Он чувствовал исходящее от здешней много чего повидавшей и оттого донельзя избалованной публики настороженное ожидание, готовое в любой момент трансформироваться в почитание, преклонение.
Рокотал, ревел, распевал и раскачивался «Ноу Камп»величайший футбольный амфитеатр Старого Света, пять уходящих ввысь ярусов, гигантское живое гранатово-синее полотно. Девяносто тысяч зрителей были слиты в единое целое, дышавшее такой раболепной покорностью, такой нерассуждающей любовью к своим кумирам, о которой не могли даже и мечтать поколения диктаторов.
Когда камера брала крупный план, слитная, глухо рокочущая масса разбивалась на отдельные лица, и можно было различить и почтенных седовласых сеньоров, и перезрелых матрон. Там были волоокие брюнеты, которые, едва завидев, что их снимают, тотчас же принимались рисовать в воздухе сердца. Там были тяжеловесные раскормленные буржуа с лицами, загорелыми до цвета петушиного гребня; там были невзрачные, безвозрастные людишкидолжно быть, мелкие клерки. Там были и молодые, наголо обритые неандертальцы с татуированной кожей и ненавистью в глазах; там были и школьники, которые, сбившись в кучу, ожесточенно толкались, норовя спихнуть друг друга в проход. И еще там было великое множество неистово визжащих девушек, хорошеньких и дурнушек, плоскогрудых и трясущих необъятными грудями. Шувалову запомнилась древняя старуха, которую вели под руки двое молодых людей, помогая ей подняться на один из верхних ярусов, ее узловатые руки, в пигментных пятнах и каких-то шишковидных наростах, тряслись, голова беспрестанно кивала.
Семен мог разглядеть карапузов, только вчера впервые вставших на ноги, грудных младенцев, которые мирно посапывали на руках каталонских мадонн, множество инвалидных колясок, и в этих коляскахдетей, подростков, девушек; больные ДЦП сидели на самых выгодных местах, с которых можно было наблюдать игру во всех деталях, это было их право, продиктованное новейшей европейской сердобольностью.
Шувалов вынырнул из помещения под трибуной последним, как всегда подволакивая свою «хромую» левую. Перекрестился размашисто и ленивостоль непохоже на страстное и мелкое крестное знамение окружавших его католиков.
Камера крупно взяла его лицоширокоскулое и неподвижное.
Он встретился взглядом с беспрестанно улыбающимся бразильцем и, ударив обеими руками по подставленным ему ладоням, уткнулся лбом в покатый лоб уроженца Порто-Алегре. Это был их с Роналдинью ритуал: они словно обещали друг другу совершенное, бессловесное взаимное понимание.
Когда все необходимые формальности были соблюдены, он встал в центральном круге и наступил ногой на мяч, как победитель наступает на отрубленную голову врага.
На секунду повисла абсолютная тишина, и тут же раздалась пронзительная трель судейского свистка. Тогда он снисходительно катнул толстокожую голову под первый, все еще невинный перепас.
Мяч с бешеной скоростью летал по полю, а Шувалов тем временем чуть ли не пешком расхаживал вдоль линии чужой штрафной. Один из защитников противника неотступно двигался за ним и следил за Шуваловым с такой заботливостью, с какой следят за маленьким ребенком, боясь хоть на секунду потерять его из виду.
«Гранатово-синие» игроки, словно стервятники, кружили на самых дальних подступах к воротам соперника. То один, то другой, не глядя, расставался с мячоммолниеносно вывернув стопу, брезгливо, как будто из страха запачкаться или обжечься о мяч, пасовал его товарищу, а уже через секунду тот подарок возвращал. И после каждого такого касания все девяносто тысяч на трибунах взрывались аплодисментами. Это был стиль «Барселоны». Подобным перепасом каталонцы выводили из себя любого противника, который рано или поздно начинал набрасываться на них, невольно открывая проход к воротам. И в эту брешь тотчас же посылался мячи тогда вся защита врага сбивалась в кучу, словно стадо перепуганных баранов. Каждая из полусотни последовательно точных передач сама по себе не таила никакой угрозы; каталонцы словно не хотели продвигаться вперед и жертвовать завоеванным мячом, на первый взгляд, их действия были бесполезны. Часто они делали с виду совершенно бессмысленные ходы, посылая мяч в ту точку, где он, казалось, будет неизбежно перехвачен. Но когда враг не выдерживал и бросался в атаку, элегантная «возня» каталонцев оборачивалась гибельным уколом в самое уязвимое место вражеской обороны.
Вот и сейчас между словно заторможенным Шуваловым и теми каталонскими игроками, которые его «обслуживали», натягивалась невидимая струна, и вдруг Семен, кажется, совсем не изменяя темпа, делал шаг в сторону. Появлялся метр свободного пространства. Всего один шаг, и мяч уже был у Шувалова. Защитник «белых» замирал в каком-то священном трепете, потому что уже не видел ни Шувалова, ни мяча, ибо этот проклятый русский всякий раз оказывался в издевательской близости и полнейшей недосягаемости.
Мгновенно утратив мнимую леность, Семен устремлялся в атаку. Защитники «белых» кидались за призраком.
Вот лучший защитник «Реала» Эльгейра в последней обреченной попытке спасти положение бросается на Шуваловаи скользит по мокрой траве.
Шувалов бьетно попадает в перекладину. Затаившая дыхание многотысячная толпа испускает единый вздох.
Спустя пять минут уже Роналдинью готовится пробить свободный с угла штрафной площадки. Мяч идет на дальнюю штангу, три-четыре игрока с обеих сторон прыгают за ним и впустую кивают. Только Шувалов возникает там, где нужно. И, обрушиваясь на бок, в падении, хлещет по уходящему мячу. Лихорадочно-запоздалый бросок голкипера лишь придает его удару безжалостную, неотразимую красоту.
6. Там и тогдаМоскваДетско-юношеская футбольная школа Центрального спортивного клуба армииМай 1994
И опять, как окрик конвойного, как удар кнута, заставляющий вжимать голову в плечи, пронзительная трель судейского свистка.
Стоп, стоп, стоп! Остановились. Дальше можно не продолжатьвся атака загублена. Шувалов у нас, как всегда, все испортил! Ну чего ты топчешься? Получил, развернулся ипрострел в штрафную. Ну вот же, вот же Ковалев был в ударной позиции совершенно один. Неприкрытый. А так вся защита вернулась, и никакого предложения. Где твой мяч? Тытормоз команды. Хоть кол на голове теши. Клюв закройсопливым слова не давали! Что? А ну пошел с поля вон! Я сказал: покинул поле! Дважды не повторяю.
Через пять минут:
Посмотрите на этого отщепенца и запомнитетак ни в коем случае нельзя поступать!
Еще через десять:
Шувалов, я тебе говорю! Вместо того чтобы тупо идти на двоих, отыграйся с ближним партнером в касание. Отдал мне! Чего мы добиваемся, подключив партнера к атаке? Экономии времени в два раза! Вертикальности атаки! Скорости действия! Стянул на себя трех противниковхорошо.
Через полчаса:
Так, сделай элементарную диагональ в свободную зону. В данном случае у нас свободен левый фланг. Партнер, если он не полный дебил, обязательно подключится и совершит рывок в свободную зону. Обязательно. Запомните это, чтоб от зубов, а вернее, от пяток отскакивало. Все игроки должны выдвигаться вперед одновременно и параллельно друг другув ту же секунду, и пустых зон в атаке быть не должно. А что вытворяет Шувалов? Сам себя загоняет в угол, подводит товарищей, которые совершили бесполезный рывок, и позволяет защите оттянуться назад и перекрыть всю штрафную. Что тут говоритьмолодец у нас Шувалов! Он считает, что с такого острого угла целесообразно в одиночку прорываться к воротам. Запомните: игрок с головой на плечах всегда поступает в соответствии с необходимостью. Делай то, что необходимо, а не то, что тебе хочется. Необходимо, чтобы мяч как можно быстрее доставлялся вперед. Расставаться с мячом нужно быстро. Никогда не терять партнеров из виду. А Шувалов у нас про партнеров вспоминает только по праздникам, а так для него партнеров вообще не существует. На мой взгляд, Шуваловдебил. Папа с мамой положили ему двойную порцию мускулов, но при этом совсем забыли про мозги. Ведь лишнее касаниеглавный признак умственной отсталости. Тот, кто возится с мячом, роет могилу не только себе, но и всей команде. Вон с поля, Шувалов, чтобы я тебя сегодня не видел
И так продолжалось до бесконечности. Часы и недели позора, просиживания на скамейке, глухого ожесточения, бессильной злобы на наставника и мальчишек, гоняющих мяч. Шувалов недоумевалзачем его так ругают: ведь выигрывает тот, кто лучше держит мяч. Прошли те времена, когда Шувалову страстно хотелось намазать свои стопы клеем, потому что никаким другим способом нельзя было прилепить мяч к носку. Теперь он мог держать его в воздухе целых двадцать секунд, и это в игре, под жестоким давлением, а если просто так, без прессинга, без отбора, тоцелую вечность.
Запомни, пацан, слова Маяковского: «Голос единицытоньше писка». Да не «тоньше писька»! Как известно, не бывает пошлых ртовбывают пошлые уши. Так вот, эти слова гениального советского поэта вполне применимы к футболуя бы даже сказал, что к футболу в первую очередь. В одиночку ничего не добьешься. Тебя окружат двое, сомнут и растопчут. А если попадется толковый игрок, то он тебя и без посторонней помощи уделает. Уделает, уделает, потому что у тебя, Шувалов, сознание амебы. У тебя нет высокой умственной организации, а проще говоря, мозгов. Я хочу, чтобы ты перестал быть одиночкой, это раз. Я хочу, чтобы ты увидел перспективу, это два. Я хочу, чтобы ты существовал в условиях постоянной двусторонней связи с каждым из своих партнеров. Он открылсяты немедленно отозвался, ты открылсяи он наградил тебя своевременной передачей. Теперь как это сделать практически Тренер доставал пластмассовую белую дощечку и водил по ней черным фломастером, наглядно показывая, куда должен бежать ученик для того, чтобы вскрыть эшелонированную, двухрядную оборону противника.
И Семен понимал, что должен двигаться не сам по себе, а в точном соответствии с движениями других атакующих игроков. Что нужно не просто уходить от соперников, а, волоча их за собой, вдруг дать неожиданный пас в совершенно противоположную сторону. Семен теперь много чего понимал. И уже не заволакивалась туманом та самая «перспектива», о которой талдычил старик. Одновременно Семен испытал неведомый ему прежде страх; если раньше сознание его было монолитным, то теперь оно раздробилось: он был вынужден не только владеть мячом и думать, как бы скорей пробить по воротам, но и находиться во всех точках поля одновременно. И требовалось постоянное напряжение ума, зрения, слуха, чтобы картина оставалась цельной.
Он занимался в школе ЦСКА под руководством старика Гарольда уже почти полгода.
В тот памятный день, когда он сбежал в Москву, чтобы пройти отбор в эту самую школу, из трехсот с лишним мальчишек взяли всего двадцать пять. И Шувалов в числе этих избранников получил настоящую футбольную экипировку: красно-синюю полосатую футболку с трафаретным номером «7», шерстяные вязаные гетры и бутсы, глянцевито-черные, скрипучие, с алюминиевыми шипами. Жизнь его, доселе беспросветная, бессмысленно-однообразная, отныне изменилась. В час дня, когда уроки наконец-то заканчивались, Шувалов вываливался из класса, слетал вниз по лестнице, перескакивая через три и даже четыре ступеньки, толкая встречных и поперечных, будь то девочка-первоклашка с чернильным пятном на щеке, или гнилозубый Курбатов, по которому давно плакали все исправительно-трудовые колонии страны, или завхозиха Тамара Кирилловна, прозванная Грушей за рыхлое туловище и необъятный мягко колышущийся бюст.
От школы до дома не больше десяти минут. Это если пешком, а он ведь бежал, сокращая время, сбивая дыхание, с колотящимся сердцем несся на четвертый этаж. Из холодильника извлекал огромную кастрюлю с супом, на поверхности которого плавали затвердевшие пластинки холодного жира, выливал немного супа в маленький ковш, ставил на плиту и тут же, чтобы не терять ни секунды, отхватывал ножом от буханки здоровенный сыроватый ломоть. Наскоро пообедав, вываливал из рюкзака затрепанные учебникиих место тут же занимали футболка, гетры, трусыи, закинув на плечо рюкзак, выкатывался из дома. Бежал через пустырь к электричке
Спустя два с половиной часа стоял он, долговязый, длинношеий, в шеренге из других армейских воспитанников, выделяясь не по возрасту мускулистыми ногами. Вот Семен уже машет руками, перепрыгивает через часто расставленные барьеры, а затем, встав спиной к спине с одним из своих однокашников, наклоняется вперед и отрывает его от пола. А сам изнывает от нетерпениякогда же, когда? Ну когда же в конце концов одарят его этим кожаным шаром, в котором умещается весь мир?
С того самого первого просмотра, с того все решившего дня Шувалов попал под особый присмотр Гарольда. Он почти ничего не умел, и неподатливый, неотзывчивый мяч часто отскакивал от него, но молчаливое упорство, с каким он овладевал азами, врожденная телесная гибкость и восприимчивость к техническим приемам очень быстро сделали свое дело. И вот уже товарищи с каким-то затаенным мрачным недовольством наблюдали за тем, как Семен небрежно поднимает мяч в воздух носком и пяткой, как крутит его, полностью подчиняя своей воле, своему час от часу возрастающему мастерству.
Старший тренер армейской школы Гарольд Бледных, разменявший недавно шестой десяток, понимал, чем чревато положение вундеркинда. Подобных Семену одаренных попрыгунчиков он видел-перевидел на своем веку немало. И подавляющее большинство из них сгинуло. Остальные превратились в заурядных, добротных игроков, ничем не выдающихся и ничем уже не потрясающих. Поначалу обогнав всех остальных, они затем останавливались в развитии, принимаясь щеголять усвоенными техническими приемами, упиваясь собственным превосходством, которое на поверку оказывалось иллюзорным, мнимым. В то же самое время другие, с куда более скромными способностями, но более усердные мальчики продолжали карабкаться в гору и рано или поздно достигали тех же вершин, на которых еще недавно безраздельно главенствовали беззаботные попрыгунчики. Вчерашние неудачники уходили далеко вперед в понимании пространственных и ритмических законов игры. А такие природные самородки, как Шувалов, могли годами топтаться на месте, совершенно беспомощные и потерянные в жизни.
Потому и подвергал Гарольд Семена бесконечным попрекам и издевательствам, то и дело объявляя его игроком самым слабым, неумелым, отстающим да к тому же еще ленивым и самоуверенным. Потому и изгонял его с поля как нескладного неумеху, потому и грозил вовсе отчислить из школы. При помощи этих «шоковых», оскорбительных мер он рассчитывал поселить в душе Семена неслабеющее, саднящее недовольство собойту самую острую, тревожную неудовлетворенность, которая стала бы вечным двигателем, заставляющим Шувалова расти. И Семен развивался.
В один майский день, когда была устроена игра с воспитанниками другой, «торпедовской», школы, у Шувалова случилось нечто вроде галлюцинации. Он ощутил как будто особое притяжение ворот, почувствовал какие-то силовые линии, которые извивались, крутились, сплетались, и в этой мешанине вдруг показалась одна уходившая в дальний угол ворот кривая. По ней-то, единственной, несомненной, и нужно было направлять мяч, который шел в наиболее уязвимую точку, словно был намагниченным. А еще через месяц Шувалов сделал новое, еще более потрясающее открытие: для того чтобы играть и находить партнеров, глаза ему были как будто и не нужны. Играя вслепую, он ощущал опять же некие особые силовые линии, идущие от «своих» игроков. Располагаясь к товарищам спиной, он не видел маневров, при помощи которых игроки выходили на свободный участок пространства, но зато отчетливо чувствовал, что та или иная точка футбольного поля занята определенной силой, а уже через секунду эта сконцентрированная сила перемещалась в другую точку, а потом еще в одну, и всякий раз он безупречно точно посылал в направлении этого силового сгустка беззаветно преданный ему мяч.
Ему даже хотелось не просто пасовать, но, расставшись с мячом, тотчас же бежать в тот квадрат, который не был занят никем, и в нем уже ждать немедленного отклика.
Все футбольное поле трепетало от напряжения, от постоянного перемещения разнообразных сил, и каждый из игроков имел совершенно явственный положительный или, напротив, отрицательный зарядв зависимости от того, к какой команде он принадлежал.
В этом было даже что-то от управления музыкальными гармониями, и Шувалов не раз вспоминал тот далекий вечер, когда у него была высокая температура и от страха перед сдвинувшимся, ирреальным пространством он начал сочинять не то реквием, не то гимн, который так и канул в небытие по причине полнейшей музыкальной безграмотности создателя. Теперь он заново испытал то детское ощущение ирреальности, теперь он мог и в самом деле управлять, царить, изменяя по собственному произволу расположение игроков (а вернее, невидимых сил) на поле, и только деревянная тупость и неотзывчивость других воспитанников Гарольда мешали ему создавать чудесные гармонические сочетаниягеометрически строгие и беспощадные рисунки атак, которые выходили все сложнее и чище.