Бульвар же почти всякий раз повторялся в его блужданиях. Он шел, очень медленно, по боковой, обычно, аллее, особенно любимой им, то есть Максом, за ее совершенную прямизну, бесконечную протяженность, волшебное ощущение перспективы, глубины, отдаленияили, наоборот, приближения к чему-то, упорно и медленно отдалявшемуся ветер, перелетая через нее, шумел как будто снаружи, в вершинах деревьев; в ней самой было тихо. И были пятна солнца на темной земле; листья, шуршавшие у него под ногами; скамейки, убегавшие вдаль, с чудесной четкостью отделенные друг от друга, но как будто сближавшиеся, уменьшавшиеся вдали; аллея, понемногу сужавшаяся:медленно, совсем-совсем медленно шел он по ней иногда, и теряясь в ее глубине, перспективе, взгляд его скользил, ускользал и потом опять возвращался к нему, и он опять останавливался: перед каким-нибудь деревом: липою, вязом.
И чего же, чего же они хотят от нас, эти деревья эта липа, тот вяз?..
Они хотят, чтобы мы ихувидели?.. они призывают нас, быть можетк усилию?.. Да, к усилию, думал он, конечно, к усилию.
Он и совершал усилие прямо напротив; и пытался, и продлевал его сколько мог; и делал один шаг; оглядывался; делал еще один; и в последний раз оглянувшись, уже не оглядываясь, шел, так же медленно, дальшепо этой ровной, прямой, сужавшейся понемногу аллее: настолько ровной и настолько прямой, что, лишь до половины пройдя ее, может быть, он, Макс, уже видел, вдалив волшебном, чарующем отдаленииее конец, выход: мгновенный просвет междуеще неразличимыми, конечно, деревьями и хотя он прекрасно знал, разумеется, что аллея, а вместе с ней и бульвар, что бульвар и аллея заканчивались, обрывались на некоей, очень шумной, широкой, полной машин, людей улице, и что, когда он выйдет на эту улицу, нечто, в нем самом, тоже, скорее всего, оборвется, закончится:нечто, в нем самом, не только не обрывалось, но в этом медленном, неуклонном приближении: к уже известному, заранее заданному, в эти несколько, предположим, минут, покуда он шел: по аллее, в это краткое, заранее ограниченное, но может быть именно потому чудесно растянутое, осязаемо длительное мгновение, нечто, и даже все, обострялось, усиливалось, блаженно и радостно; затаив дыхание шел он; откуда-то, изнутри, видел он каждый свой шаг; откуда-то, издалекапятна солнца на темной земле, скамейки, с совершенной четкостью отделенные друг от друга; все казалосьубедительным, безусловным; достоверным и обязательным; несомненным, не подлежащим сомнению; ощущение перспективы почти совпадало, быть может, с ощущениемсчастья.
И он выходил, в самом деле, на широкую, шумнуюне столь широкую и не столь шумную, может быть, как тот, какой-то, уже упомянутый мною проспект (где он садился обычно в троллейбус) но все-таки: мучительно возбужденную, переполненную: людьми, машинами, улицу; он спешил уйти с нее; сворачивал в переулок, налево, направо и покуда он шел так, нечто, в нем самом, действительно: обрывалось; кружилось; мысли путались; взгляд, не в силах ни на чем задержаться, перескакивал с одного на другое:и подгоняемый этим яростным, этим неистовым ветром, оглушенный и охваченный им, шел он: все дальше и дальше, все быстрей и быстрее, не останавливаясь, не глядя по сторонам:и вдруг, в проеме арки, в глубине какого-нибудь двора, вдруг как будто спохватывался; замирал: почти в испуге, быть может; и вновь, с прежней ясностью, видел этот двор, например, знакомый ему или нет, все равно, и какую-нибудь, снова, решетку, клумбу, скамейку, и отражение облака, промелькнувшее в дальнем окне.
И значит (так думаю я теперь) и значит, что-то ещечто-то совсем иное, опять-таки, открывалосьи открылось ему в ту осень.
Что это, что это было?
Это налетает, как ветер, и как ветер уносит куда-то. И вот мы идем, не в силах остановиться уходим, не оборачиваясь.
Да: продлить свою мысль. Но я не в силах продлить ее: вот в чем все дело.
Как будто впервые, блуждая по городу, открывал он ее, мыслирасширявшиеся: чудесно и радостнорасширявшиеся, но все же: границы. Она действительно доходила с ним вместе: до конца бульвара, к примеру; и сворачивала вместе с ним в переулок; но затем, как сказано, обрывалась, терялась; кружилась и путалась; и распадалась, наконец, на какие-то, отдельные, случайные мысли, ему, Максу, уже неподвластные.
Он пытался собрать их; иногда мог, иногда не мог собрать их, конечно.
Но ведь вот же, вот я иду здесь; и вот ветер, вот облако; вот лист летит с дерева. И вот я снова нашел ее, эту неподвижную точкуво мне. Она естьее не было; ее можно найтиее можно и потерять. И все кружится, все исчезает.
Он находил ееон снова ее терял.
Деревья обращались к немуон не смотрел на них. Листья, обрывки газет взывали к нему, пролетаяон шел, уходил, не оглядываясь, не в силах остановиться.
К усилию призывают они?.. к усилию, которого мы не выдерживаем.
Мы не выдерживаем его, мы не справляемся с ним.
И так было, конечно, всегда, думал он. Он, Макс, он не видел этого раньше. Ему просто неоткуда было это увидеть. Теперь было откуда. Теперь, то и дело спохватываясь, все ясней и яснее видел он, в самом себе, эту смутность, бессилие мысли, ускользанье, скольженье.
Она ускользала от него, еще и еще раз; она распадалась, может быть, на какие-то, отдельные, случайные мысли; она превращалась, может быть, в мысль: для кого-то другого.
Вот именно: для кого-то другого.
Он сам не знал, разумеется, что ему со всем этим делать. Так не может быть, думал он, нет, так не может быть.
Так не может быть, но так было. И вновь, и вновь, останавливаясь, всматривался он в эту путаницу случайных, его собственных, неподвластных ему самому, в эту сумятицу смутных, путаных, к кому-то другомук кому же? обращенных, может быть, мыслей: уже, конечно, исчезнувших, пролетевших: вновь, увы, налетевшихон шел дальшекак ветер.
Как ветер, как ветер и ветер, как сказано, ветер, все снова и снова, изо дня в день набрасывался на город; и гонял по улицам листья, и мусор, и обрывки газет; и Макс, отдаваясь ему, каждый день, все снова и снова пускался в свои блуждания; и все повторялось, кружилось; повторялись улицы, переулки; проходы, арки, дворы; почти каждый день повторялся бульвар; аллея, прямая и ровная; липы, вязы, сплетение веток; скамейки, убегавшие вдаль; призыв, превышавший его возможности; усилие, которого он не выдерживал; искомая ясность; смутность, пугающая и постыдная.
Мы почти всегда с кем-нибудь говорим. Мы не совпадаем сами с собою.
Ии летел по ветру, и дрожал на ветру, и медленно, медленно опускался, и вновь, встрепенувшись, взлетал обрывок какой-нибудь, к примеру, газеты и он, Макс, остановившись и замерев, все снова и снова спрашивал себя самого, что же ему со всем этим делать и не знал, конечно же, что.
11
Ветер рванул дверь: и уже во дворе, пытаясь снова закрыть ее и глядя при этом на небо, с разорванными, то и дело менявшими свои очертания, сливавшимися и вновь, друг от друга, отделявшимися облаками, с внезапными просветами, проблесками: голубизны, синевы, как будто тоже летевшей, улетавшей куда-то, закрывая дверь, посмотрев на небо и опуская глаза, я вдруг увидел его, Макса: в проеме арки, совсем неожиданно: еще мгновение он был ясно очерчен пронзительным, под арку, наискось ложившимся светом, и потом, конечно, исчез, и осталось только чистое, в арке, на ветру полинявшее небо, тоже куда-то летевшее. Я выбежал в переулок; я увидел его со спины, уходящим. Он шел как-то странно, неловко и неуверенно, подняв голову, останавливаясь, вращая руками и крутя головой; в походке, в руках его виделось мне: изумление. И все это: листья, облака, ветер; дома и деревья; Макс, который, по странной прихоти света, чем дальше он уходил, тем отчетливей, яснее и безусловнее вырисовывался на фоне листьев, ветра и облаков; домов и деревьев:все это уносилось куда-то, проносилось, улетало, летело.
Я не догнал его; я посмотрел ему вслед и пошел своей дорогой.
Макс же шел и шел дальше, и охватив и проиграв уже известное, очутился, значит, на маленькой, совсем маленькойугол одного дома, торец другого, стена третьегоплощади:и вот, в глубине ее, на повороте в уже совсем ему, Максу, незнакомую улицутакой же, как и все остальные на площади, маленький, двухэтажный, старый и ветхий, и так же косо стоявший, и так же, вместе с листьями, облаками, уносившийся и летевший куда-тодом.
Но что-то выделяло его, этот дом, из всех прочих, на площади: то ли, может быть, жестяной, над входом и над тремя, ведущими к входу ступеньками, проржавевший по краю навес, то ли, может быть, новая, покрытая, наверное, лаком, отсвечивавшая и блестевшая на ветру, с большой медной ручкою, дверь, то ли: в окнах, может быть, что-то?..; Макс, переходя через площадь и предполагая, должно быть, увидеть рядом с дверью (с навесом) какую-нибудь табличку с каким-нибудь, ничего никому не говорящим названиемодно из тех невозможных, загадочных сочетаний слогов, букв, не только не собирающихся в слова, но как будто застывших в своей мучительной, друг от друга, отъединенностиодно из тех пугающе странных обозначений, короче, которые (думал он, может быть) так часто встречаются нам в наших, к примеру, блужданиях по этому странному ах, пугающе странному городу, Макс, переходя через площадь, еще и сам не знал, наверное, что это было; подойдя же к дому, никакой таблички не обнаружил: и в окнах да, театра, оказались цветные, раскрашенные и разрисованные плакаты, афиши, и черно-белые, очень блеклые фотографии, и рядом с дверью (с навесом) объявления о предстоящих спектаклях.
Сергей Сергеевич, как уже говорилось, распахнул дверь, едва не сбив его с ног, и столкнувшись с ним на пороге, рассмеявшись и в то же время весьма решительно отстраняя его рукою, сказал ему, чтобы онвходил, наконец.
А я и не знал, что здесьтеатр.
Но Сергей Сергеевич ничего не ответил на этовполне наивное замечание; и наверное не услышал его; дверь закрылась; Макс, войдя с улицы (с площади), различал, в полумраке, лишь смутные очертания лестницы, еще какую-то дверь, и кажется, на стене, еще какие-то плакаты, афиши и потом увидел, под лестницей, окошечко кассы; и сидевшая в кассе девушка (сообщив ему, между прочим, что это был не кто иной, как да: Сергей Сергеевич, наш режиссер) продала ему, на ближайший спектакль, билет.
Ветер, как сказано, стих (смирился и отправился восвояси); пошел снег, холодный, липкий и скользкий; на другое утро растаял; и было несколько, между осенью и зимою, странно тихих, пустых и как будто пустынных, очень долго тянувшихся дней, в один из которых (блуждания его сами собою закончились) он вновь дошел до маленькой площади и снова оказался в театре.
Он не предполагал, разумеется, что этотоже, если угодно, открытие будет иметь в его жизни какие-нибудьили, во всяком случае, сколько-нибудь значительные последствия; ни о каких последствиях он и вовсе, должно быть, не думал. Ему, пожалуй, понравилось все это: и маленькая площадь, с ее одиноким фонаремтакая маленькая, что казалось, она возникла случайно, по недосмотру или ошибке: дома, по ошибке и недосмотру, раздвинулисьстоит им сдвинуться вновь, и она исчезнет, превратившись в простой перекресток;и косые ступеньки у входа, и жестяной, над входом, проржавевший по краю, навес, и темная, непонятно куда ведущая лестница, и касса под нею, и нечто вроде фойе, с тремя, кажется, лавками у стены;и особенно зал: залсовершенно ясно я вижу его отсюданапомнивший ему, Максу, зал, к примеру, какого-нибудь, деревенского или, скажем, пригородного кино: тот зал того кино, например, куда он ходил когда-тоеще до августа, еще до начала (и куда мы зашли с ним в последний, темный и пасмурный день, в августе, в начале всего).
В самом деле, здесь, в театре (на маленькой площади) здесь были такие же, как будто вымазанные известкою стены; и такие же фанерные, без обивки, очень старые кресла; и окна, забранные черной, плотной, тяжелой, не пропускавшей света материей, здесь тоже, удивительным образом, были. Здесь была, впрочем и разумеется, сцена (без занавеса) там ее, разумеется, не былоздесь были две, почему-то, колонны, справа и слева от ведущего к сцене прохода; и в том месте, где там был вход (справа, если встать лицом к ней, от сцены) здесьа впрочем, и здесь была некая, неизвестно куда, опять-таки, ведущая дверь, для зрителей, по-видимому, запретная. Вход же располагался здесь прямо против сцены, на другом конце уже упомянутого мною прохода; Макс, войдя в зали тут же вспомнив, тут же узнав егообернулся: нет, того маленького квадратного окошка (оно могло бы здесь быть над входом, над дверью) здесь, конечно же, не было.
Он пришел рано; зал, когда он вошел в него, был почти пуст; фанерное кресло заскрипело под ним да, тем же, протяжным, долгим, пронзительным скрипом. Он встал, осмотрелсясиденье кресла ударилось, с глухим стуком, о спинку; он снова селскрип, ожидание.
И покуда он сидел так, глядя на сцену, и зал, очень медленно, наполнялся людьмистранное, совсем особенное, одновременно тревожное и радостное ощущение охватило его, должно быть: город, улицы, переулки, дома, арки, дворы, и даже маленькая площадь с ее одиноким фонарем, и даже косые, у входа, ступеньки, и жестяной, над входом, навес, все это исчезло куда-то: и как если бы там, за черными окнами, ничего этого уже не было и быть не могло, но был только зал, была только сцена, две колонны, скрип и стук кресел, зрители, понемногу входившие в зал:странное, тревожное, радостное, отчасти, по каким-то другим театрам, ему, Максу, уже, конечно, знакомое, но здесь, в этом маленьком зале, отчасти знакомом, особенно острое ощущениеукрытости и в то же время оторванности: от всего, от себя.
И затем погас, разумеется, свет, и было это единственное, всякий раз волнующее мгновение, когда все затихает, и нечто уже готово начаться, но еще медлит: неизвестно где, за кулисами, и вот, вот, наконец, начинается: мгновение, впрочем (так думал, может быть, Макс, сидя в кресле, и так, во всяком случае, думаю я теперь, здесь, поворачивая обратно) мгновение, впрочем, почти никогда не сдерживающеесвоих обещаний. В самом деле, зал затих, сцена вспыхнула, действие началось: и это (так думаю я теперь) и это был, значит, какой-то, более или менее удачный спектакль: по какой-то, более или менее удачной пьесе, знакомой ему или нет, все равно, спектакль, похожий, в общем, на уже виденные им, Максом, когда-то и где-то, в других театрах, спектакли (и вовсе, конечно, не тотс тайной радостью я упоминаю о немсовсем не тот, конечно, спектакль, который сам я видел впоследствии, много позже, некоей, еще нигде не отмеченной, ранней весною впервые оказавшись в театре: на маленькой площади:его еще не было в ту далекую осень) какой-то, следовательно, более или менее удачный, еще раз, спектакль: спектакль, впрочем, которыйс одной стороны разочаровав его, Макса, своим несомненным сходством с уже виденными им, когда-то и где-то, спектаклями, не сдержав обещанийс другой, и почти независимо от того, что, собственно, происходило на сцене, но может быть, именно потому, что все это происходило не на какой-нибудь, а на этой, именно, сцене, перед этим залом, в этом театре, который понравился ему точно так же, как понравился ему сам театр: сцена и зал.
Да, ему понравилось все это, еще и еще раз; и хотя, возвращаясь, к примеру, домой (по уже отчасти знакомой ему, пустынной и тихой улице; выходя на проспект и садясь, к примеру, в троллейбус), он, Макс, ни о каких последствиях, конечно, не думал, и хотя (так думаю я теперь) по сравнению с его подлинными открытиями все это отступало, пожалуй, на какой-то второй, задний план и даже казалось, наверное, чем-то, скорее, случайным:все это, тем не менееи по дороге, в тот вечер, домойи на другой день, и через два днявдругкак бы в скобках или, может быть, на поляхотзывалось в нем: его самого, Макса, удивлявшим, должно быть, влечением: к чему-то, еще не изведанному, ожиданием, тревожным и радостным.
Как бы то ни было, он сноваи снова оказался в театре; входя в зал, перед началом спектакля, увидел вдруг Сергея Сергеевича (устроителя, режиссера) и тот, в свою очередь, не только увидел, но и узнал его, к немалому его удивлению, кивнул ему, улыбнувшись, и пройдя, вместе с кем-то, Максу, разумеется, незнакомым, вдоль сцены, скрылся за уже упомянутой мною, для зрителей не предназначавшейся дверью; Макс, когда спектакль закончился, подошел к ней, постоял у неено не решился ее открыть.
И еще через несколько, таких же, пустынных и тихих дней (осень не превращалась по-прежнему в зиму) он опять увидел Сергея Сергеевича, на мгновенье, в антракте; после спектакля, надеясь встретить его, задержался в зале, в фойе; с пальто в руках помедлил у гардероба; не встретил; вышел на улицу; оглянулсяСергей Сергеевич шел за ним следом.