нее напала стая ос. Поклянись, Маешка, слышишьпоклянись старухе, что никогда на паровоз не сядешь!
Бабушка заныл Юра.
Прокляну! пригрозила старуха. Поклянись перед святыми образами, иначе спокойно не помру и в гробу ворочаться буду!
Бабушка, даже государь ездит!
Государьодно дело, он ради своего народа собой жертвует, а ты у менялюбимый внук
У вас, бабушка, еще один внук есть, про запас.
Молчи! Она испуганно приложила ладонь к его губам и ощутила жесткие усы. Молчи! Что значит«про запас»? Какой палец ни порань, все больно! Хоть бы дюжина была, а все равно больно
И Юра, со слезами, поклялсяногой не ступать на проклятую железную дорогу. И потому ездил к бабушке в Петербург на тройках, по-старинному.
Мишель за минувшее лето стал здоровее, крепче, и бабушка, подслеповатыми старыми глазами, сразу это разглядела. Все ходила вокруг Мишеньки, гладила его по руке.
Юра ворвался в квартиру бесом, зацепил грохочущей саблей статую в передней, зазвенел шпорами, бросил шинель через всю комнату:
Бабушка! Мишель! Вот новость! А киселя из деревни привез?
Какой кисель! засмеялся Мишель. Ну и обжора ты!
Это ты обжора, обиделся Юра. Небось по дороге все и сожрал.
Кисель бы скис, не доехал.
Так и запишем: спаситель киселя.
Я тебе, кормилец, здешним киселем угощу, вмешалась бабушка. Довольно браниться.
Оба брата повернулись к ней с совершенно одинаковым выражением похожих лиц:
А мы и не бранимся!
Елизавета Алексеевна глубоко, от всей души, вздохнула. Она и сама не понимала, радостно ей или тревожно. Одно только утешало: ни злости, ни ревности, ни зависти между братьями не было; а там Господь как-нибудь управит может быть, все и решится.
Мишель остался в Петербурге, начал ходить по салонам, знакомиться со светскими людьми и литераторами. Как он и предсказывал, при упоминании фамилии «Лермонтов» некоторые дамы краснели, а читающие мужчины решительно запрещали своим спутницам знакомиться с «похабником».