Ночью она вертелась в постели и мечтала, как мы будем жить в деревне. Одни, совсем одни. Вдвоем Вне города.
В два часа дня она привозит на Мосфильм (мама тоже хочет посмотреть) вместо одной пары три пары сапог. Они действительно на редкость высокие и красивые. Начались женские разговоры. Они запали на два цвета: один подходил под дубленку, другой просто был необычный и яркий.
Как Алеша скажет, так и будет, говорит Лита.
А почему вам не оставить обе пары? говорит моя мудрая мама.
Это дорого.
Если бы продать третью пару дороже, то она оплатила бы вам вторые сапоги, продолжает рассуждать моя мама.
Ой, я знаю место, где все всё продают, на Неглинке.
А дядя милиционер туда не приходит? говорю я.
Я же быстро, Алешенька, через час вернусь и буду очень осторожна.
Я молчу, зная, сколько приключений это за собой повлечет. Мама одобрительно кивает, и Лита, восприняв мое молчание за согласие, уезжает.
Через полтора часа она появляется сияющая.
Я продала в два раза дороже! и высыпает деньги на стол. Меня чуть не разорвали
Кто?
В женском туалете, все хотели такие же сапоги!
Это было начало, невинное. У Литы оказался уникальный дар: все, чего она ни касалась, продавалось в два-три раза дороже.
Может, вам взять еще пары две, и тогда вы оплатите свои первые сапоги и еще вам на дорогу останется.
А директор даст?!
Конечно, я ему позвоню и на всякий случай попрошу отложитьпять пар.
Как хорошо! Спасибо большое!
Какую дорогу, мам?
Разве вы не едете с Литой в деревню?
Я с удивлением смотрю на юную участницу заговора. Они сошлись гораздо ближе и интимней, чем я ожидал. Мама была просто влюблена в Литу, и та отвечала ей тем же. О, эти женские влюбленности и страсти.
Лита на следующий день продает все пять пар сапог, ставя рекорд: одни из них в два с половиной раза дороже. И мы решаем отпраздновать это в ресторане Потом я передумываю и говорю: лучше дома. Она тут же соглашается:
Хоть на луне.
Ее глаза ласкают меня.
Она покупает маме цветы и большую коробку шоколадных конфет в благодарность. Мы пьем шампанское и обедаем вместе.
Поздно вечером приезжаем домой на Власова. У нее оказывается куча денег, которую она выкладывает на стол. И говорит, что это всё мои, так как без меня их бы не было. Ей нравится, когда есть деньги, ей хочется, чтобы я их тратил.
Ночью она обнимает мое тело и сжимает его крепко-крепко.
Алешенька, я так счастлива.
Чему?
Что мы поедем в деревню. Что есть деньги.
Я не хочу, чтобы ты этим занималась.
Но я это только для тебя делала. Я не хочу, чтобы ты ходил без копейки. И зависел
Лита!..
Хорошо, любимый, как ты пожелаешь.
Ее язык касается моей шеи.
Я так хочу тебя, но у меня
Я не обратил внимания, что она в трусиках.
Но я могу поцеловать тебя там. И она начинает соскальзывать вниз. Я резко дергаю ее за волосы наверх. Меня начинает колотить дрожь. И озноб.
Хорошо, хорошо, я не буду. Только не волнуйся так
Я до сих пор не мог пересилить себяпоцеловать ее в губы А ее ничего не волнует. Или она
Приникнув к моему плечу, Лита засыпает, сексуально дыша.
На следующее утро я отвожу ее на Смоленку, и мы рассчитываемся с директором, она благодарит его. Он тут же предлагает четыре пары английских туфель. Лита ему, по-моему, нравится. Явно все четыре пары она не оденет на себя. Но туфли красивые, таких в продаже нет. Вся жизньпо блату.
Я хочу, чтобы у нее все было, хоть она и не заслужила, модное, красивое, удобное, и я сдаюсь. На сей раз я еду с ней. Она продает две пары и оставляет две себе. И все равно остается куча денег.
(Я даже не представлял, что так легко можно «делать деньги».) «Приходите еще», на прощание говорит директор.
Она, счастливая, уносится домой собиратьсязавтра мы уезжаем.
Я звоню ей спросить что-то, но она побежала на почту давать телеграмму. Все делается в последний момент. К вечеру она приезжает с большой красивой сумкой и сразу просит прощения, что на такси.
Но ведь еще светло, делает она наивные, невинные глаза.
Ты туда навсегда переселяешься? говорю я, не поддаваясь ее чарам.
Она виснет на шее.
Просто я хочу тебе очень нравиться. И одевать разные наряды. Алешенька, я так рада, что ты в хорошем настроении! Я обещаю тебе его никогда, никогда больше не портить. И быть самой послушной Литой. Ты увидишь, даже если мне придется переломать себя.
Не надо ломать себя, говорю я.
Она целует своими красивыми губами мои глаза. Задерживая веки в маленьком объятии. Объятии губ.
(Мне так хочется поцеловать ее губы Но они осквернены.)
Почему они посмели осквернить ее?!.
Я напрягаюсь и вырываюсь из объятий.
Что случилось, Алешенька? Она как чуткий барометр.
Так, вспомнил
Пожалуйста, не думай ни о чем. Я все сделаю, чтобы тебе было приятно. Ты достоин в этой жизни лучшего, и я молю Бога, чтобы у меня хватило сил и энергии
В восемь утра мы уже торчим на автобусной остановке на краю географии, у черта на куличках, и Лита, исчезнув, возникает с купленными билетами.
Но сидячих уже не былос грустью говорит она, придется стоять. А это три часа
Даже рано утром, когда красивые женщины не ходят по улице, она прекрасно выглядит, лицо ее красиво.
На нас все обращают внимание, не на меня, конечно. Мне не нравится, что она привлекает всяческое внимание. (Потом случаются приключения)
По Рязанскому шоссе нас трясет так, что кишки подлетают к горлу. Шофер мастерски огибает колдобины, зная их, как свою ванну. С кучей остановок мы приезжаем на полчаса позже.
Нас никто не встречает.
Видимо, не получили телеграмму, говорит извиняющимся тоном Лита и начинает спрашивать, где изба Лаковых. Лита носила фамилию мамы. И в паспорте числилась: русская. Так было легче поступить в институт. У папы была сложная фамилия
Оказывается, мы находились еще не у той деревни, до той было три километра, и какой-то мотоциклист с коляской предлагает нас подвезти.
Видимо, Литины ноги в мини-юбке казались ему райскими кущами, которые он сможет созерцать по пути в Эдем.
Она садится в коляску, изящно сомкнув колени, я сзадина седле. Но на последнем участке даже лихой конник сдается, и мы идем пешком. Глубокие, перекрученные, переверченные, дикие, замерзшие и грязные хребты с зимы и слившиеся летом во взлеты и падения колдобины не давали возможности не только проехать колесом, но даже пройти по ним ногами. Можно было сломать ногу.
Бедная русская деревня.
Мы шли по вытоптанной тропинке вдоль покосившихся изб, с небольшими наделами и огородами впереди и позади них. Я нес тяжелую Литину сумку, а она порхала вокруг и говорила, чтобы я не волновался. Изба Лаковых была последней в деревне на единственной, главной и второстепенной улице. Лита постучала в дверь сама. Открывшая старушка смотрела на нее, как на второе пришествие Христа русскому народу. Вспоминая, когда было первое. (Его не было!)
ЯЛита. Вы не помните меня? Дочь Антонины, и она обняла ошеломленную старушку.
Литочка, как ты выросла начала приходить в себя бедная.
Тогда последовал второй шок.
А это Алексей. Мой жених.
Старушка, опешив, перекрестилась непроизвольно, вдруг.
Батюшки Господи, как время летит. Я тебя помню десятилетней девочкой, когда ты с мамой раз приезжала. Заходите, что ж вы в дверях стоите.
В горнице была идеальная чистота.
Я же никого не ожидала!..
Телеграмма пришла в семь часов вечера, полдня спустя, как приехали мы. Лита стала вручать старушке подарки, пачки, пакеты. То, чего нет в деревне. А в ней нетничего.
А это от нас с Алешей!
После чего старушка поняла, что мы приехали к ней в гости.
Баба Даша была невысокая безвременная старушка, лицо которой избороздили лезвия морщин, вдоль и поперек. Вся доброта народа была написана на этом лице. Она начала суетиться и накрывать на стол.
Господи, как же ты выросла, Литка, приговаривала она. И какой красивой стала! Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить.
Лита чувствовала себя как на троне. И объясняла мне, что значат в деревне: яйца, картошка, огурцы, козье молоко, поставленное на стол. Суп из грибов, жареный пирог с начинкой. И собственная наливка. Что все это добывается (и создается) собственными руками и ничего не покупается.
Она была перевозбуждена оттого, что что-то знает, чего не знаю я. И может быть моим эрудитом.
Баба Даша за накрыванием стола, кажется, окончательно пришла в себя и как бы нечаянно, ненароком рассматривала меня.
Лита начала открывать привезенные банки: икру, сельдь в вине, сардины, печень трески, балык, икру из баклажан, куриный паштет, и получился целый пир. Запахи были необыкновенные. Наливка крепка и настояна на хорошем спирту.
Лита захотела сказать тост.
За бабу Дашу, которая живет в деревне!
В чем заключался тост, было непонятно, но я выпил до дна. Две женщины, напоминавшие мне зарю и закат, стали накладывать мне с двух рук.
Алешенька, ты так любишь соленья!
И понеслись маринованные грибы, соленые огурцы, квашеная капуста, треснутые, набухшие красно-бордовые помидоры из бочки с прилипшими прожилками укропа на боках. Все благоухало, пахло, и кружилась голова. Но больше всего меня поразила картошка. Она была рассыпчатая, нежная и таяла во рту. Такой я не пробовал никогда в жизни.
Теперь я скажу тост, оттаяла баба Даша. За жениха и невесту, чтобы все у них было ладно!
Я смутился, но, понимая законы деревни, Литин взгляд и ее прижимающую ногу под столом, стерпел.
Я выпил опять до дна, и в голове поплыло. В наливке было градусов тридцать. И положил в рот тающую картошку.
Полдень перешел в вечер, и летние сумерки стали ложиться на окна снаружи. Сначала они проявились неназойливо, а потом стали придавливать стекло своей темнотой все сильней и сильней.
Где же ты нашла своего жениха? спрашивает баба Даша. Я разливаю наливку в рюмки, Лите не доливая.
На факультете, мы учимся вместе.
Он у тебя похож на этого поэта, который тут недалеко родился, как его
Есенин, подсказывает Лита.
Во-во, когда он был юный.
Алеша мужественней и красивей, произносит Лита.
Тебе больше не наливать? спрашиваю я с двусмысленной улыбкой.
Алешенька, я правду говорю.
Скромность не украшает Литу, в полушутку говорю я.
Красота дана нам для любования, говорит баба Даша. Ее не надо стесняться. Вон Литка какая выросла, прямо роза чайная! Но хорошо, когда от твоей красоты получают радость и удовольствие другие.
Я поднимаю рюмку с наливкой:
За добрую бабу Дашу и этот теплый, уютный дом!
Спасибо, милый, она пригубливает, но не пьет до дна.
Лита велюровыми глазами смотрит на меня. И я вижу, как они возбужденным бархатом ласкают мои плечи, шею, лицо. Наливка бьет прямо в голову. И ее рука под столом пытается сжать мое колено. Обычно это бывает наоборот. Но для Литы нет никаких правил.
Они колдуют вечером над чаем, а Лита приносит вафельный шоколадный торт, который, судя по таинственной улыбке, ценится в деревне на вес золота.
Мы пьем ароматный чай, а я пью еще две рюмки за женщин. И полностью готов. Баба Даша сокрушается:
Куда же я вас положу, у меня нет столько кроватей, придется вам спать вместе
Чему Лита безумно счастлива, она и не могла мечтать, а старушка, извиняясь, смотрит на меня.
Я выхожу во двор умываться, и Лита поливает мне из ковша. Это освежает, и я медленно плыву, глядя в небо со звездами.
В последней сознательной попытке я предлагаю, чтобы мы легли на полу (не велики баре), но она даже слышать об этом не хочет. Мы ложимся на кровать с периной, а баба Даша на сундук за печкой, отороченной занавеской в самом углу. Вся избаодна, но большая комната. Внизу погреб, наверху чердак и хранилище.
Засыпая, слышу жаркий шепот:
Алешенька, ты не обижайся, что я это сказала, но в деревне нельзя просто так быть вместе.
Я не обижаюсь.
Она кладет ладонь на мое плечо. И начинает, лаская, спускаться вниз.
Ты такой красивый и правильный был сегодня за столом, что мне захотелось навсегда остаться в деревне.
Я невольно обнял ее плечо, и она, содрогнувшись, прижалась вся ко мне.
Ее тело было шелковое. На редкость магнитная кожа. Я должен был пересиливать себя, чтобы ее касаться: Литы тела кожи. У меня все время происходило раздвоение ума: с одной стороны, ее изнасиловали и заразили только из-за ее безрассудности, с другой
Алешенька, я так хочу тебя Обними меня, у меня уже все кончается
Я вздрогнул:
Чтовсе?
Она опустила мою руку со своей талии на лобок в шелковых трусиках.
Ну, это
Как ты себе это представляешь с бабушкой в том углу?
Очень просто, ты ляжешь на меня
Я чуть не рассмеялся, но все же удивился ее фразеологизму.
Я не издам ни звука
Раньше она б никогда не употребила такого оборота «ляжешь на». Ах да, она ж выпила наливки! Моментальная реакция.
А если издашь?
Она абсолютно не умеет пить. Тем более вести себя в этом состоянии.
Я закушу простынь зубами и заткну ею рот
Кровать будет скрипеть и охать. Старушки чутко спят.
Так, наверно, она не справилась и девятого мая после проведенного в компании вечера, в подвыпившем состоянии. Первый раз отведав водки.
Я не сделаю ни одного движения!..
Это что-то новое и оригинальное.
Я чувствую, как ее губы расплываются в улыбке и касаются моей щеки.
И как же это будет все происходить?
Алешенька, ну ты же умный. Ты все знаешь, все умеешь. Пожалуйста
Я чувствую ее замирающее дыхание, запах наливки, дуновение желания, дышащую страсть. И опять в мой мозг ползут черви воспоминанийкак, кто, где. Я чувствую, что хочу ее. Невозможно не хотеть, когда ее голое тело лежит рядом. Такое тело
Спи. Завтра. Я не могу так.
Она целует, прильнув, мою шею.
Все, что ты хочешь, Алешенька, только будь со мной.
И последняя мысль, посещающая мой мозг, была: Господи, если ты есть, а ты должен бытьнакажи изнасиловавших эту девочку.
Рано утром я хочу в туалет и иду по наитию, ища выход на задний двор. Баба Даша кланяется мне с добрым утром. Уже суетится около печки.
Я выхожу на заднее крыльцо и замираю. Чистейший, прозрачный, хрустальный, бесподобного запаха воздух вливается в мои легкие, наполняя грудь. Неведомым до этого момента чувством и ощущением. Я начинаю дышать и задыхаюсь. От полноты и разреженности прекрасного воздуха. Я замедляю дыхание, чтобы не задохнуться. Легчайшая струйка прохладного ветерка сквозит из леса. Господи, так это же рай, думаю я. Вот он какой. Как я попал сюда?
В городе мы забыли, как этодышать. Я спускаюсь вниз, пересекаю двор и вхожу в деревянный скрипящий туалет. Без помоста, одноместный, покосившийся. «Куда короли пешком ходят» Сквозь щели вижу лес.
Лита просыпается в десять утра и сразу спрашивает бабу Дашу, где у нее зеркало.
Ты и так, как солнце взошедшее, говорит та в ответ.
Алеша не любит, когда я по утрам не накрашена.
А Алеша любит блины с домашним вареньем к чаю?
Очень.
Смотри, как она для Алеши старается, говорит никому баба Даша.
Он говорит, когда у меня глаза не накрашены, увидишьможно заикой стать.
И чем ты их красишь? Спрашивает баба Даша.
Французской тушью.
Это что еще такое?
Ресницы становятся длинней, темней, а глаза больше.
Зеркало висит над комодом у окна. Что только не придумают! Никогда такого не слышала. Но раз надо, то красься.
Лита улыбается:
Спасибо, баба Даша, но вы на меня, ненакрашенную, тоже не смогли бы смотреть.
А по мне, человек хорош тем, что у него внутри. Я вон всю жизнь прожила и не знала, что ресницы красятся. Ты бы полила Алеше водыс утра умыться.
Не могу, баба Даша, он целый день заикаться будет. Его нельзя пугать.
Идем, Алеша, я тебе полью, надеюсь, от меня ты не будешь шарахаться.
Я улыбаюсь, выходя на крыльцо за все успевающей старушкой.
Проходит час, прежде чем Лита может сесть за стол.
И так каждое утро? спрашивает бабушка, не веря.
Это укороченный вариант, обычно час сорок пять, говорю я.
Господи святый, крестится она. Смотри, как наизнанку выворачивается, чтобы тебе понравиться.
Она приносит на стол горкой сложенные блины с плиты. Запах обалденный.
Сама я могу ходить дни ненакрашенная, улыбается Лита. Только прохожие пугаются!
И тут она замечает всего две тарелки, две вилки, две ложки на столе. (В Англии сказали бы два прибора на столе. Но мы в России, а не в Англии. Нужно больше слов, чтоб объяснить)